Неизвестно, сколь долго еще разглагольствовал бы Двойник, но в сумерках внезапно раздался очень знакомый звук. Звук приближающегося троллейбуса.
И все замерло. До поры.
Троллейбус выполз из-за угла. Лязгнули, открываясь, двери. Гордо буркнул микрофон.
То ли утром, то ли ночью – сразу не пойму – подмигнул троллейбус мне стеклянным глазом. Я – ему. Сумрак растолок квадратной мордой в порошок, микрофоном буркнул что-то гордо – и ушел.
Круг замыкается, как и было обещано давным-давно, и, наверное, не стоит ничего говорить по этому поводу. Нужно просто принять сей факт к сведению.
Он сидел у окна, смотрел на сумрак, скрывший Город Флюгеров, и думал о том, что суббота прошла и впереди еще целое воскресенье.
Проплывали за окном огни светофоров, неоновые буквы кинотеатров, гастрономов и промтоварных магазинов, стучали компостеры, буркал микрофон, и когда он встал, собираясь выйти, над парком взмыла в небеса летающая тарелка. А в обогнавшем троллейбус такси он увидел Юдифь, спешащую в аэропорт. Ее ожидал Эрмитаж. И Юдифь улыбнулась ему.
Он вышел, проводил взглядом троллейбус, проверил, на месте ли Необходимые Вещи – и направился к дому. То ли утром, то ли ночью...
Глухой глухого звал к суду судьи глухого...
Каждый обречен на непонимание.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь...
Не бывает и не может быть награды за муку творческую. Мука эта сама заключает в себе награду. Поэтому... не ждите вы для себя ни света, ни покоя. Никогда не будет вам ни покоя, ни света.
Кировоград, 1984-85.