Сгущался над речной долиной красный туман, тянулся над болотцем, множеством клубящихся отростков подбирался к рощице на холме – и все тонуло в тумане, а он твердел, превращаясь в непробиваемую скорлупу, в красный лед, в котором навсегда застывало все живое… Гул катился, катился над кровавой долиной, и сзади, по пятам, тихо крался кто-то невидимый, дыша в затылок… моя собственная тень, от которой нельзя убежать…

Сдавленный возглас Снаута вырвал меня из полудремы. Я открыл глаза и посмотрел на кибернетика, а потом туда, куда был направлен его взгляд. И сонливость в тот же миг слетела с меня. Потому что впереди, возвышаясь над полем тумана, виднелось нечто, очень смахивающее на жилые строения. На земные жилые строения. Сумерки скрадывали детали, но видимость была еще вполне приемлемой для того, чтобы рассмотреть это очередное порождение океана. Я сразу же мысленно окрестил его «городом» и, просунувшись между креслами Снаута и Хари, с любопытством разглядывал приближающиеся соляристические формы, подобных которым никогда не видел ранее – ни воочию, ни на мониторе компьютера после распаковки очередного информационного пакета. Для Снаута, судя по его виду, этот столь неожиданный здесь пейзаж тоже был в диковинку.

– Надо осмотреть, – сказал я ему, будто он и сам не знал, что делать в таких случаях.

Направляемый рукой Снаута вертолет поднялся выше и завис над «городом». И я, и Снаут, и Хари прильнули к колпаку кабины, разглядывая диковинное образование, поднявшееся из тумана. Закат угасал, от «строений» тянулись длинные густые черные тени, не позволяя разобрать все до мелочей, однако, многое нам все же удалось разглядеть с нашей высоты. Я хотел напомнить Снауту о видеокамере, но подняв голову, увидел, что она уже работает.

Распростершееся под вертолетом образование действительно очень напоминало земной город своими подобиями зданий, улиц, скверов, скамеек и навесов над круглыми столиками летних кафе. Там были и копии типичных загородных домов, небольшие сады и треугольные площадки для подзабытой уже игры в швейцарский теннис. Там было еще много всякого – и глаза мои разбегались, не в состоянии охватить каждый уголок и закоулок. Этот соляристический объект, протянувшийся, как я прикинул, на три с лишним километра с запада на восток и километров на пять с севера на юг, не был копией какого-то определенного земного города; это был слепок отдельных кусочков разных городов и поселков – во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление.

Копии… Давным-давно, в первый и второй годы исследовательских работ на Солярисе, океан иногда копировал части погружаемой в него аппаратуры… Но тут было другое. То, что я видел, больше подходило к рассказу того же Бертона о стене огромного здания, появление которой он наблюдал в одном из отверстий, пробуравивших красный туман. Ему тогда даже показалось, что в некоторых окнах что-то движется…

Что-то – или кто-то?..

Похолодев от внезапного предположения, я повернулся к Снауту, завороженно глядящему на зтот феномен, и сказал:

– Я, кажется, знаю, что это такое, Снаут. Давай попробуем сесть.

Снаут, не отрываясь от стекла, не сразу ответил:

– Я тоже догадываюсь, Кельвин. Стоит ли проверять?

– Да, – не очень твердо произнес я. – Для полной уверенности и ясности. Мы должны знать наверняка.

– Кто умножает познания, тот умножает скорбь, – медленно сказал кибернетик. – Пожалуй, Соломон был прав. По-моему, это как раз такой случай.

– Мы должны знать наверняка, Снаут! – упрямо повторил я. – Если не хочешь, я пойду один.

– Нет, со мной, – раздался напряженный голос Хари. – Я не отпущу тебя одного. Можешь злиться, можешь ругаться, но я пойду с тобой.

Я даже не мог припомнить, чтобы когда-нибудь раньше, в той, прежней, жизни, у нее было такое решительное выражение лица. Снаут издал какой-то неопределенный звук и повел вертолет на снижение.

– Рискуешь, Кельвин, – сказал он спустя несколько секунд. – А вдруг все это внезапно развалится на части и уйдет в глубину? – он, кажется, цитировал показания Бертона.

– Посмотрим, – отозвался я. – Думаю, такое не случится, и ты это знаешь, Снаут. Я зайду только в один дом. Только в один, любой. И все.

Нельзя сказать, что мне не было страшно. Да, я боялся, но совсем не того, о чем говорил Снаут. Я боялся встречи с чужой памятью…

Кровавый закат окончательно померк, и темнота сразу же сгустилась, словно только и ждала этого момента. Снаут включил носовой и нижний прожекторы, и в их ярком сиянии стали отчетливо видны приближающиеся крыши зданий. Кое-где в окнах горел свет – я мог поклясться, что раньше они были темными – и мне стало совсем не по себе.

– Садись вон там, у крыльца, – я показал рукой на вымощенную подобием тускло блестящего булыжника широкую круглую площадку перед двухэтажным домом – таких было много в нашем Четвертом Пригороде.

Слева от входной двери находилось занавешенное белыми шторами освещенное окно.

Снаут молча кивнул и очень мягко, без толчка, посадил машину на камни.

– Глушить двигатели не буду, – сказал он, пристально глядя на меня. – Ступай, Кельвин, удовлетвори свое любопытство. Поставь очередную точку над «i». Только не задерживайся.

Я вновь натянул кислородную маску и повернулся к Хари. Она уже тоже была в маске. Я открыл дверцу, выдвинул короткий трап и осторожно спустился на подобие каменной мостовой. Опора под ногами казалась прочной и вряд ли можно было ожидать, что она вдруг разверзнется черным провалом. Я подал руку Хари, и когда она очутилась рядом со мной, помахал Снауту, не сводящему с нас глаз. И медленно направился к крыльцу.

Входная дверь оказалась не запертой. Я толкнул ее и шагнул в коридор, освещенный квадратной плитой светильника, вмонтированного в потолок.

Там были еще две двери – слева от меня и впереди, в дальней стене, – и лестница, ведущая наверх. Все это: пол, стены, двери, лестница – было очень похоже на настоящее. Оставалось только гадать, откуда океан берет «строительные материалы» и каким образом, с помощью каких процессов творит копии объектов, воссоздавая даже некоторые мелкие детали типа кружевных завитушек на лестничных перилах.

А как он создает свои «геометрические симфонии» – симметриады?..

Возможно, сотворить этот дом для него было так же легко, как для меня – оставить след своего пальца на мониторе компьютера.

Мне очень не хотелось открывать дверь, ведущую в комнату с белыми шторами, где горел свет. Не то чтобы я боялся, просто мне было как-то неприятно, как-то не по себе… словно я собирался подсматривать, словно намеревался увидеть то, что не предназначалось для моих глаз…

Но я знал, что не уйду отсюда, не удостоверившись.

Медленно, как во сне, я начал приближаться к этой двери – и замер, услышав шаги за спиной. Только через несколько показавшихся бесконечными мгновений я понял, что это Хари. Обернувшись, я буквально наткнулся на ее пронзительный, недоуменный и растерянный взгляд. Я обеими руками оттянул от лица кислородную маску и успокаивающе сказал:

– Все в порядке, Хари. Сейчас мы заглянем в эту комнату и сразу вернемся к Снауту.

Недоумение не исчезло из ее глаз, но она неуверенно кивнула, словно говоря: «Тебе виднее».

Я подошел вплотную к двери. Не торопясь открыл ее, хотя сердце мое бешено стучало, и остановился на пороге. В комнате было светло. Там стояли старомодные стулья – я помнил, такие были когда-то в доме моей бабушки, – стол и длинный диван у стены. Там было и много других предметов, но я не стал их рассматривать. Мой взгляд приковала немолодая женщина в переливчатом черно-красном домашнем халате.

Женщина сидела в уголке дивана, подперев голову рукой; на безымянном пальце блестело узкое золотое кольцо. Ее рыжеватые волосы были гладко зачесаны назад, а лицо казалось усталым и каким-то тусклым – возможно, из-за отсутствия косметики. Рядом с ней на диване лежали какие-то разноцветные лоскутки. Женщина безучастно смотрела на меня и я сразу узнал этот взгляд: такой же взгляд встретил меня там, в холодильнике, где лежало тело Гибаряна…