Изменить стиль страницы

Глава 4 Ангел на пьедестале

Я сидела за столом в столовой Легиона, потягивая из чашечки малиновый чай. В отличие от здания, в котором она размещалась, сама столовая была выполнена явно в современном стиле. Вокруг каждого стеклянного столика располагалось шесть металлических барных стульев, расставленных так, что они напоминали лепестки цветка. У дальней стены на приподнятой платформе стоял длинный стеклянный стол. Именно там я сейчас сидела. Ожидалось, что здесь будут сидеть все ангелы, посетившие офис — на всеобщем обозрении, на пьедестале.

Позади меня вся стена состояла из сплошного листа стекла. Окно выходило на частный лес из высоких зелёных деревьев, который имел практическое предназначение. Солдаты Легиона, служащие в этом офисе, часто тренировались в этом лесу.

Передо мной, за пьедесталом, мужчины и женщины в униформах сидели вокруг маленьких стеклянных столиков и ели свой ланч. Между укусами они украдкой косились на меня.

— Видишь, как спокойно и чопорно она потягивает свой чай? — прошептал один другому.

— Как она может быть такой спокойной?

— Особенно учитывая, что делают они с полковником Драгонсайром?

— Люди после их допросов выходят трясущимися и оглушёнными. Едва в состоянии ходить.

— Или говорить.

— Они и через несколько часов всё ещё дёргаются.

— И заикаются.

Я съела крошечную печеньку размером на один укус, лежавшую на краешке моего блюдца.

Поток шепотков среди солдат не стихал.

— Она такая спокойная. Такая холодная.

— Дочь архангела, теперь и сама ангел, и замужем за ангелом. Она рождена для этого — для криков чужих страданий.

Их слова сочились восторгом, а не ужасом, который они должны были ощущать. Такое чувство, будто наше прибытие стало лучшим источником сплетен за много лет. Они так говорили, словно наши допросы и прискорбное состояние их коллег вообще их не беспокоили.

Я заново наполнила свою сине-белую чашечку из крошечного металлического чайничка на моем сервировочном подносе.

Солдаты в столовой все ещё не закончили сплетничать. От их обсуждений гудела вся столовая.

— Я многое слышала о дочери генерала Сильверстара, но понятия не имела, насколько она горячая штучка, — сказала женщина-солдат с тёмными волосами, собранными в два хвостика.

— Её кожа такая красивая. Такая безупречная, — пожаловалась её подруга с розовыми губами. — У неё есть это божественное, эфемерное сияние.

— А её волосы блестят, как лучи солнца. Её глаза светятся, как драгоценные аметисты, — добавила мисс Хвостики.

— Я бы отказалась от чего угодно за тело ангела, — сказала мисс Губы.

— Забудь про тело. Ты хочешь магию. Ты когда-нибудь видела ангела в сражении? Это великолепно. Вся Земля как будто останавливается и кланяется всякий раз, когда они творят заклинание.

Мисс Губы вздохнула.

— И само собой, было бы здорово следовать воле богов без угрызений совести.

Без угрызений совести? По правде говоря, я была далеко не так спокойна, как они думали. На самом деле, внутри меня раздирали противоречия из-за того, что мы с Дамиэлем делали с местными солдатами. Если свобода от угрызений совести — это один из божьих даров, то я упустила это преимущество.

Двери столовой распахнулись от магии — от резкого телекинетического щелчка — и затем в помещение вошёл Дамиэль. Он схватил тарелку, наполнил её едой и пошёл в мою сторону, чтобы тоже сесть на ангельском пьедестале.

Я покосилась на его полную тарелку, заполненную едой с идеальной эффективностью.

— Проголодался?

— Да. Я сегодня потратил немало магии.

Я подавила желание содрогнуться. Я просто поддерживала небрежную беседу. Я не думала о причине, которая на самом деле заставила его проголодаться: он сегодня допросил так много солдат. Легион воспитывал силу воли. Его солдаты были более стойкими по сравнению со всеми остальными обитателями Земли, а Дамиэль ломал их умы так, будто они были не прочнее яичной скорлупки.

Дамиэль съел кусочек своего стейка. «То, что я делаю, беспокоит тебя», — сказал он в моём сознании.

«Я в порядке».

«Ты не можешь допустить, чтобы кто-нибудь увидел, что наши допросы тебя расстроили».

«Я знаю».

Я была ангелом. Мне нужно было поддерживать образ — ради Легиона, ради Земли. Ангелы должны быть сильными, непоколебимыми. Если мы дрогнем, пошатнётся все человечество.

Во время допросов Дамиэля, пока я стояла и смотрела, как он раз за разом узурпирует волю солдат, этот узел в моём животе скручивался всё туже и туже. Я была вынуждена стоять рядом, привязывать и отвязывать солдат по приказу, и всё это время притворяться, будто это меня ни капельки не беспокоило. Нет, это ещё не всё. Я должна была притворяться, будто я абсолютно уверена, что мы поступаем правильно.

«Ты одурачила всех, но не меня», — сказал Дамиэль.

«Я знаю».

Они видел меня насквозь. Он знал, как сильно я это ненавидела. В офисе полковника Спеллсторма мне хотелось уйти или хотя бы отвернуться. Но я не могла этого сделать. Я должна была смотреть. Всегда, непоколебимо. Именно это от меня ожидалось.

Наконец, после нескольких часов допросов Дамиэль отослал меня из офиса полковника Спеллсторма, приказав найти себе что-нибудь поесть. Мы скоро покинем Флоренцию, и он не собирался сражаться бок о бок с ангелом, у которого низкий уровень сахара в крови. Ну, или так он сказал. И он говорил очень, очень убедительно.

Это дало мне возможность уйти. Дамиэль отослал меня потому, что моё неодобрение раздражало его, пока он пытался работать? Или потому что он знал, что эти допросы беспокоят меня, и хотел избавить меня от этого зрелища?

Оптимист во мне надеялся на второй вариант.

Но оптимист не мог примириться со сценой, которую я увидела, с Мастером-Дознавателем за работой, в его стихии. Вид этого заставил меня лицом к лицу столкнуться с тьмой в нём — тьмой, которая становилась сильнее с каждым допрошенным им человеком, с каждым сокрушённым им разумом.

Дамиэль продолжал есть свой ланч. Он явно был голоден, но ел чинно и сдержанно, по кусочку, нисколько не спеша и не нарушая приличий. Он опустошал свою тарелку весьма кропотливым образом.

Все взгляды в столовой были прикованы к нам.

— Первый и единственный брак двух ангелов, — прошептал один солдат своим соседям по столику.

— Отпрыск ангела имеет очень высокий магический потенциал. Такой ребёнок с большей вероятностью переживёт Нектар богов и примкнёт к Легиону. С большей вероятностью поднимется по рангам и тоже станет ангелом.

— А ребёнок двух ангелов, само собой, будет ещё более могущественным.

— И великолепным, — добавил другой солдат, сально улыбаясь. Он смотрел на нас с Дамиэлем так, будто хотел затащить нас обоих к себе в постель.

Я замаскировала свой румянец магией трансформации. Мне не нравилось, что люди сплетничают о моей личной жизни… в том числе и о том, чем мы с Дамиэлем занимались или не занимались вместе.

«Как эти солдаты могут быть такими бесчувственными? — сказала я Дамиэлю. — Их ангел пропал. Они под следствием по подозрению в измене. И тем не менее, они сплетничают как кучка подростков».

«Жизнь продолжается, — а Дамиэль продолжал есть. — Легион продолжается. Эти солдаты не могут просто останавливаться и в ужасе разевать рот всякий раз, когда случается что-то плохое, или когда они подвергаются опасности. Они так ничего не сделают».

Он ел с ненасытным аппетитом, тогда как я едва могла впихнуть в себя чай.

«Я удивлён, что генерал Сильверстар не обучил тебя этому, — сказал Дамиэль. — Не сомневаюсь, что он тренировал тебя двигаться дальше, несмотря ни на что».

«Он обучал меня этому, и я двигаюсь дальше. Но я не об этом. Видимо, он не очень хорошо научил меня быть жёсткой и бесчувственной. Он всегда говорил, что во мне слишком много от матери».

«А кем была твоя мать?» — спросил у меня Дамиэль.

«Разве этого нет в моем личном деле?»

«Нет».

Похоже, это признание его беспокоило. Ему определённо не нравилось быть не в курсе, не знать всех секретов.

«Твоё личное дело утверждает, что твоя мать была ведьмой, которая погибла вскоре после твоего рождения. Твои родители не были женаты. Твой отец забрал тебя к себе, потому что это дело чести, ведь ты — его кровь».

Это вся суть моего отца: честь и долг.

«В твоём личном деле не указано имени твоей матери, — продолжал Дамиэль. — Там написано только то, что имя неизвестно».

«Что ж, тогда моё личное дело знает не больше меня».

Я невольно ощутила разочарование, что в моём личном деле не содержалось ответов, которых мне недоставало. У меня не было доступа к моему личному делу. На самом деле, доступ к нему имелся у очень ограниченного числа солдат Легиона, и ни один из них ничего не говорил. За исключением Дамиэля. Я надеялась, что Мастер-Дознаватель сумеет пролить свет на моё прошлое.

«Мой отец редко говорит о моей матери, — сказала я ему. — Я знаю не больше твоего».

«Я могу провести расследование».

«Какой смысл? Она мертва».

«Но ты-то нет. И для тебя это важно», — ответил он.

Это так мило. Так трогательно. И так не похоже на Дамиэля, который всего несколько минут назад на моих глазах допрашивал солдат.

«Я могу найти кого угодно, живого или мёртвого, — сказал он мне. — Я найду тебе ответы любой ценой».

Блеск его глаз нервировал, как будто он готов был срубить всех и вся на своём пути.

В этом-то и проблема с Дамиэлем. Он был и милым, и жестоким, причём зачастую одновременно. Но был ли он мечом, покрытым пушистыми слоями сахарной ваты? Или он был тёплой булочкой, спрятанной внутри булавы с шипами? Котёнок в драконе, или дракон в котёнке? Или просто свирепый, преданный, милый, смертоносный, летающий, огнедышащий котёнок?

Я просто не знала.

«Ты узнал что-нибудь ещё о недавнем поведении полковника Спеллсторма?» — спросила я у Дамиэля.

«Никто не знает, где он. Этим утром он просто исчез, не сказав никому, куда он направляется».