Иехуда позволил сознанию пройти по всей карте мира, по всем империям и царствам, воевавшими и пытавшимися покорить друг друга. И представил он, что может произойти, если слова эти передадутся людьми из одних уст другим, из одного сознания другому, из одного города в другой, если простое послание — возлюби врага своего — примется на веру всем миром. Он не увидел, как это могло бы случиться.

«Если хоть один человек воспротивился бы», наконец произнес он, «то все пришло бы в негодность. А в таком миросоздании, где один лишь мир и спокойствие, где нет ножей у людей, один человек смог бы все порушить».

«Значит, не должны мы предаваться покою, пока каждый человек не услышал этого. Подумай», предложил мягко Иехошуа, «на что применим жизни наши? Больше войн, как отцы наши и отцы отцов наших, еще больше? Или найдем себе лучше намерения? Разве не стоит это твоей жизни?»

И Иехуда тут же увидел это, на мгновение. Тотчас, весь мир стал новым для него.

Он не смог перестать думать об этом. Сознание его гремело, будто повозка на каменистой дороге, набирая скорость, катясь вниз, раскачиваясь и дергаясь. Боялся он, что сходит с ума.

Когда другие люди ушли домой после полуночи, он остался поговорить с Иехошуа, задавая каждый вопрос, приходящий ему на ум, иногда просто сидя в тишине.

«А что с теми людьми, которые придут, чтобы навредить тебе? Что делать нам, если они набросятся на нас?»

Иехошуа вытянулся своим длинным телом по спальной циновке поверх камней. Он заложил руки за голову и посмотрел в темное мерцающее звездами небо.

«Что ты думаешь, Иехуда», спросил он, «что говорит тебе твое сердце?»

Иехуда сложил одну ногу поверх другой. Его простецкая коричневая дорожная роба была грязная от пыли и пота. Кожа лица, рук и ног загорела и задубела. Хотя был он все еще молод. Откуда в нем появилось столько знания?

«Я стараюсь…» произнес он и замолк. Он попытался заново представить совершенно новый мир без определенностей, но тут же свернул в прошлое. «Если мы должны возлюбить наших врагов, а наши враги — Римская империя, разве не станем мы их рабами?»

Снова и снова, все, к чему он возвращался, было простым выбором из знакомого ему.

«Станем мы, как священники в Храме», после паузы сказал он, зная, что сдается в своих мыслях, злой на себя от невозможности придумать что-то еще, «кланятся низко Риму? Стараться угодить им?»

Иехошуа приподнялся. «Подойди и ложись рядом», попросил он.

Он подвинулся, оставив место для Иехуды.

Иехуда подошел и лег рядом с ним.

«Посмотри на небеса», сказал Иехошуа, «посмотри на звезды».

Иехуда посмотрел. Небо было заполнено звездами, как гранат заполнен медово-сладкими семенами.

«Мы знаем, что Бог — на небесах», продолжил Иехошуа. «Он смотрит вниз на нас оттуда, будто с вершины горы».

Иехуда ощутил это. Бога, смотрящего вниз на них. Позабытое ощущение.

«Бог не выбирает места своего случайностью», сказал Иехошуа. «Посмотри на звезды. Хоть одна из них выше другой хоть на локоть? Возложил ли Бог на нее корону царственную? Правит ли она над другой?»

Иехуда покачал головой.

«Так думай».

«Если мы не можем воевать Рим, мы должны стать их рабами…» начал он.

«Должны?»

Иехуда стал думать. Сознание его сейчас было таким чистым, как если бы верх головы его открылся наружу, и звездный свет лился сквозь него до самого сердца.

«Если бы мы как-то смогли возлюбить их и продолжали бы жить так же, как до их прихода…? Но они бы нас убили».

«Ты так думаешь? Всю страну?»

Иехошуа слегка двинул рукой, касаясь пальцами Иехуды. Иехуда ощутил прикосновение вспышкой жара, начавшейся в кисти и разлетевшейся через руку, по груди, на все тело, расцветая солнечными лучами.

Иехошуа сказал: «Любовь может быть достойной. Выслушай. Если человек ударит тебя по щеке, то повернись ему другой щекой. Если он хочет этого — дай ему не противясь. Если солдат приказывает тебе пронести что-то для него одно расстояние, ты пронеси два. Так и любовь — покажи, что ты отдаешь себя, как свободный человек, а не из-за приказа. Если приказывают они тебе снять верхнюю одежду, дай им и рубашку».

Иехуда представил себе. Ливень. Солдат требует снять для себя его плащ — такое случалось. И как он снимает с себя рубашку и стоит полуголый под дождем во имя любви.

«Они посчитают нас умалишенными».

«Увидят такую любовь, и поменяются они. Так принесем мы наше послание».

«Ты говоришь о земле обновленной», сказал он, «а дальше что?»

Иехошуа улыбнулся.

«Я не знаю. Но верю я, что Отец мой небесный найдет ответ для нас».

«И что делать нам?»

«Сейчас?» голос Иехошуа стал тихим-тихим. «Бог явился мне в пустыне, и повелел он мне разнести эти слова. Это — священная моя обязанность. А тебе, Иехуда, Он поведал мне, что ты пойдешь со мной и поможешь мне, и станешь другом моим».

Иехошуа похлопал Иехуду по боку, словно человек, благодарящий послушного коня, накинул на себя робу и отвернулся в сторону, засыпая.

Иехуда лежал, но все тело его дрожало, будто натянутая струна лиры. Знал он, что должен был пойти с ними. Когда пойдут они из Кериота по пыльным желтым холмам на север к Хеврону, он пойдет с ними. Этот человек, подумал он, этот пылкий воодушевленный праведник изменит весь мир.

А потом их стало больше. И еще больше и еще. Они шли от города к городу, и в каждом месте находились люди — пару раз женщины — к которым Иехошуа относился по-особому, и к которым у него было особое послание, новая притча или поговорка. И сидели они, разговаривая, пока не затухал костер, а наутро один, два или три человека уходили вместе с ними.

Они становились чем-то, и не было понятно, каким образом это произошло. В памяти Иехуды: в один день они запыленные входили в город, и старые женщины сплевывали свои изжеванные листья, когда шли они мимо, и люди приходили послушать Иехошуа только из-за праздного любопытства, как увидели бы торговца или музыканта. А в другой день, внезапно, приходя в новое место, люди выходили, приветствуя их. Молодые мужчины и женщины поправляли свои робы и спрашивали: «Это — он, он, да?»

Но, когда начинал он размышлять об этом, ничего странного не было. Из-за лечения, конечно же.

Он не вылечивал никого в Кериоте. Он не всегда делал так. Только, когда был определенный человек, или, как заметил Иехуда, собиралась особенно большая толпа. Он почувствовал себя недобрым и недостойным из-за своего наблюдения, но никак не мог избавиться от этой мысли, как только приходилось видеть подобное.

В Ремезе, где пять детей ослепли от той же лихорадки, от которой умерла жена Иехуды, Иехошуа коснулся их голов и прошептал, что Бог успокоит их и сделает их сильнее, но не вылечил их. В Хидионе, где девушка, потерявшая обе ноги, выкатилась на тележке, прося у Иехошуа помощи, он облился слезами при виде страданий ее и помолился с ней, укрепляя ее духом и прося благословения Бога, но только новые конечности не выросли на месте прежних.

А в Кфар Нахуме собралась большая толпа, около двухсот человек, и многие привели своих болеющих долгое время родных. Среди них Иехошуа выбрал одного человека, который причитал, вопил и рвал на себе волосы и одежду. В него вселился демон, как всем было видно, который атаковал бы и невинных и виновных, и даже детей, если бы смог.

Иехуда видал таких демонов, раздиравших людей изнутри, из-за которых они разбивали себе голову о стену или нападали на жену и детей, или кидались с высоты вниз, кончая свою жизнь. В Кериоте был такой же человек, измученный криками демонов в голове его, и, однажды, он откусил часть плоти руки своей, и рана начала пахнуть, и умер он.

Этот человек в Кфар Нахуме рычал, как пес, когда привели его к Иехошуа, и задрал одежды свои, обнажив зад женщинам, стоящим полукругом у дерева. Он рявкал и выл, и пытался схватить женщин и разорвать их своими зубами, и многие отбежали от него, а Иехуда не удивился его виду.

Иехошуа тоже не испугался. Двое братьев этого человека крепко держали того. Они предложили усесться ему на грудь, чтобы успокоить его на время, но Иехошуа взглянул человеку в глаза и сказал: «Ты будешь спокойным. Потому что знаешь ты, я — твой повелитель».

А человек уставился на него, будто испуганный пес, наконец нашедший вожака своей стаи. В глазах был страх, но также и облегчение и просьба.

«Отпустите его руки и ноги», приказал Иехошуа.

«Но, учитель», встревожились братья, «он же бросится на женщин, как раньше делал».

«Отпустите», сказал Иехошуа все с той же интонацией, продолжая глядеть человеку в глаза.

Они отпустили его, и тот не пошевелился.

«Скажи мне имя твое», продолжил Иехошуа. «Демон в душе этого человека, скажи мне имя твое».

Мужчина закатил глаза вверх, заскулил, завыл и оскалил зубы, но не двинулся с места.

«Скажи мне имя твое», повторил Иехошуа, «во имя Бога Отца нашего я приказываю тебе».

И демон в человеке заговорил. Голос его был рычаньем, как у волка, и шипением, как у ящерицы, и сказал он: «Я — Ба’ал Накаш, Повелитель Змей, и этот человек — мой».

Люди поразились увиденному, потому что демон никогда не говорил им своего имени, а все знали, что демоном можно было повелевать, назвав его по имени.

И Иехошуа положил свою руку на лоб мужчины, и тот оставался недвижим с закатанными глазами и оскаленными зубами.

Иехошуа приказал: «Ба’ал Накаш, во имя Бога Отца нашего я приказываю тебе выйти из этого человека!»

Мужчина упал на землю, всхлипнув и захлебнувшись вдохом. Его тело затряслось, и люди забормотали друг другу: «Гляди, это демон старается остаться».

Иехошуа преклонил колени, положил свою руку ему на грудь и прокричал: «Ба’ал Накаш, я приказываю тебе выйти из этого человека!»

Человек скорчился и зашипел, и прокусил свой язык так, что кровь и слюна забились пеной из его рта. Он стал царапать землю, пока не сломал ногти и окровавил камни, и он корчился и бросался на камни, пока синяки не покрыли его тело. Иехошуа глубоко вздохнул, медленно выдохнул и затем, упершись рукой в грудь того мужчины, начал свой последний приказ.