Затем я отключилась и положила телефон.

Я уставилась на него во все глаза. Я делала это очень долго.

Но телефон не звонил.

Вот оно. И тут я поняла.

Микки не перезвонил мне.

Он должен был, потому что я отключилась, не сказав ему, что люблю его.

Но ему было все равно, потому что между ним и мной все было кончено.

Почему, я понятия не имела.

Кроме того, что я - это я, и я поняла, когда такое дерьмо случается, на самом деле не должно быть никакой причины.

*****

Следующим вечером после восьми телефон издал сигнал.

Я посмотрела на него и увидела, что это Микки.

«Я иду».

Я быстро схватила его и ответила: «Дверь открыта».

Я была на кухне и готовила чай.

Поскольку он жил прямо через дорогу, моя пытка в ожидании его длилась недолго.

Дверь открылась.

Джинсы. Свитер. Ботинки. Он выглядел усталым из-за всех этих перелетов, но все равно выглядел как Микки.

Груз, что давил на меня, стал еще тяжелее.

- Привет, - сказала я, разрывая упаковку с чайным пакетиком.

- Привет, - ответил он, закрывая дверь и направляясь ко мне.

- Хочешь чаю? - спросила я у кружки, в которую отправляла пакетик.

- Детка, ты же знаешь, я не пью чай.

Я взглянула на него.

- Пиво?

Он остановился в конце стойки.

Боже, даже не входил в мое пространство.

Я отвернулась, комкая упаковку от чайного пакетика и отчаянно пытаясь придумать, чем бы занять руки.

Я могу это сделать. Я могу потерять его. Я смогу прожить свою жизнь без того, чтобы моя голова не парила в небесах, испытывая яркие вспышки счастья, которые он постоянно мне дарил.

Я могу это сделать.

Возможно, я даже найду удовлетворение (однажды, лет так через двадцать).

Но для этого потребуются все силы.

Так что я больше никогда этого не сделаю.

Микки был создан именно для меня. Он завладел моим сердцем так, что мне не хотелось его возвращать, даже если оно ему больше не было нужно.

Я бы ходила одна в кино. Ложилась одна спать. Смотрела, как дети растут и уезжают (одна).

Я найду способ прожить жизнь в одиночестве.

Но я никогда больше этого не сделаю. Никогда не отдам свое сердце никому другому.

Потому что мне нечего было бы отдавать.

Оно останется у Микки.

- Серьезно?

Я снова посмотрела на него.

- Прошу прощения?

- Меня не было целую неделю, Эми.

- Поскольку ты только что вернулся, я это прекрасно помню, Микки.

Его глаза сузились, а голос понизился.

- С тобой что-то стряслось.

Я уставилась на него, ошеломленная тем, что он выглядел рассерженным.

- Как я уже говорила вчера вечером, со мной все в порядке, - ответила я.

- Тогда какого хрена?

- Какого хрена что? - переспросила я в ответ.

- Вчера вечером ты отвечала по телефону так, будто я какой-то парень, которого ты наняла покрасить кухню. Ты вешаешь трубку, не сказав, что любишь меня. А теперь я прихожу к тебе спустя неделю после отъезда, и ты не подходишь ко мне, не целуешь и даже не смотришь на меня?

Он что, сошел с ума?

- А зачем мне тебя целовать?

Выражение его лица мгновенно сменилось с раздраженного неверия на мрачное.

- Зачем тебе меня целовать? - зловеще прошептал он.

- Знаешь, Микки, - я протянула руку, - просто сделай это. Не надо тянуть. Это не поможет, когда с этим тянешь. Отрежь быстро. Как хирург скальпелем. Так и сделаем.

- Отрезать быстро. Как хирург, - он все еще говорил шепотом.

Чайник засвистел, и я подошла к нему, снимая с огня.

- Да. Пожалуйста, - попросила я, не глядя на него и возвращаясь к своей кружке.

- Ладно, Эми. Я сделал это, - заявил он.

Я налила воды.

- Что сделал?

- Забрал свое наследство.

Я с грохотом поставила чайник на цементную столешницу и посмотрела на него.

- Что? - теперь уже я говорила шепотом.

Он ничего не ответил.

Он повернулся и пошел прочь, исчезая в коридоре, который вел в мою спальню.

Я стояла как вкопанная там, где он меня оставил, и смотрела туда, где видела его в последний раз. Это, должно быть, продолжалось некоторое время, потому что к тому времени, когда я отвела взгляд и собиралась пойти в коридор, увидела, что он возвращается. Он шел так, что я быстро отступила назад.

Я остановилась на кухне.

Он остановился у края стола и бросил на него то, что держал в руках.

Я посмотрела и увидела, что это письмо от Эддисона Хиллингема, которое я засунула в ящик туалетного столика в ванной, чтобы дети его не увидели.

Я совсем забыла о нем.

- Забыла мне кое-что рассказать? - спросил он.

И снова мой взгляд метнулся к нему.

- Микки…

- Ты не будешь жить иначе, чем привыкла. Они отнимают у тебя деньги, их я не могу тебе дать. Поэтому я решил сделать так, чтобы смог. Позвонил отцу. Мы поболтали. Он все равно хотел этого, так что быстро согласился. Поговорил с Шоном, Фрэнком и Диланом, и все они согласились. Затем отправился к своим бухгалтерам, чтобы те занялись этим делом и налоговая не отхватила себе огромный гребаный кусок из того, что отец хотел, чтобы я имел. Они пошли на хитрость, все уладили, Дилан вошел в долю, так что отец дал нам по пятнадцать миллионов долларов. Мы отказались от любых претензий на компанию, она досталась Шону и Фрэнку. Я не могу прикоснуться к деньгам, если только не возникнет чрезвычайная ситуация, но буду получать проценты. Когда я умру, наследство получат мои дети. Доля просто охрененная. И пусть не такая, что была у тебя, но ты не из тех женщин, которым это нужно. Это все равно будет лучше, чем то, что я мог бы дать тебе. Так что я сделал то, что должен был, чтобы ты не чувствовала боли, которую родители хотели тебе причинить из-за того дерьма, что вбили себе в голову и нанесли удар, заставив свою дочь истекать кровью.

А я по-прежнему стояла совершенно неподвижно, уставившись на него, лишившись дара речи.

Он продолжал говорить.

- Когда мы поженимся, я продам свой дом, верну отцу его инвестиции, компания станет лишь нашей, выгорит дело или мы облажаемся, как уж получится.

Когда мы поженимся.

Все это гремело у меня в мозгу, и не удивительно, что из-за всего происходящего, я по-прежнему не могла говорить.

- Я возвращаюсь домой после того, как провел кучу времени в отпуске, разговаривая по телефону с отцом, мамой, братьями, отправляя по экспресс-почте всякое дерьмо, просматривая бумаги и электронные письма, прихожу к своей женщине, а она даже не удостаивает меня чертовым поцелуем? - спросил он и, прежде чем я успела ответить (не то чтобы я была в состоянии это сделать), потребовал: - Ну так скажи еще раз, что у тебя все в порядке.

- Это уловка, - выдавливаю я, и его грозное выражение лица становится громоподобным.

- Что еще, мать ее, за уловка? – рявкнул он.

- Это. - Я сделала движение рукой, указывая на письмо от Хиллингема. - Это всего лишь уловка. Это папин и мамин способ сказать, что они злятся на меня. Пытаются заставить отреагировать. Играют в свои игры. Я не потеряю свои трастовые фонды. Хиллингем позвонил мне неделю назад и сказал, что объяснил это родителям, и мне не о чем беспокоиться. - Микки сердито посмотрел на меня. - Ты не должен был брать свое наследство, Микки.

- Почему ты не рассказала мне, что это дерьмо началось? - спросил он, тоже протягивая руку, чтобы показать на письмо.

- Потому что это досадная помеха. И ничего не значит. Я получила его в День Благодарения, и, очевидно, в тот день мое внимание отвлекли другие вещи. И если уж быть совсем честной, то я совсем об этом забыла.

Микки втянул воздух через нос и посмотрел поверх моей головы.

Я во все глаза уставилась на него.

Он забрал свое наследство ради меня.

Я не сводила с него глаз.

Он забрал свое наследство ради меня.

- Все, что мне нужно - это ты, - тихо сказала я.

Его взгляд переместился на меня.

Делать то, что должен.

Он нашел письмо, когда мы в первый раз провели ночь в доме со всеми детьми.

И он сделал то, что должен был сделать.

- Во-первых, у меня есть трастовый фонд Борна, Микки, - мягко начала я. - До наступления моего тридцатилетия, если бы я сделала что-то такое, что могло бы дать повод совету директоров или моим родителям, обратившимся в совет директоров, аннулировать его, они бы навсегда лишили меня этих денег. Но раз я его получила, его нельзя отобрать. Это безвозвратно. И на нем достаточно денег, чтобы жить безбедно.

На его щеке дернулся мускул.

- Во-вторых, - продолжала я, - превратись все это в дым, и мне будет все равно. Да, когда мы съедемся, возможно, мне захочется иметь кухонную технику получше, но даже это не будет иметь значения, и не потому, что у меня есть своя. Потому что я бы пользовалась твоей. У меня были бы ты, Оден, Пиппа, Эш и Килл. Если бы у меня было все это, что еще мне нужно?

- Когда я пришел, ты едва взглянула на меня, - ответил он.

- Ты все время отстраняешься. Я думала, ты собираешься бросить меня.

Его лицо вновь стало грозным.

- Ты что, совсем спятила?

- Сам подумай, - ответила я. - Наши разговоры стали поверхностными. И с тех пор, как ты приехал в Финикс, ты ни разу не говорил, что любишь меня.

- Это ни хрена не правда, - прорычал он.

- «И я» - не то же самое что «Я люблю тебя», Микки.

- То же самое, черт возьми, Эми, особенно когда рядом Чоп. Мы были лучшими друзьями с пяти лет. Он использует каждую возможность, чтобы надрать мне зад по любому поводу, и у него это хорошо получается, потому что у него в этом большой опыт. По сравнению с ним, парни из пожарной части выглядят дилетантами. С другой стороны, он подкалывает меня, потому что я в долгу не остаюсь. Это то, что мы делаем. И когда я, Эш и Килл не умолкая болтаем о тебе, он знает, сколько ты для меня значишь, он с нетерпением ждет встречи с тобой, но это не значит, что он не воспользовался возможностью, и не раз. Он всегда старался держаться поближе, когда я звонил тебе, просто чтобы получить шанс поиздеваться надо мной. Я не собирался их ему давать. И пусть это звучит дерьмово, но он от меня никогда не отстанет. И если я при нем скажу любимой женщине, что люблю ее, он сведет меня с ума. Я не ехал с детьми в Финикс, чтобы навестить человека, который мне как брат, а потом провести это время в бешенстве.