Изменение пола 3

Первое, о чем подумал Лёнечка, проснувшись на следующее утро, что ничего катастрофического, чего он так боялся, с ним ночью не произошло. Ну, попал он в тюрягу, но не на зону же, а всего лишь в предвариловку. Ему просто напросто не нужно соглашаться и подписываться на то, на что так давит следак, чтобы не остаться здесь надолго. У следака на него нет ничего и нужно быть последним лохом, чтобы дать Троекурову признание на себя самого. Он не виноват и точка! Второе - было удивление от прямо таки зверского желания курить. Да и табачищем от него несло знатно. Отчего бы? Лёнечка никогда в жизни не курил. Сперва запрещала мама, потом ему самому не нравилось когда от одежды и волос пахло вульгарным табачищем. Тем не менее, он вдруг нашел в кармане джинс смятую пачку Кэмэл. Объяснение было одним: с ним поделились, а он не вернул. Нехорошо получилось, надо вернуть… «Я тебе руку щас отрублю… - пронеслось у Лёнички в голове. – Сам чего смолить будешь?» «Показалось или действительно кто-то сказал?» - сел он на нарах, оглядываясь вокруг с приоткрытым ртом, пока перевесившись вниз, не увидел, так и не пришедшего в себя Бычару. «Черт! - подскочил Лёнечка на нарах, чуть не загремев с них. – Значит, это был не сон?! Эта горилла вообще жива или как?! Ведь до сих пор не очнулся?! Кто был тот мужик, что так его уделал?! Еще повесят этого на меня! Что же делать?! Что теперь делать? Ограбление, теперь вот это!!!» - заметался по камере, пойманным зверьком, Лёнечка. «Ша! – вдруг прикрикнул он сам на себя. – Сядь, покури, малохольный, да обмозгуй все как следует. Значит, что пора перестать быть тряпочкой и начать доводить дела до конца». Теперь он с удивлением наблюдал, как бестрепетно вновь обшаривает карманы Бычары в поисках зажигалки, а когда она нашлась, пощелкав колесиком и выбив из нее пламя, со знанием дела закурил. «Значит так, - с удивлением слушал Лёнечка мысли ни разу не принадлежащие ему: - Как бы то ни было, эта тварь, - и Лёнечка послушно перевел взгляд на Бычару, - не притронулся к тебе. Если не будешь мне сопротивляться, я тебя вытащу, а дальше все проясниться. Ты только не какайся раньше времени. Понял, нет?» Лёнечка кивнул и потрогал синяк на скуле. «Те, кто сделал это ответят по полной, - назойливо лезли чужие, не его мысли. - Следак за то, что стремиться закрыть тебя, шестерки, нанятые не понятно кем и жирный боров, что предал тебя». От такой непомерной и непосильной для него сверхзадачи, Лёнечка трусливо задрожал. «Встряхнись, курва! – шуганул он сам себя окриком. – Мужик ты или нет?! Мужик должен быть битым, но он не мужик если не даст сдачи! Не страшно, что загремел в каталажку, мужик всегда выберется из нее. Уяснил?» Лёнечка кивнул, но задрожал от страха еще пуще и беззлобно ругнулся сам на себя: «От же сопля бесхребетная, затянись-ка посильнее. Табак тебе живо мозги прочистит».

И Лёнечка послушно не торопясь затянулся так, что чуть не надорвался откашливаясь. Когда головокружение прошло, он, отдышавшись вдруг начал раздражаться, вспоминая, как вел себя. От того ему совсем не было себя жалко, напротив, он испытывал злость и смущение. Противно было сознавать, что он рыдал, распустив сопли, вместо того, чтобы стоять на своем. «Все от того, что ты слабак, дурилка, - кажется, сжалился сам над собой Лёнечка со снисходительным вздохом. – Теперь, слышь, по моему будет. Ты только меня слухай». Лёнечка, сидя на нарах по-турецки, уже докуривал, думая о том, кто мог сломать камеру видеонаблюдения, когда дверь, с лязгом дернувшись, открылась. В камеру по-хозяйски вошел щуплый лопоухий надзиратель, намеренно не замечая Лёнечку, как будто он был пустым местом. Подойдя к Бычаре, потряс его за жирное плечо.

- Уморился, что ли? А я тебя предупреждал, чтобы не увлекался, - заискивающе хохотнул он и, обернувшись, посмотрел на Лёнечку, который должен был валяться на нарах едва живой.

Но парень как ни в чем ни бывало, докуривая бычок, щурясь сквозь сигаретный дым на надзирателя, что был ему ровесником.

- А ты поднимайся, шлюха! - рыкнул он на Лёнечку писклявым щенком. – Следователь зовет.

«Погоняло вонючий» - презрительно фыркнул про себя Лёнечка, не шевельнувшись, чувствуя, как тают остатки трусливой дрожи и готовности подчиняться всем и каждому, под непоколебимой уверенностью, какую прежде ему не доводилось испытывать. И это у него, который порой не смел не то, чтобы настаивать на своем, но даже возражать. Как бы то ни было, только это его новое состояние все больше нравилось Лёнечке. Метнувшийся в нем было, испуг быстро исчез, как привидение при свете солнца.

- Эй, пидор, я кому говорю? Ты, чё оглох? – надрывался лопоухий надзиратель, нервно дергаясь на него, пока Лёнечка обстоятельно тушил окурок о подошву стильной тенниски. А закинув бычок точнёхонько в очко параши, неторопливо сполз с нар.

- Быстрей давай, ну! – надрывался лопоухий, стараясь заставить парня поворачиваться поживей. – Или хочешь, чтобы я Быка разбудил, так это я мигом устрою. Потом не жалуйся, когда он задницу тебе так надерет, что из ушей потечет.

Лёнечку его угрозы не трогали, просто противно было, что ему лишний раз напоминают, кто он есть на самом деле. И он, заправив рубашку в джинсы, коротко исподлобья взглянул на старающегося вертухая. «Бля-я, - струхнул вдруг тот под его взглядом. – А говорили, что он уже конченный петушара». А Лёнечка процедив: «Гнида», заложил руки за спину, словно уже давно привычным жестом. Лопоухий надзиратель притих, почувствовав явное облегчение когда, отконвоировав непонятного задержанного, сбыл его следователю.

Троекуров сидя за уже знакомым столом, внимательно читал составленный им протокол, который Лёнечка должен был подтвердить и подписать. Продолжая читать, он пригласил: - Садись. Только не услышав ожидаемых рыданий и жалоб, он поднял глаза, окинул все еще стоящего перед ним Лёнечку внимательным изучающим взглядом и поинтересовался:

- Как дела?

- Ну, так… - пожал плечами парень, - первые сто лет вообще жить трудно.

- Да ты садись, садись, - потешаясь про себя, настойчиво приглашал его Троекуров. Но улыбочка спала с его лица, когда парень демонстративно плюхнулся на жесткий стул.

Ничего не понимая, следователь, выдерживая паузу, вновь пробежался глазами по строкам протокола, после чего холодно взглянул на задержанного. Но тот вместо того, что бы по его безжалостному взгляду понять, что обречен, спокойно смотрел на него со скрытой усмешкой человека, понимающего, что перед ним ломают комедию.

- А ты хорошо держишься, в отличие от того как вел себя вчера, - вынужден был признать Троекуров. – Обычно Бык рвет таких как ты нежных мальчиков. Ты как, вообще, себя чувствуешь?

- Нормально, - безмятежно пожал плечами Лёнечка, озадачив следователя еще больше.

Чтобы скрыть свое замешательство, Троекуров взял пачку «Парламента», лежащего в стороне и, вытянув сигарету, закурил. И как теперь быть? Он уже настроился, что задержанный будет готов тотчас подписать признательные показания, вмиг из свидетеля превратившись в обвиняемого. Только вот перед ним сидел не вчерашний Лёнечка, сломленный побоями, ничего не понимающий, растерянный, не способный к какому бы то сопротивлению, до смерти перепуганный, которого стоило лишь чуть дожать и дело об ограблении «СиДи и смотри» было бы уже сегодня закрыто. Не перестарался ли он, дав добро на то, чтобы с педиком немного поразвлеклись? Но вчера Троекуров был уверен в результате своих, пусть жестоких, действий. Собственно, парню уже не в первой сносить унижения, личности у него как таковой не было, чтобы насилие, могло что-то там стереть и уничтожить. Его, Троекурова, часом, сейчас разыгрывают? Иначе как объяснить, что вчерашний гомик, размазывающий сопли и слезы от жалости к себе, смотрел вот так спокойно, не отводя глаз? Получается, что жесткий метод Троекурова подействовал на это ничтожество с точностью наоборот? Но если парень решил сопротивляться, то его сопротивление сникнет от первого чиха. Что ж, придется поиграть на его нервах, решил Троекуров. Сперва добродушием и сочувствием размягчить парня, чтобы потом взять в жесткий оборот. Сыграть так, сказать на контрасте и Троекуров начал издалека:

- Курить хочешь? – дружелюбно предложил он. – Можешь угоститься, - кивнул он на пачку «Парламента», в предвкушении того с каким удовольствием вобьёт эту сигарету в смазливую рожу парня. Уж очень ему жалко было тратить время на такого слизняка, каким был сидящий перед ним подозреваемый.

- Мне от тебя ничего не надо, - спокойно отказался Лёнечка. В голосе ни намека на истерику.

- А зачем дерзишь? – с наигранным недоумением поинтересовался следователь, что бы было хоть от чего-то завестись. – Ты ведь подумал над своим положением, а оно очень не завидное, хуже некуда, - вкрадчиво и проникновенно начал внушать он. - Все указывает на тебя. Единственно, что смягчит и облегчит твое положение – это добровольное признание. Так как?

- Указывает, - лениво согласился Лёнечка, против воли, внутренне трясясь как заячий хвост от скрытой угрозы Троекурова, - но не доказывает.

- Ты еще поучи меня! – Саданул по столу кулаком уже не на шутку взбешенный следователь, так что Лёнечка от неожиданности чуть не подпрыгнул на месте.

По привычке он, было, сжался, но что-то не позволило ему втянуть голову в плечи. Вместо этого он, развалившись на стуле, принялся разглядывать разбитые костяшки своих пальцев, чувствуя, как пошатнувшийся было колосс его уверенности, подпирает крепкий костыль невесть откуда взявшегося упрямства. Да потому что не прав следак, что Лёнечка изо всех сил стараясь быть убедительным, и обозначил:

- Так, вы собираетесь вынести приговор, даже не попытавшись поймать тех, кто избил меня. Или это я сам себя избил, а? Или это были вы? Тогда мои показания будут недействительны.