Я ничего этого не видела.

Я прошла мимо огромного зеркала над раковинами и вошла в одну из гардеробных, где находились встроенные шкафы и стояли чемоданы и коробки.

Что-то внутри подтолкнуло меня прямо к коробкам. Я сорвала ленту с одной, и крышка открылась.

Я сунула руку внутрь и наугад вытащила одежду. Разбросав ее по ящикам, я вытащила еще и сделала то же самое. Некоторые из них приземлились в ящики. Некоторые на пол. Все бессистемно. Беспорядочно.

Это было неправильно. Это были дизайнерские вещи. Дорогие. Многие женщины всю свою жизнь лишь мечтали обладать хотя бы одной из тех вещей, которых у меня было в избытке, но не могли себе этого позволить.

И все они - каждая вещь - были тем, что надела бы моя мать.

Это должно было случиться. В глубине души я это знала. И не боролась с этим. Ни капельки. И я поняла это еще до того, как грузчики упаковали эти коробки.

Каждая мелочь должна была остаться позади. Продана. Отброшена.

Чтобы я могла начать все заново.

Я вышла из гардеробной и подошла к раковинам. На полу стояло несколько коробок с надписями «тщеславие». Я наклонилась к ним, разорвала и вытащила вещи. Укладывала что-то на пол, что-то на столешницу. Я делала это до тех пор, пока во второй коробке не нашла их.

Свои духи.

«У каждой женщины должен быть фирменный аромат», - говорила мне мать.

Моим были Шанель №5. Они мне нравились. Они были всем, чем должна быть женщина.

Но у меня было неприятное чувство, что это не все, чем должна была быть я.

Потому что иногда я чувствовала себя больше в цветочных нотках.

А иногда – больше в мускусных.

Затем бывало, что я чувствовала себя больше в летних аккордах.

Меня учили, что это неправильно. Ты есть та, кто ты есть, только так, и ты застреваешь в этом.

Что касается меня, то я была дочерью Джея Пи и Фелиции Хэтуэй, что означало, что я была Хэтуэй. Высшим классом. С деньгами. Хорошо образованная. Одетая соответствующим образом. Консервативная. Манерная. Превосходная. Отчужденная. Из привилегированного класса. Элитой.

Вот кем я была, и у меня не было выбора быть кем-то другим.

Такой я и стала.

И таким образом похоронила тот факт, что иногда мне хотелось быть обычной Амелией, кем бы она ни была, и носить любой аромат, который определял ее в тот день.

А затем, в следующий раз, я могла бы стать кем-то другим.

Кем бы ни захотела.

Не такой, какой она хотела видеть меня. Не той, что они требовали от меня.

Я посмотрела в зеркало, но тут же отвела взгляд и вышла, прошла через спальню, по коридору, по ступенькам. Я повернула направо, в большую открытую кухню, выходившую в гостиную, на уютную лестничную площадку, откуда открывался вид на пенистое море. Я спокойно вскрывала коробки, пока не нашла их.

Свои тарелки. Керамика была очень красивой, но стоила сорок долларов за штуку.

Их выбрала моя мать. Она сделала это таким образом, что, казалось, выбор был мой. Но на самом деле ее.

Внезапно у меня возникло почти непреодолимое желание вытащить коробку на террасу и по частям выбросить все в море.

Я этого не сделала.

Это было бы пустой тратой времени, и эти тарелки можно было бы использовать с пользой.

Я начинала все заново.

Мне не нужно было делать это расточительно.

Я сделаю с этими тарелками что-нибудь еще.

Сделаю что-нибудь еще со всеми своими вещами.

Сделаю так, чтобы они чего-то стоили. Чего-то настоящего.

Потому что именно такой я и должна была стать. Я собиралась перестать быть той, кем была – выросшей мини-версией Фелиции Хэтуэй.

Я собиралась стать собой.

Совершенно не представляла, что это будет за «я».

Я просто знала, что кем бы она ни была, впервые в жизни она будет настоящей.