— Ну конечно, он не стал бы, детка. Я уверена, что твои охотники такие же благородные, как и ты.

В Вэктале есть какая-то сладкая невинность. Несмотря на его свирепость и суровость мира, в котором они живут, он очаровательно наивен и этим умиляет.

Надеюсь, он никогда этого не лишиться и не станет таким же циничным, как я.

Часть 2

ВЭКТАЛ

Моя Джорджи встревожена.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как она с людьми прибыли сюда и навсегда изменили нашу жизнь. И за эти дни я познал, как глубоко она дышит, когда спит, как от озноба она дрожит и подпрыгивает, когда по утрам купается, и как ее улыбка освещает ее глаза. Сегодня она улыбается, вот только ее глаза сияют не столь же радостно, и я спрашиваю себя, что не так.

Что касается меня, то день никогда раньше не наступал столь полон радости и обещаний. Моя пара — мысль, от которой я до сих пор пребываю в ошеломлении — сидит у костра с двумя из своих людей, шьет туники и болтает. В своем животе она носит мой комплект. При виде ее мой кхай урчит тихим, приятным шепотом, и я рассеянно потираю грудь, наблюдая за ней издалека, хотя мне следует точить острие моего копья. Я должен поскорее проверить ловушки, но я не могу заставить себя покинуть пещеру, не тогда, когда Джорджи сидит рядом с Джо-си и Каи-рой и с легким движением откидывает назад свою гриву, перед тем как снова наклоняется над своим шитьем. Кудряшки ее невероятно мягкой гривы лежат у нее на плечах и так и просятся, чтобы к ним прикасались. Они не выходят у меня из головы, как и то, как ощущается ее грива, когда та рассыпается по моим бедрам, когда она берет меня в рот своим человеческим образом, переворачивая мой мир и заставляя меня увидеть звезды.

Я уже знаю о ней все. И я знаю, когда она из-за чего-то переживает. Это очевидно в том, что, чтобы ответить на любой вопрос, ей требуется времени чуть-чуть больше, в маленькой морщинке между ее бровями в то время, как она шьет, в том, как она подолгу смотрит на пламя костра.

Она говорит, что счастлива со мной, но, может, это… ложь? Неужели моему красивому человеку меня недостаточно? Ведь она — все для меня.

Джорджи поднимает глаза от своего шитья, и ее взгляд ловит мой. Улыбка, которую она посылает в мою сторону, искренняя и полная любви, и я еще более счастлив, когда она подносит ладонь ко рту, складывает губы «трубочкой» и дует. Это называется «воздушный поцелуй», и он предназначен для того, чтобы спариваться ртами, находясь друг от друга на расстоянии. Поднося ладонь ко рту, я делаю то же самое, после чего облизываю ее долго и медленно, чтобы она точно поняла, какие части ее тела я имею в виду, с которыми спариваюсь.

Щеки у нее вспыхивают ярко-красным, она наклоняет голову, но улыбается. Что бы ни беспокоило ее, по крайней мере это не относится к нашему спариванию. Обрадовавшись, я беру свое копье и поднимаюсь на ноги. Пора отправляться на охоту.

Рядом стоит Хэйден и смотрит на меня с отвращением.

— Ты что, только что облизывал свою руку?

— Это предназначалось для моей пары, — отвечаю я ему, словно это объясняло бы все.

Просто хмыкнув, он смотрит на меня, качая головой.

Ему не понять, каково это — быть только что резонировшим с такой женщиной. И никогда и не узнает, и на мгновение мне становится его жаль.

Однако жалость не наполнит живот моей Джорджи, так что я в любом случае отправляюсь на охоту.

***

В тот же вечер, после того, как мои ловушки были опустошены и установлены обратно, дичь убрана в хранилище, а свежая добыча принесена домой и (отвратительно) приготовлена для моей Джорджи, мы удаляемся в нашу частную пещеру. Я тут же опускаю занавес приватности, а моя пара только вопросительно приподнимает одну бровь и удивленно смотрит на меня этим своим странным человеческим образом.

— Ты собираешься мыться?

— Нет. Я собираюсь своим языком спаривать мое сладкое человеческое влагалище, — говорю я ей, втягивая ее в мои объятья и прижимая к себе поближе для спаривания ртами. Я целую ее, дразня ее маленькими лизаниями, и обожая маленькие вздохи желания, которые она издает, когда я обнимаю ее. — Прошло слишком много времени с тех пор, как я пробовал на вкус мою пару.

Джорджи начинает смеяться.

— Ты пробовал ее буквально этим утром.

— Слишком, слишком долго, — соглашаюсь я, упав на колени перед ней. Я тяну за шнурки ее леггинсов, и тогда замечаю, что под ними у нее еще одна пара, но очень коротких леггинсов. — Что… что это такое?

— Это кожаные трусики, — отвечает она с гордостью. — Я сама их сделала.

— Но… зачем? — на талии имеется шнурок, который заканчивается чуть ниже ее бедер. — Они совсем не кажутся теплыми. Неужели эти части у тебя мерзнут?

Я удивленно смотрю на нее. Это что-то новенькое, о чем я должен беспокоиться насчет моей пары? Что ее влагалище так легко мерзнет?

— Ээ…, может, по той же причине, что и ты носишь подштанники? — со смущенным выражением лица она пожимает плечами. — Это что-то типа повязки для груди.

Еще одна вещь, в которой я еще не разобрался. Но они мешают ей спариваться, так что все, что я могу сказать, это:

— А-а! Могу я снять их с тебя?

— Ну конечно! — ее руки поднимаются к моему лицу, и она принимается ласкать мою челюсть. — Я скучала по тебе сегодня.

— Я отсутствовал не так долго, — и все же я тоже по ней скучал. — Скоро мне придется отправиться на более длительную охоту. Настанет моя очередь.

— Знаю. Я просто пытаюсь себя к этому подготовить, — она проводит пальцем по моей нижней губе. — А до тех пор мы будем развлекаться, да?

— Когда я вернусь, у нас будет так много «развлечений», что ты несколько дней не сможешь нормально ходить, — я развязываю причудливые шнурки на ее коротеньких леггинсах и спускаю их вниз, обнажая маленький пучок кудряшек у нее между бедрами. — Аааа! Наконец-то я дома.

Джорджи начинает хихикать.

— Так это теперь твой дом, детка?

— Почему бы и нет? Мой язык подходит тут идеально. — Я обнимаю ее бедра и провожу языком по шву ее складочек. — Мои пальцы подходят тут идеально. Мой член подходит тут идеально. Так в чем же заключается дом, если не в этом? — я поднимаю взгляд на нее. — Джорджи, мой дом — ты. Где бы ты ни была, именно там я и хочу быть.

Выражение ее лица становится нежным.

— Я люблю тебя.

Люди всегда такое говорят, словно произнесение этих слов вслух как-то сделают их более реальными, чем действия.

— Я тоже люблю тебя, — говорю я в ответ, потому что знаю, что она оценит, услышав такое. Что касается моей Джорджи, то я могу часами ублажать ее тело, удовлетворять любые ее потребности и делиться с ней своими самыми сокровенными мыслями… и все же ей все ровно нужно слышать эти слова. Это нечто такое, что я учусь произносить вслух, потому что мне не нравится видеть обиду на ее лице, когда забываю об этом. — Я люблю тебя всю.

— Все же определенные части меня больше, чем другие? — дразниться она.

— Нет, — заявляю я торжественно. — Я люблю всю тебя одинаково сильно. Нет ни одной части, которую я предпочел бы другой. — Я прижимаюсь еще одним поцелуем к пучку между ее бедер. — Ложись, чтобы я мог попробовать на вкус все те части моей пары, которые я так люблю.

Она стягивает тунику через голову и ложится в шкуры с сияющими глазами. Я наслаждаюсь их видом, — они такие сияющие жизнью, такие сияющие ее кхаем. Они так сильно отличаются от того, какими я впервые их увидел, когда ее глаза были мертвыми и бесцветными. Но сейчас с кхаем она полна сил, и мой набор укоренился в ее утробе. Вскоре у нас будет семья. Сама мысль об этом поражает и усмиряет.

Сначала я целую мягкий живот моей пары, где пребывает наш комплект.

— Я люблю его, — говорю я ей. — Здесь так мягко.

Джорджи извивается подо мной, ее руки тянутся прямо к моим рогам. Она любит, когда я ласкаю ее с ног до головы, однако она, моя пара, всегда так нетерпелива. Она извивается подо мной словно прыгун, застрявший в ловушке, и я двигаюсь выше, потому что хочу видеть, как покачиваются ее груди. Несмотря на то, что она не кормит грудью комплект, они у нее большие и полные, и я наслаждаюсь зрелищем, глядя на них.

— Здесь ты еще мягче, — шепчу я, целуя один из темно-розовых кончиков.

Она испускает «ах».

— Они становятся такими чувствительными.

— Да? — я несколько обескуражен. — Может, мне не следует к ним прикасаться?

— Нет-нет, не волнуйся, — заявляет она, после чего опять начинает извиваться. — Просто… очень чувствительные.

Я наклоняюсь и облизываю кончик одного из них, а она издает стон, изгибаясь дугой.

— Лучше?

— О Боже… даа, — с ее губ срывается хныканье, и она цепляется за меня. — Я люблю тебя, Вэктал.

Я издаю гортанный рык, будучи чрезвычайно довольным, что она разошлась в моих руках столь быстро. Окружающий нас воздух наполняет ее возбуждение, и я упиваюсь ее ароматом, таким густым и сладким. Он взывает ко мне, и я облизываю ее другой сосок, прежде чем опуститься между ее бедер.

— Я люблю твое влагалище, — говорю я, раздвигая ее губы и раскрывая ее загадочно-непонятный третий сосок, спрятанный в складках. — Обожаю росу, которую она порождает, исключительно для моего рта. Обожаю, какая ты мягкая. Обожаю твой запах, — я наклоняюсь и трусь носом вдоль ее складочек, дразня ее сосок кончиком носа. — Ты единственное пристрастие, которое мне необходимо вкушать каждый день.

Она стонет, выгнув бедра в предвкушении.

— Вэктал, — она задыхается, держась за мои рога. — Заставь меня кончить.

— Скоро, — обещаю я, дразня языком ее складочки. Она всхлипывает, и я наслаждаюсь тем, как она извивается. — Но сперва… скажи мне, что тебя тревожит.

Джорджи задыхается, а ее кулаки крепко сжимаются на моих рогах.

— Ч-что?

— Мне нужно знать, — говорю я, поднимая голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Есть кое-что, чем ты не желаешь со мной делиться, и я узнаю, что это, прежде чем заставлю тебя кончить.

Ее глаза широко распахиваются.

— Можем мы поговорить об этом в другой раз? Попозже?