Я не пытаюсь полностью описать мои ощущения в тот момент, когда я увидел и узнал Виктори, потому что описанию они просто не поддаются. Я никогда не мог себе даже представить, что вид человека может так на меня подействовать, хотя я постоянно думал о ней, но думал как о потерянной для меня: мертвой или в лучшем случае за сотни миль на запад, что для меня, в сущности, было то же самое.

Я был исполнен странного, безумного желания быть рядом с ней. Не только, чтобы помочь или защитить ее, я жаждал дотронуться до нее, обнять. Я сам себе удивлялся. Что еще поразило меня — это чувство необъяснимого подъема, охватившее меня с того момента, что я ее увидел. Зная, что участь ее хуже смерти, зная, что я сам могу погибнуть, защищая ее, я был счастливее, чем когда-либо — только потому, что вновь увидел фигурку маленькой язычницы. Объяснить я этого не мог, это сердило меня; присутствие женщины никогда раньше не вызывало у меня таких ощущений, а ведь у меня были связи с красивейшими женщинами.

Казалось, я уже годы провел, прячась за дверью в плохо освещенный коридор дворца Менелека XIV. Печальный свет газового рожка слабо освещал черное лицо караульного. Казалось, парень врос корнями в пол. Было такое впечатление, что он никогда ни повернется, ни уйдет отсюда.

Вскоре после того, как я спрятался, опять раздались звуки канонады. Перемирие окончилось, вновь начались военные действия. Очень скоро после этого раздался грохот разрыва снаряда уже в городе, и затем время от время слышался грохот взрыва недалеко от дворца. Желтые люди снова бомбардировали Новый Гондар.

Сразу же по коридору в разных направлениях засновали по своим делам офицеры и рабы, а потом появился и сам император, мрачный и разгневанный. Его сопровождало несколько слуг, которые по его повелению остались около двери в покои, куда он вошел один и где находилась Виктори. Я было дернулся, чтобы последовать за ним, но коридор был переполнен людьми. В конце концов, они разошлись по своим комнатам по ту сторону коридора.

Какой-то офицер с рабом вошли в комнату, где прятался я, что заставило меня укрыться в другом, совершенно темном углу. Уходя, раб зажег там свет, поэтому следовало найти себе другое место для укрытия.

Тихонько ступив в коридор, я увидел, что там не осталось никого, кроме караульного перед императорской дверью. Он поднял глаза, как только я вышел из комнаты. Я пошел прямо на него, мгновенно приняв решение и изобразив раболепие, в чем преуспел; он потерял бдительность и подпустил меня ближе, чем на длину своей винтовки. А затем уже было слишком поздно — для него.

Молча и внезапно я ухватился за шейку приклада, одновременно нанеся ему чудовищный удар кулаком между глаз. Он удивленно откачнулся, не в силах подать голоса, тогда я вырвал у него ружье и одним ударом уложил его.

Через секунду я ворвался в комнату. Она была пуста!

Я огляделся в безумном разочаровании. В комнате оказалось еще две двери. Я подбежал к ближайшей и прислушался. Да, за ней слышались голоса, один из них был женский. В нем не было страха, он был ровный, спокойный и полный презрения. Это был голос Виктори.

Я нажал на ручку и резко толкнул дверь — она открывалась вовнутрь — как раз вовремя: Менелек набросился на девушку и потащил ее в дальний угол. В этот же момент за стенами дворца раздался страшный грохот — снаряд разорвался гораздо ближе всех предыдущих. Шум взрыва скрыл звуки, сопровождавшие мое внезапное появление.

Но сопротивляясь, Виктори повернулась так, что Менелек увидел меня. Она ударила его кулаком в лицо, а он начал ее душить.

Увидев меня, он дал волю гневу.

— Что это значит, раб? — закричал он. — Вот отсюда! Вон отсюда! Живо, не то я убью тебя!

Вместо ответа я кинулся на него, ударив прикладом. Он отшатнулся, уронив Виктори на пол, затем громко закричал, зовя стражу, и пошел на меня. Я ударил его снова и снова, но у него, наверно, был бронированный череп.

Он попытался подойти ко мне вплотную, ухватившись за ружье, но я был сильнее и, выхватив винтовку у него из рук, отбросил в сторону и схватил его за горло. Стрелять я не хотел, боясь, что звук выстрела привлечет многочисленную стражу из дальнего конца коридора.

Мы боролись, нанося друг другу удары, роняя мебель, катаясь по полу. Менелек был крепкий мужчина, и боролся он за свою жизнь. Он все время звал стражу, наконец мне удалось стиснуть его горло, но было поздно. Крики его были услышаны, и в комнату внезапно ворвалось человек двадцать, вооруженных до зубов.

Виктори схватила с полу винтовку и проскользнула между мною и ими. Я повалил черного императора на спину, сдавливая руками его глотку.

Остальное произошло за какую-то долю секунды. Над нами раздался треск, а затем в комнате — оглушительный взрыв. Комната наполнилась запахом пороха и гари. Наполовину оглушенный, я поднялся, оставив безжизненное тело противника, и увидел, что Виктори пытается подняться на ноги и повернуться ко мне. Дым медленно рассеялся и моему взору открылись поверженные тела стражников. Снаряд через крышу угодил прямо в охрану, прибежавшую, чтобы защитить императора. Чудом ни Виктори, ни я не пострадали. Комната представляла собой развалины. В потолке была огромная дыра, а стены, отделяющей комнату от коридора, больше не существовало.

Пока я поднимался, Виктори тоже встала и шагнула ко мне. Но когда она увидала, что я невредим, она остановилась посреди разгромленной комнаты, глядя на меня. Выражение ее лица было неясным — я не мог понять, рада ли она мне или нет.

— Виктори! — закричал я. — Слава тебе, Господи, ты цела!

И я подошел к ней, ощущая такую радость в сердце, какой мне не доводилось испытывать с того момента, как я узнал, что «Колдуотер» должен пересечь тридцатый.

Никакой радости в ответ я не увидел, наоборот, она в гневе топнула ножкой.

— Почему именно ты должен был меня спасти! — воскликнула она. — Я ненавижу тебя!

— Ненавидишь меня? — изумился я. — Почему ты меня ненавидишь? Я не ненавижу тебя. Я… я… — Что я мог ей сказать? Я был уже совсем рядом с ней, когда меня будто озарило светом. Почему я не понял этого раньше? Мне сразу стали понятны все необъяснимые для меня ощущения, что я время от времени испытывал с того момента, что впервые повстречал Виктори.

— Почему я ненавижу тебя? — повторила она. — Потому что Снайдер сказал — он сказал, что ты пообещал меня ему, но он меня не получил. Я убила его и хотела бы убить и тебя!

— Снайдер солгал! — вскричал я. И я схватил ее и обнял, и заставил выслушать меня, хоть она боролась и сопротивлялась как юная львица. — Я люблю тебя, Виктори. Ты должна знать, что я люблю тебя — что •я всегда любил тебя, и что я никогда не мог бы дать такого подлого обещания.

Она чуть притихла, но продолжала попытки оттолкнуть меня. — Ты назвал меня варваркой! — сказала она.

Ах вот в чем дело? Вот что продолжает терзать ее. Я прижал ее к себе.

— Ты не можешь любить варварку, — продолжала она, но сопротивление прекратила.

— Но я люблю варварку, Виктори! — воскликнул я. — Самую дорогую дикарку на свете.

Она подняла на меня глаза и, обвив своими гладкими загорелыми руками мою шею, прижалась губами к моим губам.

— Я люблю тебя — я всегда любила тебя! — проговорила она, спрятала лицо у меня на плече и всхлипнула.

— Я была такая несчастная, — сказала она, — но я не могла умереть, потому что думала, что может быть, ты жив.

Пока мы так стояли, забыв обо всем, интенсивность бомбардировки увеличилась: снаряды теперь сыпались на дворец каждые тридцать секунд.

Долго оставаться там означало верную смерть. Возвращаться тем же путем было безрассудно не только потому, что коридор представлял собою развалины, но и потому, что по другую сторону его могло быть слишком много императорских слуг, которые захотели бы остановить нас.

В комнате была еще одна дверь, ведущая в противоположную сторону. Оказалось, что она ведет в третью комнату с окнами во внутренний дворик. Поглядев в окно, я увидел, что он пуст, а окна на противоположной стороне неосвещены.