– Куда? – спросил Эмилий Павел неприязненно.

– На мою латифундию. Горячая ванна с благовониями и гладкими красавицами-мутантками…

– Я направляюсь в Колонию Агриппину, – сказал Эмилий, – к чистой, непорочной, благороднокровной невесте-патрицианке…

– Одно другому никак не помешает, – подхватил Сулла. – Невеста – это одно, а прелестна – совсем иное, ха-ха! После ванны – превосходный обед и постель. Чистое белье. Какое предпочитаете – полотно, шелк? Я люблю шелк – так скользит… Это интригует – шелк, верно? Заставляет ждать необычного… Но полотно тоже великолепное, за это поручусь. Камышовый крахмал тончайшего помола. Высшее качество! Завтра мы умрем! Наслаждайтесь, друг мой, наслаждайтесь.

– Вы завтра умрете? – спросил Эмилий Павел.

– В фигуральном смысле – да. Перед сном – подогретое вино. Во время сна – тихая музыка.

– Гм, – сказал Эмилий. – Заманчиво.

– Это честь для меня, – мечтательно вздохнул Гай Корнелий Сулла. – Впрочем, латифундия, как я уже сказал, маленькая. Часть свиты придется оставить в лесу.

– Ладно, – неожиданно легко согласился патриций Эмилий. Он оглядел стоящих вокруг и указал пальцем на брата Иммо, брата Колумбана и еще двоих, выбранных как будто наугад. – Вы – со мной, прочие – здесь! Вам пришлют хорошую еду.

– Разумеется! – тотчас сказал Сулла.

Теперь, злорадно подумал брат Тассилон, у него появится еще одна забота: незаметно от других Сулл вынести из латифундии жратвы на девятнадцать мутантов. А попробуй не доставить ужин – оставшиеся девятнадцать сперва возмутятся, что их бросили в лесу голодными, а затем ведь могут и всполошиться, не случилось ли чего с патроном! Ну вот, по крайней мере, одному из Сулл будет на нынешнюю ночь занятие.

– А нам что теперь делать? – тихонько спросила Тэкла у одного брата, которого звали Энцелин.

– Отдыхать, сестра Аврелия, – ответил он. – И ждать, конечно.

И тут случилось вот что. Линкест, доселе лежавший на земле, по обыкновению, неподвижно и почти бездыханно, вдруг открыл глаза, разлепил губы и тихо забулькал горлом. Тэкла положила ладошку ему на лоб, желая успокоить, но Линкест продолжал напрягаться и наконец выговорил:

– Луций…

После чего потерял сознание.

– Луций? – переспросила Тэкла недоуменно.

– Вероятно, имя второго Суллы, – предположил брат Энцелин. – Спасибо, дружище! – обратился он к бесчувственному Линкесту. – Я сообщу брату Иммо.

И он исчез в темноте.

А Тэкла завернулась в теплое орденское одеяло и спокойно заснула, размышляя в сонных грезах о том, какова будет еда из проклятой латифундии.

– Отравленная! – вторгся в ее сон один из карликов. – Вот какая! Спать тебе нынче голодной, Тэкла Аврелия Долабелла.

И Тэкла во сне глубоко вздохнула.

Альбин Антонин не спал. Сидел на постели, исступленно тоскуя по свободе – по Болонье, университету, по Арденнскому лесу, своим карликам, Тэкле. Малютки-слуги цвиркали вполголоса, меняя повязку у Альбина на руках. Порезы быстро заживали, а это значит, что завтра его, скорее всего, опять поведут к Метробиусу и будут мучить вязкими нудными разговорами.

Гней Корнелий – лучший друг пленного патриция – посоветовал Антонину дать частичное согласие на сотрудничество.

– Частичное? – не понял Альбин.

– Ну, это очень просто, – протянул Гней, – дорогой Антонин, вы ставьте свои условия, ставьте! Он согласится!

– Какие условия я могу ставить с цепями на ногах и веревкой на шее? – удивился Антонин.

– Ах, дурашка! – вздохнул Гней. – Нет ничего проще… Не понимаете?

– Нет!

– Наш дражайший господин Метробиус в стремлении к бессмертию настолько изменил свое естество, что нажил сильнейшую аллергию на патрицианскую кровь.

– Это я заметил.

– Между тем, он жаждет заняться экспериментами с вашим генетическим материалом.

– Польщен.

– Не ерничайте! – рассердился вдруг Гней. – Зачем вы прикидываетесь кретином? Преследуете какую-то цель или делаете это просто так, из любви к искусству?

Альбин двинул плечом. Ему было скучно, а этот Сулла все время пытался втянуть его в местные интриги, такие ненужные и мутные.

– Ладно, – махнул рукой Сулла, – слушайте. Вы даете ему свой генетический материал с одним условием: чтобы все эксперименты затрагивали только серию Гнеев Корнелиев. Ни в коем случае не Гаев, не Луциев и не Секстов.

– Как насчет Авлов и Септимиев?

– Ни в коем случае!

– Постумиев?

– Никогда!

– Титов?

– Гм… Титов… Титов – можно. И все! Больше никого! Договорились? Хорошо? – Сулла схватил Альбина за руки. – Вы согласны? Вы поговорите с ним завтра? Ладно?

– Хорошо, хорошо… – Альбин высвободился. – Слушайте, Гней Корнелий, вы делаете мне больно. Пустите.

– Вам больно? – Сулла чуть коснулся кончиком языка воспаленной губы. – Я причинил вам боль?

– Скорее, мне неприятно. У вас опять высокая температура.

– Я разрушаюсь, – ответил Гней. – Последующие Гнеи Корнелии, надеюсь, проживут дольше… с вашей помощью.

– Вы меня разжалобили, – сказал Альбин. – Я засну в слезах и с думой о вас. Надеюсь, это вас удовлетворит.

– Вполне, – проговорил Сулла.

И вот Сулла ушел, а Альбин остался сидеть взаперти. И ему было очень скучно. А на душе как будто лежал толстый слой слежавшейся липкой пыли.

Он был патрицием. Цель его жизни – служение несчастному мутированному человечеству. А он позволил банде какого-то летального мутанта держать себя в плену. Будет завтра вести переговоры о частичном сотрудничестве. Гнеи – да, Луции, Сексты, Гаи и прочие – ни в коем случае! Титы – надо подумать…

Альбин поглядел на себя в зеркало. Патриций. Валяется на шелковой простыне и ждет, пока верные оруженосцы и красивая девушка найдут средство вызволить его отсюда. Он был унижен, раздавлен, он был почти болен своей бедой. И совершенно не знал, что ему делать.

Какая интрига! Клянусь Долихеном, ничего более ядовитого и захватывающего не затевалась в этих стенах с тех времен, как самый первый Корнелий Сулла – тот, что обокрал Генетический Банк Ромы, – вступил в противоестественный союз с Метробиусом.

Гней Корнелий и патриций Антонин – с одной стороны; Гай, Луций и патриций Эмилий – с другой! Два патриция! Два козырных туза в одной колоде!

Призадуматься бы Суллам над сим обстоятельством и счесть его настораживающим, ибо наличие двух козырных тузов автоматически предполагает наличие также шулера; однако среди Сулл, на беду, не было картежников.

Эмилий Павел был тайно проведен на латифундию и размещен там со всеми удобствами, какие только возможны в условиях строжайшей конспирации. Вокруг него вертелся один только Гай; второй Сулла пока что не показывался. Гай Корнелий, общаясь с гостями, усердно кривлялся, имитируя, по его мнению, мутанта, – он хромал и кривил щеку, так что в конце концов его разобрал род нервного тика.

Чтобы не спугнуть гостей, Гай Корнелий не решился прибегнуть к помощи малюток-слуг и все делал самостоятельно: сам носил в комнаты угощение, сам стелил постели, сам готовил ванну с ароматическими солями – и в конце концов совершенно выбился из сил. Брат Тассилон помучил его еще немного, требуя заменить вино на более сладкое, подать грелку в постель и постелить живые цветы на подоконник. Наконец, заметив в глазах Суллы ненависть, он ощутил удовлетворение и оставил его в покое.

Припоминая план латифундии, нарисованный Тэклой, брат Тассилон предположил, что его со свитой разместили в помещениях, максимально удаленных от покоев Метробиуса и что большинство Сулл сосредоточены именно там. Что ж, тем лучше, – можно действовать относительно свободно. Если и нашуметь немножко, то вряд ли услышат.

Брат Тассилон вытащил из-за пазухи маленькие четки с резной фигуркой святого Ульфилы и начал их перебирать – так ему складнее думалось. Спаси нас, благой Исус. На воротах наверняка сейчас Луций, второй Сулла-заговорщик. Моли о нас, святой Ульфила. Потому что Гаю Корнелию предстоит еще вынести с латифундии еды на девятнадцать лиц. Спаси нас, благой Исус. Вероятно, Гай сейчас на кухне, возится. Моли о нас, святой Ульфила. Надо бы подождать, пока Гай выберется за ворота. Спаси нас, благой Исус. Снять Луция… Моли… Пустить в небо зажженную стрелу… Спаси… Гая в любом случае ликвидируют в лагере… Моли…