Негритянка истерично рыдала, оплакивая несчастный день своего отъезда из дорогого родного Мэриленда, а белая девушка, с сухими глазами и внешне спокойная, мучилась внутренними страхами и предчувствиями. Она боялась и за себя и за тех трех человек, скитающихся в бездонной глубине диких джунглей, из которых теперь доносились почти непрерывные крики и рев, лай и рычание страшных обитателей джунглей, искавших добычу.

И вдруг послышался звук тяжелого тела, которое терлось о стены хижины. Девушка различала крадущиеся, мягкие шаги. На мгновение наступила тишина. Даже дикие крики в лесу стихли до слабого шепота. А затем она ясно услышала фырканье животного у двери, не дальше двух футов от того места, где она притаилась. И инстинктивно девушка содрогнулась и прижалась ближе к черной женщине.

– Тс… тише! – шепнула она, – тише, Эсмеральда, – так как стоны и рыдания женщины, казалось, привлекали зверя за тонкой стеной.

У двери раздался слабый звук царапанья. Зверь пытался насильно ворваться в хижину; но скоро бросил, и опять девушка услышала, как огромные лапы мягко крадутся кругом хижины. Снова шаги остановились – на этот раз под окном, и туда теперь устремились испуганные взоры девушки.

– Боже! – шепнула она в ужасе. В маленьком квадрате окна, силуэтом на освещенном луной небе, вырисовывалась голова громадной львицы. Горящие глаза ее были со сосредоточенной яростью устремлены на девушку.

– Эсмеральда, смотрите, – шепнула она. – Боже мой! Что нам делать? Смотрите! Скорей! Окно!

Эсмеральда, еще ближе прижимаясь к своей госпоже, бросила один испуганный взгляд на маленький квадрат лунного света как раз, когда львица издала глухое, свирепое рычанье.

Зрелище, представившееся глазам бедной негритянки, было чересчур потрясающее для ее натянутых нервов.

– О, Габерелле! – завопила она и скользнула на пол неподвижной и бесчувственной массой.

Долго, бесконечно долго стояла львица у окна, положив на подоконник лапы, и смотрела во все глаза в комнату. И вот она попробовала своими большими когтями крепость решетки.

Девушка почти перестала дышать, когда, к ее облегчению, голова зверя исчезла и она услышала его удаляющиеся шаги. Но шаги снова приблизились к двери, снова началось царапание, – на этот раз – со все растущей силой, пока, наконец, зверь не стал рвать массивные доски в полном бешенстве от желания схватить беззащитную жертву.

Если бы Джэн Портер знала о неимоверной крепости двери, сколоченной часть за частью, она бы меньше опасалась за нападение львицы с этой стороны.

Могло ли прийти в голову Джону Клейтону, когда он сколачивал эту грубую, но могучую дверь, что, двадцать лет спустя, она защитит от клыков и когтей львицы прекрасную американскую девушку, тогда еще не родившуюся?

Целые двадцать минут зверь фыркал и бился около двери, по временам издавая дикий, свирепый рев обманутого бешенства. Под конец он бросил здесь свои попытки, и Джэн Портер услышала, что львица возвращается к окну, под которым она остановилась на мгновение, а затем бросилась всей своей огромной тяжестью на ослабевшую от времени решетку.

Девушка слышала, как скрипели деревянные брусья под напором; но они удержались, и огромное тело зверя свалилось обратно на землю.

Львица повторяла этот маневр, пока, наконец, перепуганная пленница не увидела, что часть решетки поддалась, и через мгновение большая лапа и голова животного пролезли в комнату.

Могучая шея и плечи медленно раздвигали брусья, и гибкое тело старалось проникнуть все дальше и дальше.

Словно в исступлении девушка встала, держа руку на груди, с широко раскрытыми от ужаса глазами, устремленными на оскаленную морду зверя, стоявшего не дальше десяти футов от нее. У ног Джэн лежало бесчувственное тело негритянки. Если бы только ей удалось привести ее в чувство, быть может, их объединенными усилиями удалось бы заставить отступить вторгшегося к ним свирепого и кровожадного врага.

Джэн Портер склонилась к служанке и схватила ее за плечи, сильно тряся ее.

– Эсмеральда! Эсмеральда! – кричала она. – Помоги мне, или мы погибли.

Эсмеральда медленно открыла глаза. Первый предмет, который она увидела, были покрытые пеной клыки громадного зверя.

С криком ужаса бедная женщина встала на четвереньки и забегала в этом положении по комнате, пронзительно вопя:

«О, Габерелле! О, Габерелле!».

Эсмеральда весила около двухсот восьмидесяти фунтов, что не способствовало воздушной стройности ее фигуры, даже когда она ходила выпрямившись. Но ее суетливость, соединенная с ее крайней тучностью, производили невыразимо комическое впечатление, когда Эсмеральда находила нужным передвигаться на четвереньках.

Львица на одно мгновение затихла, пристально устремив глаза на мелькавшую Эсмеральду, избравшую, по-видимому, своею целью шкаф, в который она намеревалась всунуть свое огромное тело. Но так как полки были лишь на расстоянии девяти или десяти дюймов друг от друга, ей удалось всунуть туда только голову, после чего с таким неистовым визгом, перед которым бледнели все крики джунглей, она снова упала в обморок.

Когда Эсмеральда утихла, львица возобновила свои усилия пролезть сквозь ослабевшую решетку.

Девушка стояла бледная и неподвижная у задней стены и искала со все возрастающим ужасом какую-либо лазейку для спасения. Внезапно рука ее, крепко прижатая к груди, нащупала твердые очертания револьвера, который Клейтон уходя оставил ей. Быстро выхватив его из-за корсажа, она, целясь прямо в морду львицы, спустила курок.

Блеснуло пламя, послышался грохот выстрела и ответный на него рев боли и гнева зверя.

Джэн Портер увидела, что большая туша исчезла из окна, и тогда и она упала в обморок, уронив револьвер.

Но Сабор не была убита. Пуля лишь нанесла ей болезненную рану в плечо; только неожиданность ослепительной вспышки огня и оглушающий грохот были причиной ее поспешного, но временного отступления. Еще мгновение, и она с удвоенной яростью вернулась к решетке и принялась рвать ее когтями, но с меньшим успехом, чем прежде, так как раненая лапа была почти бесполезна.

Она видела перед собой свою добычу – двух женщин, распростертых на полу; здесь не нужно будет больше бороться, сопротивления не будет. Мясо лежало перед ней готовое, и Сабор оставалось только пробраться через решетку, чтобы схватить его.

Дюйм за дюймом, с трудом протискивала она через отверстие свое большое туловище. Вот прошла голова, вот пролезло одно большое предплечье, и затем она осторожно подняла раненую лапу, чтобы втиснуть ее между узкими брусьями.

Еще минута – и длинное гибкое тело и узкие бедра быстро скользнут в хижину.

XV

ЛЕСНОЙ БОГ

Когда Клейтон услышал выстрел, им овладели мучительные опасения. Он знал, что кто-нибудь из матросов мог произвести этот выстрел, но мысль, что он дал револьвер Джэн Портер и его расстроенные нервы вызвали в нем болезненную уверенность, что именно ей угрожает какая-то большая опасность и что, быть может, теперь она пытается защитить себя от нападения человека или зверя.

Какие мысли мелькали у странного похитителя или. спутника его, Клейтон мог только предполагать; но то, что он слышал выстрел и был им почему-то сильно возбужден, было вполне очевидно; он настолько ускорил шаг, что Клейтон, спотыкаясь в темноте, ежеминутно падал в тщетном усилии поотстать и скоро все же остался безнадежно позади.

Боясь снова заблудиться, он громко крикнул дикому человеку впереди него и через минуту с радостью убедился, что тот легко спрыгнул с дерева рядом с ним.

С минуту Тарзан пристально глядел на молодого человека, точно не зная, как лучше поступить. Затем, согнувшись перед Клейтоном, он показал ему жестом, чтобы тот схватил руками его шею и с белым человеком на спине Тарзан понесся по деревьям.

Следующие затем мгновения были такие, что молодой англичанин не мог их забыть никогда. Высоко среди гнущихся и раскачивающихся веток он несся с быстротой казавшейся ему неимоверной, в то время как Тарзан был недоволен медленностью своего продвижения.