Старшина-князь поднял руки к небу и потом повалился ниц. Весь народ, сколько его ни было на стрелке, повалился вместе с ним. Все были в самом деле уверены, что Перун прогневался на них, и многие вспоминали, как в праздник Красной Горки, ровно два года тому назад, Перун избрал себе в жертву маленького Стемирыша, Хорька, и не получил своей жертвы.

Страшное молчание всего повергшегося на землю народа, по мнению славян, означало, что в это время Перун-Сварог выбирает себе жертву.

— Хорька! Хорька! — завопили вдруг многие голоса; весь народ подхватил это имя и поднялся на ноги.

А Любуша с Хорьком была недалеко. В один миг их разлучили, красавца-мальчишку взнесли на костер, сверкнул острый кривой нож и алая кровь широкою струею потекла на дрова. Русая, кудрявая головка поникла. Огонь закрыл кровавое дело, и когда костер догорел, старуха Предслава внимательно подобрала беленькие легкие перегорелые косточки.

В это время Стемир, спокойно сидя в новгородской сборной избе, толковал со стариками различных родов. Умный Гостомысл направлял разговоры и вел дело. Все понимали, что надо было защитить и запереть вход на великий путь в Греки. Новгородцы одни не могли нести всей тягости защиты, и старики охотно соглашались, что все роды одинаково должны были вносить свою долю крови в дело общей обороны. Всем дружинам приходилось являться в Новгород и оттуда уже сменять сторожевые полки на озеро Нево. Решено было, что смена будет каждый месяц, а на первое время усилить сторожевые полки, чтобы сразу осадить варягов, если они снова попытаются завоевать себе великий путь. Старшины и старики были очень довольны таким решением и разъехались по домам, чтобы тотчас выслать подкрепления к новгородским сторожевым отрядам, а Стемир поплыл на озеро Нево. Но у старшин еще дорогою начали являться противоречия и неудовольствия. Шелонский старшина, преемник столетнего Крока, разговорился с своим племянником о новгородском решении. Договорились до того, что племянник сказал:

— Ловок он тоже! Чужими руками думает жар загребать! Новгород, вишь, надо ему оборонить, так вся словенская земля слуг ему подавай, а он станет сам распоряжаться… Вот Труан какой нашелся!..

— Полно врать-то! — возразил старшина, — а разве Шелонь тоже дань не платила? Ты сам разве не приносил шкурок на Назью, на погост? Не кланялся варягам?

— Дань! Что же за важность дань! Отдал пару шкурок и прав, и знать ничего не хочу. А тут эти ершееды озерные, новгородцы, носы только поднимают, да вместо беличьих шкурок крови человеческой требуют, и все ведь на свою только защиту!..

Многие славянские роды сдерживали свою вражду из опасения варяжского вмешательства, а только что варяги были изгнаны, принялись за оружие. Жители Изборска и Пскова давно порывались посчитаться из-за того, что Изборск отбивает от псковичей торг с Чудью белоглазою. Старшина с реки Мсты давно собирался пощипать соседнюю Весь; но за что именно началась между ними вражда, никто не мог бы сказать. Когда-то, вероятно, была какая-нибудь причина, давно всеми забытая, из-за этой причины была какая-нибудь месть с одной стороны, а потом, с другой, отместка; дальше и дальше и дело дошло до кровавой расправы. Затаенные ссоры разыгрались свободно, только что роды начали володеть собою. Прибавилось к этому неудовольствие на Новгород, который будто бы присваивал себе власть — распоряжаться вооруженными силами всей земли. Союзники не стали высылать в сторожевые полки обещанной помочи; другие роды думали принудить их к этому силою, и лилась кровь. К этому прибавились еще домашние неурядицы в родах. Так на Назье, Стемир, узнав о гибели своего кудрявого Стемирыша, вспыхнул как греческий огонь, прибил своего старшину-князя и едва его не убил. После долгого пребывания своего в Греции, он разучился принимать приказания Перуна за непреложные и отвык уважать старшину, в котором соединялась власть отца и верховного жреца. Многие земляки приняли сторону Стемира и загорелось междоусобие. Бедной, убитой горем Любуше не стало житья в родном селе, и потому Стемир перевез ее в Новгород и отдал на попечение Родиону, который там нашел себе приют в семье самого Гостомысла.

Старшины, утомленные борьбою с соседями; в непрерывном ожидании нападения и конечного разорения, стали помышлять о том, чтобы как-нибудь привести дела в порядок. Первым приехал в Новгород, посоветоваться с Гостомыслом, старшина Богомил, едва поправившийся от полученных побоев.

— Житья нет, отец! — говорил он Гостомыслу, разводя руками, — молодежь вовсе от рук отбилась, передралась, перессорилась, разбежалась и, главное, отца своего знать не хочет…

— Что же, отец? — отвечал Гостомысл, — уже не лучше ли было варяжское время?.. Они хорошо умели мирить: без разговоров — голову долой!

Но мало-помалу вести приходили хуже и хуже: изборцы вплоть до земли выжгли Псков; шелонцы прогнали старшину и не дали ни одного человека в сторожевой полк на озеро Нево, обвиняют Гостомысла и хотят воевать Новгород; Мста передралась с Весью; в Кривичах, близ Смоленска, легло с двух сторон почти сто человек лучших воинов; сам передовой и сторожевой полк провинился: отогнал двадцать четыре барана с волховских порогов; Меря наполовину ушла вниз по Волге, в Мурому…

В беседе, в сетованиях стариков однажды принял участие и Родион, прозванный в Новегороде варяг-голубиная душа.

— Есть у нас в земле варяжской, как и у вас, разные роды, — сказал Родион. — Свеи (шведы) часто воюют с англянами и ходят воевать в чужие земли; урмане (норвежцы, мурмане) часто нападают на русь, готы часто задевают и урман, и русь, и свеев. И много есть других родов, и часто бывает вражда между ними. И разный в этих родах обычай: у свеев обычай суровый и жадный до крови; да вы знаете их: Труан и его дружины были из свеев. Готы еще жесточе свеев, но на великий путь они, кажется, не заходили: им дорога в другую сторону, через море. А есть варяги — могучий род, хотя числом он не велик, и зовут его русь. Обычай у них правду сказать, суровый, твердый, но справедливый, а главное дело — они умеют воевать по-варяжски. Словенские земли в военном деле поотстали от соседей, так надо догонять, а для этого надо позвать умелых людей, да у них и поучиться; мало ли найдется охочих людей, которые на мирное дело не годятся. Вот и пусть приучаются… Если вашей земле нужны защита и правда, то зовите их…

При этих словах в сборной избе поднялся шум неслыханный.

— И видно, что варяг! Гляди-ка что посоветовал! — кричал один.

— Нашел правду, от варяга-то? — кричал в то же время другой.

— Пусти их опять сюда, так век не выживешь! — вопил тут же третий.

— Они станут передовой полк держать! — заметил кто-то.

— Да он сам видно из Руси! Сказывай, русь ты или нет? — приставал кто-то к Родиону.

— Сами мы русые! — заметил еще кто-то.

— От Труана бы только защитили: придет, так всех вырежет.

— А полки-то для чего мы держим на озере? Оборонимся!

— Станем дома рыбу ловить, а они воевать будут! Платить станем по уговору.

— А точно, что воевать они здоровы!

— Наймем их, как Царьград нанимает, вот и все!

— Найми, поди, варяга! А он на тебя хомут наденет.

— По крайней мере порядок будет! А теперь что! Молодежь от рук отбилась.

— Да, узнаешь порядок, как голову снесут!

Крик и споры долго не унимались. Почтенные старшины охрипли, а Гостомысл сидел пригорюнившись и упорно молчал, пока наконец к нему не обратились некоторые из стариков.

Гостомысл дождался, чтобы собрание немного поутихло, и начал так своим тихим голосом:

— Господа старшины все сказали, а мне худому чего же еще говорить? Кто у нас справится с нашими порядками? В передовом полку народу у нас мало; осень на исходе; того и гляди, что нагрянет этот Труан, и тогда не только Новагорода не останется, и кости наши подберет и в реку покидает. Прошу, молю: отцы старшины! Дружины мало! Одному Новугороду невмоготу такие полки держать на озере. А если там не устоим, то вся земля пропала. А где же устоять, когда мы и драться-то не умеем, как соседи. По моему глупому разуму выходит так, что уже нам приходится нанять варягов и платить им, сколько там уговор будет. Мы им и льготы кое-какие положим, чтобы только сидели смирно да, главное дело, чтобы других не пускали на великий наш путь. Труановы варяги только мешали нам торговать и нипочем сбывали непокупное, невымененное, а награбленное добро. И немного им надо: если будем жить в мире, то немудрено будет наторговать так, чтобы по шкурке с дыма им заплатить. Главное, чтобы от Труана и его свеев оборониться, да нам самим поучиться воинскому делу, а порядок мы уже заведем. Правду сказал мстинский старшина, что они воевать здоровы; а мы тем временем дома стали бы рыбку ловить, хлеб сеять, торговать, а наши охочие люди поучились бы у них воевать. Видно уже такие времена пришли, что надо уметь воевать. А впрочем, я знать ничего не знаю и решать не берусь. Пусть отцы-старшины решают, только нам без наемного войска, как хотите, плохо!

Несколько дней сряду собирались старшины, толковали, спорили до слез, десять раз выслушали Родиона, который расхваливал своих родичей, Русь, и наконец решили: не дожидаясь заморозков, отправить на море большое посольство, и с ним Родиона, разыскать Русь и призвать их.

Так и сделали.

Весною 862 года от посольства явился в Новегороде передовой гонец. Он извещал, что Родион разыскал своих родичей, уговаривал их немало и уговорил. С тремя дружинами идут три брата и сядут один на Нарове, другой на Волхове, третий на Вытегре, чтобы варягам запереть все три пути в славянские земли. Старший брат Рюрик: он сядет на главном пути, на Волхове; второй, Синеус, по Вытегре или где-нибудь на Белоозере; третий, Трувор, займет Нарву или где удобнее будет на Чудском озере. Тогда Труану и другим варягам — как ушей своих не видать великого пути в Греки.