— Садись с пассажирской стороны, — сказал Кен.

— Ты поведешь с такой ногой? — сказал Кваскви. Он с тревогой переглянулся с Юкико. — Мы встретим вас у могилы Христа.

Они ушли в тени буков. Вспышка белизны Юкико вдруг пропала в теплой тьме. Стая соек полетела зловещим тихим облаком с вершины дерева и направилась на восток к полоске розового на горизонте. Близилось утро. Кен открыл дверцу со стороны водителя.

— Прошу, Кои, — сказал он на английском. Уступка. — Я не хотел, чтобы все так сложилось. Я о многом сожалею, но я не сожалею о том, что ты тут.

Горло сдавило от злости, и поток горячих слов об иллюзии, матери и о том, о чем он мог сожалеть подступал, но я уже шла к грузовику. Он сел в машину, я устроилась на пассажирском сидении. Я не стала пристегиваться, собрала всю силу от его съеденного сна и ударила Кена по лицу наотмашь.

Его голова с приятным треском ударилась об окно с его стороны, красный след моей ладони был как ожог среди синяков.

«Это моя сила, мое чистое сердце, гаденыш».

— Я сожалею, что я тут.

Кен сел прямее, опустил голову, шумно дыша, сжимая руль так сильно, что костяшки побелели. Он страдал.

«Что я делаю?».

Часть меня радовалась. Радовалась, что моя сила больше, но разумная часть меня шептала, что я становлюсь монстром. Вот только ее заглушала эта радость. Пусть ощущает боль. Кен сделал воду мутной, по его вине мы дошли до этого. Я защищалась.

Без слов он завел машину, мы медленно поехали.

Двигатель и открытые окна, к счастью, мешали говорить. Пощечина выпустила накопленную от пожирания снов энергию, но пустое место заняло похмелье. От пожирания снов Иных я становилась нервной, это было как ПМС на стероидах. Стоило помнить об этом.

Желудок сообщил, что голодный, и горло ощущалось сухим, зудело, словно я заболела. Мы подпрыгивали по пути к могиле Иисуса, я вытащила телефон и читала сообщения Марлин. Она была уже не такая истеричная после того, как я рассказала ей, что у папы были просветления. Она прислала фотографию прописанных папе препаратов на ее кухонном столе. Знакомая скатерть с узором из ананасов и листьев пальмы заставила мое сердце дрогнуть. Я скучала по ее теплым указаниям, но при этом была рада, что ее тут нет. Хоть одной тревогой меньше.

Боже, папа не принимал таблетки больше суток. Они были в багаже в Токио. Но было ли это важно? Холодная магия Юкико работала лучше западной медицины, отгоняя туман из-за отказа от пожирания снов.

Машина остановилась. Мы приехали. Кен выключил двигатель у бетонной дорожки, ведущей с холмам с травой.

— Нет, — он шумно сглотнул. — Если ты боишься…

— Рой себе яму дальше, — прервала его я. А потом сделала голос не таким резким и посмотрела в лобовое стекло. — Не надо со мной нянчиться. Не делай вид, что ты не поэтому был со мной в Портлэнде. Это оскорбительно, — Кен потянулся к моей руке, и я отдернула ее, прижала к груди. — Что такое? Никаких прикосновений.

— Я так много хочу…

«Ему нужно научиться заканчивать».

— Я понимаю. Мы приехали освободить Черную Жемчужину до того, как нас остановит Совет. Мне не нравится, как со мной тут обходятся, но выбор правильный. Тоджо жуткий. Но, несмотря на похищение, мне нравятся Мидори и Бен.

— Это хорошо, — Кен скрестил руки на груди. Может, сознательно подражал моей позе, или это был психологический ход. Он хотя бы не использовал иллюзию кицунэ, делая свое лицо милее. — Так ты попробуешь?

— Да, попробую. Но не пойми превратно. Я делаю это не для тебя.

— Знаю, — прошептал он на японском. — Но это не мешает мне желать… быть возле тебя или любить то, что ты всегда помогаешь. Не важно, что случится, я хотел, чтобы ты знала это.

— О, нет, — я открыла дверцу и вышла из машины. Он не должен был говорить слово на Л. Не кошерно. Пора было заняться делом, с Кеном разобраться я смогу и позже.

Юкико бездвижно стояла у горки с большим крестом, десяток соек сидел на балке креста над ней. Она кивнула, я перебралась через белую ограду, и она подплыла и опустила ладонь на мою грудь, вдруг остановив меня.

— Что?

Ледяные глаза поймали мой взгляд, и ледяное внимание тут же успокоило боль в моей голове. Прохладное дыхание обвило мою шею и руки. Казалось, мое тело и душу проверяют. Я не хотела рисковать контактом к коже, так что ждала. Она приподняла бровь и склонила голову на бок, как птица с вопросом.

— Все хорошо. Да, я делаю это по своей воле, — сказала я. — Даже если привели меня сюда ложью.

Она кивнула, опустила ладонь к моему животу. Она дважды стукнула по нему, уголок ее рта чуть приподнялся.

Кен как-то перебрался через ограду.

— Она говорит тебе поесть перед тем, как идти туда.

Я резко ответила, еще глядя в глаза Юкико.

— Отличная идея. У кого-то есть завтрак в кармане? — сойки поднялись, шурша крыльями в тихом смехе.

— Вообще-то… — Кен шагнул ближе. — Я приберег это на всякий случай, — сказал он, вытаскивая тонкий прямоугольник из волшебного кармана. — Я надеялся на прощение.

— Заткнись и дай мне шоколад, — сказала я.

— Точно.

«Я злюсь, меня предали, и еда не заставит меня простить тебя».

Но Кен взял не просто шоколад, а орегонский. В этой плитке были эмоции насчет еды, папы и проблем в семье.

Мы с Марлин унаследовали любовь к какао от мамы, которая презирала смесь из гавайского молока с макадамией, которую продавали под видом шоколада туристам, и научила нас есть шоколад из какао-бобов от маленькой компании из Кауаи. Папа, с другой стороны, ворчал, заявляя, что мужчины не едят сладости.

Кроме такого шоколада.

Почему-то маме и папе нравился вкус с чили. Даже когда маму тошнило от болезни, она могла проглотить шоколад. И папа забирал последний кусочек из ладони Марлин, если она отвлекалась.

В Аомори не было магазина, где это продавали, так что Кен взял его из Портлэнда. Но шоколад не давал ему права использовать слово на Л. Это не спасало его после манипуляций. Но я с ужасом поняла, что слезы проступили горячей вуалью на глазах.

Жуя кусочек с пряным вкусом, который был того же цвета, что глаза Кена, я скрывала свою глупую реакцию, потянув за травяную панель на вершине холма, за которой скрывался вход. Сойки вдруг поднялись с креста, полетели по часовой стрелке вокруг него, а потом против часовой стрелки, став туннелем из синих перьев. Они издали пронзительный вопль, а потом разлетелись в стороны, и стало видно Кваскви, спокойно прислоняющегося к кресту, сложив руки на груди. Королева драмы.

— Проблемы с тайным рычагом? — он толкнул что-то у основания креста. Панель открылась, стало видно узкий проем. Юкико проникла туда с грацией, будто у нее не было костей, и пропала внизу. Я кашлянула, вкусный шоколад сменился горечью.

— Ты идешь? — сказала я Кваскви, махнув большим пальцем в сторону Кена. — Он ранен.

— Я чувствителен к холоду. От этого голова болит.

— Тебе не нужен обманщик, — фыркнул Кен.

— Ты хотел отправить ее в ледяную пещеру к древней с одной Юкико?

— Она — баку, она сильная.

— А ты — идиот, Вестник.

Кен оскалился.

— Я делаю то, что должен. Не сомневайся в Кои. Она способна съесть пару снов, чтобы Черная Жемчужина стала вялой и не билась, но оставалась в сознании, чтобы двигаться. Я спущусь, как только Юкико выпустит холод.

— Даже не дашь ей куртку?

Кен стряхнул с себя ветровку и протянул мне. Я потрясенно посмотрела на него.

— Оставь.

— Вы смешиваете политику и любовную жизнь, а это до добра не доводит, — пробормотал Кваскви.

Я отмахнулась от обоих парней.

— Хватит. Кваскви, ты идешь или нет?

— Ты просишь об услуге? Тогда нужна плата.

Я хмуро посмотрела на него. На это не было настроения.

— Ты делаешь это по доброте душевной. И тогда я не буду хватать тебя за ухмыляющееся лицо и есть сны из твоего сердца.

— Ах, — он улыбнулся шире. Поклонившись, взмахнув рукой в сторону входа, он добавил. — Если так, то после вас, мадам. Черная Жемчужина ждет.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Чертова гордость. Я должна была взять ветровку. Присутствие Юкико делало проход под землей не холодным, а ледяным. Как на Северном полюсе. Мороз был ужасным. Мои зубы застучали, а мы еще даже не спустились с лестницы. Металлическая дверь внизу липла к моим пальцам, когда я поворачивала ручку.

«Хорошо хоть ее лизать не надо».

Раздражало и то, что на Кваскви были плотная фланелевая рубашка, кожаная куртка и кожаные ботинки с мехом. Он вытащил синюю шапку и надел на голову.

— Я всегда готов, — сказал он, и я осторожно отцепила пальцы от двери, оставив верхний слой клеток на металле. — Я бы не стал отправлять свою девушку по ледяному туннелю ловить древнего дракона. Особенно без куртки или шапки.

«Но и своей шапкой ты не делишься».

— Хочешь награду? Тут даже нет Пон-сумы!

— Никогда не знаешь, кто слушает, — сказал он, кивнув на бесстрастно ожидающую Юкико. Кваскви шумно вздохнул, потянулся мимо меня и толкнул дверь.

«Ах, как же я скучала по запаху Жемчужины», — я и забыла, какой приятной была пещера. Свет был только от тусклого сияния с лестницы за нами и мерцания вокруг Юкико, словно у нее был призрачный двойник.

— Я постою тут, выглядя мило, пока вы, девчата, будете успокаивать Черную Жемчужину для транспортировки, — Кваскви сунул руки в карманы, топал ногами, чтобы согреться.

— Где она? — спросила я у Юкико.

Она подняла руку, широко открыла рот и вдохнула воздух так, словно ее легкие были воздушными шарами. В пещере стало намного теплее, и мои зубы перестали стучать.

Полоска зеленого озарила тьму, медленно приближаясь длинными изгибами, обводя большие петли Черной Жемчужины — зловещая биолюминесценция.

— Малышка просыпается, — Кваскви вытянул руки. — Удачи с работой баку, — в пещере зазвучал резкий шорох, и я вздрогнула. Юкико сжала губы, опустила руку и указала подбородком на ближайшую зеленую полоску.

«Я поняла. Я — баку. Я уже выпускала древнего дракона», — когда я коснулась Черной Жемчужины первый раз, я не была готова. Теперь я знала ощущения. Мне нужен был кусочек ее сна, чтобы чуть-чуть ослабить. И у меня был фрагмент Кена с лесом, чтобы сосредоточиться.