Он находился в четырех футах от меня.

Но все равно, это чувствовалось так, словно он ударил меня.

- Так что спасибо за те шмотки, что ты подарила моему ребенку, - нелюбезно отрезал он. – Ты сделала его вечер. Он там, одетый в пейнтбольное снаряжение, играет в игры на Xbox, наслаждается жизнью, совершенно забыв, что его пьяная мать где-то тонет в бутылке и так и не пришла, чтобы принести свой подарок. Но этого не будет. - Он снова провел рукой между нами. – Такое дерьмо мне больше не нужно, и оно точно не нужно моим детям.

- Ты прав, - прошептала я. - Этого дерьма не будет.

Он кивнул в знак согласия, разрезая меня на части, заставляя истекать кровью.

- Было бы хорошо, чтобы ты больше не приходила, - сказал он мне.

Я отступила в сторону от двери.

- Было бы хорошо, чтобы ты ответил мне тем же.

Он еще раз кивнул, подошел к двери, рывком распахнул ее и переступил порог.

Двигаясь за ним, я ухватилась за край двери, и позвала его по имени.

Он снова повернулся ко мне.

Я посмотрела прямо в его прекрасные голубые глаза.

- Ты понятия не имеешь, что мне нужно, - прошептала я. - И самое печальное в этом то, что ты и не заметил, что уже дал мне все, в чем я когда-либо нуждалась, просто позволив посидеть за твоим обеденным столом с твоей семьей.

И с этими словами я закрыла дверь и заперла ее.

*****

Микки

Микки стоял на задней террасе, глядя на тени деревьев, а позади него - на дом, тихий и темный.

Он потягивал пиво.

Ты уже дал мне все, в чем я когда-либо нуждалась, просто позволив посидеть за твоим обеденным столом с твоей семьей.

Он почувствовал, как его челюсть напряглась.

Она не лгала.

Он понял по обиженному взгляду ее больших карих глаз, что, сказав эти слова, Эми не лгала.

Его взгляд опустился, и сквозь темноту он увидел отблеск одной из фрисби Килла, лежащей на заднем дворе.

Наследница «Калвэй Петролеум» жила по соседству и проводила дни с пожилой дамой, считавшей ее нацисткой, приходила к нему домой, бегала по заднему двору и играла с его детьми во фрисби.

Рианнон не успела собраться с мыслями, чтобы преподнести сыну подарок.

Эми затолкала свою задницу в магазин, о существовании которого, вероятно, и понятия не имела, пока не нашла его, чтобы обрушить на его сына дождь доброты.

Перед тем как выгнать свою жену, Микки восемь месяцев не занимался с ней сексом, потому что по ночам она теряла сознание раньше, чем он успевал что-то предпринять, и у него не хватало духу прикоснуться к ней в любой другой раз, просто вспоминая об этом дерьме.

Он поцеловал Эми однажды, и она была такой горячей, что он понимал, что мог бы задрать юбку этого удивительного платья, стащить с нее трусики, трахнуть ее у стены, и они оба получили бы удовольствие.

Огромное.

И что-то происходило с его девочкой, а когда несколько месяцев назад он позвонил Рианнон, чтобы узнать, не заметила ли она чего-нибудь или не могла бы найти время, чтобы сесть и поговорить с ней, Рианнон сказала ему, что понятия не имеет, о чем он говорит. А когда Микки надавил, и его бывшая сделала неуклюжую попытку посмотреть, есть ли там что-нибудь, она доложила Микки, что все в порядке и им не о чем беспокоиться.

Эми изучила Эш так, что Микки знал: она тоже это видит; просто не ее дело что-то с этим делать.

- Черт возьми, я все испортил, - пробормотал он.

Микки понятия не имел, почему дети Эми не с ней.

Но он знал, их отсутствие приносило ей медленную смерть, и она боролась изо всех сил, чтобы выжить.

И она запала на него; она ясно дала это понять почти с самого начала.

И, черт возьми, он запал на нее. Эти глаза, Господи, они говорили все. Он мог смотреть в них часами и знать каждую мысль, которая приходила ей в голову, и более того, его интересовала женщина, которой она являлась.

И идти с ней плечом к плечу на удивление не хреново. Это заставило его кровь взыграть. Это выводило его из себя. Это заставляло его чувствовать.

Он так долго шел по жизни, прикрывая задницу Рианнон, получая от нее удар за ударом, делая все, что мог, чтобы присматривать за своими детьми, что забыл, каково это. Он забыл, каково это - настолько увлечься женщиной, когда она такая тихая и милая, что ему приходилось бороться с желанием обнять ее и поцеловать. Когда он видел, что ей больно, ему приходилось бороться с желанием прижать ее к себе и сделать все возможное, чтобы избавить от боли. А когда она вела себя упрямо и была занозой в заднице, ему приходилось бороться с желанием прижать ее к стене и оттрахать до потери сознания.

Не говоря уже о груди Эми, ее попке и ногах.

Но он так далеко засунул голову в собственную задницу, из-за того, что женщина была чертовски богата, а он был так сильно обожжен, что защищался, отталкивая ее, а затем потерял контроль и прижал к стене в коридоре, когда она, боже правый, была на свидании, а затем потребовал, чтобы она рискнула ради его задницы.

И она это сделала.

Ради него.

Рискнула ради них.

Потом она из кожи вон вылезла ради его сына, а он пошел и плюнул ей в лицо.

- Черт возьми, я все испортил, - выпалил он.

Ты уже дал мне все, в чем я когда-либо нуждалась, просто позволив посидеть за твоим обеденным столом с твоей семьей.

Она не лгала.

Это все, что было нужно Амелии Хэтуэй.

- Вот дерьмо, - прошептал он деревьям. - Я испортил все это дерьмо.

Он допил остатки пива, вошел в дом, закрыл раздвижную стеклянную дверь, запер ее, выбросил бутылку в мусорное ведро и прошел через темный дом к своей пустой кровати.