Г Л А В А XXIX

Приглашение многотиражки провести всем литкружком выходной день за городом, в доме отдыха, Настя приняла с удовольствием.

Весна в столице это совсем не то, что в ее родном Подмосковье: ни прилета птиц, ни того, чуть увлажненного оттаивающей землей воздуха, по утрам прозрачно-холодноватого, днем пронизанного солнцем, янтарного отлива! А по-весеннему ослепительно синеющий лес вокруг городка, опоясанный размягченными непроходимыми дорогами, который всегда почему-то настраивал Настю на ожидание радостных свершений в ее судьбе!

«Один день, да мой!» — весело думала Настя о завтрашней поездке за город, наглаживая в дорогу платье.

Она не сразу сообразила, что на вылазку наверняка поедут и Коптев со своей половиной, а когда поняла это, то было уже неудобно отказываться. Да и что в самом деле, разве она боится их? Просто ей не доставляет никакого удовольствия лицезреть эту парочку!

«Постараюсь не замечать их, вот и все!» — сказала себе Настя, но тут же подумала о кружковцах. Будут втайне жалеть ее, сочувствовать. Одним словом, как ни крути, а выходило нехорошо: себе внушай, другим доказывай. Кажется, чего бы проще: взял Федор да и укатил со своей красоткой в родные края!

Утром — надо же случиться такому! — в трамвай, который вез Настю к вокзалу, подсела чета Коптевых. Не успела Антонина оглядеться, как перед нею вскочил парень, уступая место. Она села, снизойдя до кивка головой ему и заодно Насте, затем уставилась в окно.

Настя с Федором стояли. Рукопожатие их, первое с тех пор, как он был женат (Настя точно помнила это), затянулось. Федор словно не собирался расставаться с ее рукой. Он молча просил у нее прощения за тот позорный день в кабинете партсекретаря ячейки учебного комбината, после которого Настя при случайных встречах едва кивала ему и тотчас проходила мимо.

«Все правильно, Федька!» — уныло говорил себе Коптев, и сам старался избегать ее.

Литкружок Федор теперь посещал редко, а когда приходил, то сидел там мрачным сычом, украдкой наблюдая за Настей. Как это ни прискорбно, он больше не существовал для нее!

Настроенная отчужденно, особенно в присутствии Антонины, Настя поторопилась отнять свою руку у Федора и отодвинуться подальше, тем более что в трамвае было полно народу, и ей ничего не стоило сделать вид, будто их невольно оттеснили друг от друга.

За окнами электрички, куда все дружно ввалились, потянулись поля, еще кое-где покрытые тонким серым слоем несошедшего снега, пустые дачи с заколоченными окнами.

Настя смотрела и думала, что здесь все не так, как у них в городке.

Володя Ивлев сидел рядом, предпринимая напрасные попытки отвлечь Настю от окна. На голове у него была новая шляпа из сукна, по форме напоминающая цилиндр.

После завтрака в доме отдыха кружковцы высыпали на улицу и пошли в глубь леса, подтрунивая над цилиндром Ивлева, который достался ему, вероятно, от прадеда!

Володя сердился, уверял, что шляпу купил недавно в магазине у Крестьянской заставы! Ему не верили и позвали Настю рассудить их. Настя не сразу подошла, плохо понимая, зачем понадобилась: она была в растерянности и не знала, как объяснить поведение Федора... Оставив жену в доме отдыха за картами с каким-то любителем перекинуться в подкидного, Коптев повсюду ходил за Настей, искал ее взгляда, улыбки!

Смешанный лес под лучами полуденного солнца набирался сил к предстоящему цветению. В воздухе пахло смолой, прошлогодними листьями, которые мягко шуршали под ногами.

Не успела Настя оглянуться, как Коптев ловко вывел ее из окружения литкружковцев.

— Нам нужно поговорить, Настенька, — не глядя на нее, произнес он. — Ты догадываешься, о чем? — внезапно останавливаясь перед девушкой, спросил Коптев. Его вопрос прозвучал раздраженно и требовательно.

Настя пожала плечами: «Поздно и не к чему, раз променял меня на Антонину...»

— Настя, я очень наказан, — заговорил Коптев, ища ее взгляда. — Мало того: я несчастен! Если бы ты простила меня, еще можно все исправить, целая жизнь впереди!

Настю охватило смятение. Она предвидела это крушение, оно представлялось ей возмездием за ее отвергнутую любовь. Но сейчас она почему-то не могла торжествовать. Взволнованное лицо Федора, его запавшие глаза смотрели на нее с выражением бесконечной грусти.

И тут она проговорила то, чего сама меньше всего ожидала:

— А ты уверен, Федор?

Он стоял под березой с обуглившейся от молнии верхушкой напротив Насти, но словно не слышал ее вопроса или не находил нужным отвечать на него.

Настя оглянулась, каждую минуту к ним мог подойти кто-нибудь, окликнуть их. Лучше не стоять, а идти. И береза ей эта очень не понравилась. Она шагнула, и Федор тронулся, чуть приотставая от нее. Его, кажется, ничто постороннее не беспокоило.

— Я не знаю, что сказать тебе, — тихо проговорила Настя.

— Не знаешь или нечего? — быстро спросил он, заглядывая девушке в лицо.

— А разве это не одно и то же? — возразила она, чувствуя, как щеки ее покрываются бледностью.

«Несколько месяцев тоски, отчаяния, и вдруг я понадобилась тебе... Когда я уже смирилась и попрощалась с тобой! — горько думала Настя, упорно не поднимая головы. — Разве так просто все забыть, простить?»

Но нет, она воздержится от упреков.

Федор был теперь сбоку, чуть впереди. Он видел ее всю: высокую, тоненькую, в сером поношенном пальтеце из дешевого драпа, в красном берете, чудесно оттеняющем юное лицо.

— Я понимаю твое состояние, Настя, — вновь заговорил Федор, — возможно, я самонадеянно ошибался насчет твоих чувств... Но знаешь, я прочел твой рассказ... он не идет у меня из головы. Это такая мука, такая мука сознавать, что я потерял...

Федор неожиданно замолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли перебарывая свое волнение, которое передалось Насте. Она тоже не произносила ни слова. Беспрестанно, каждый день она жестоко умерщвляла в себе малейшие проблески чувства к Коптеву, а теперь вдруг ее захлестнуло жгучее желание обнять его, губами прижаться к его губам, которые так и не поцеловали ее ни разу. Попрощаться...

Он резко остановился, как будто почувствовал что-то, взял ее руку в свою.

— Настя, я знаю, ты честный, прямодушный человек: скажи, у меня есть хоть крупинка надежды? Пусть не сейчас, не сразу... Мне без тебя жизнь не в жизнь!

— Нет, нет, никогда! — вырвалось у Насти, как только она мысленно представила себе, через какие унижения ей предстояло пройти: мстительная Антонина, бесцеремонная тетка Дарья с их попреками, клеветой... Нет, это не для нее, она сыта по горло одной анонимкой!

Удивленно, почти испуганно Настя следила за Федором. Он становился неузнаваемым: с посеревшего лица на нее тускло смотрели его глаза.

— А-а-а, вот они где, голубчики, обсуждают мировые проблемы! — неожиданно раздался рядом голос Володи Ивлева. — Настенька, я тебе подснежник принес.

Он раскланялся перед девушкой, помахивая шляпой, не удостаивая Коптева взглядом. Володя пришел не один, он вел за собой Антонину.

— Покажи, где ты сорвал его? Прелесть какая! — заговорила Настя, маскируя свое замешательство: меньше всего она хотела сейчас видеть Антонину с ее выпытывающими злыми глазами.

Когда жена с мужем остались одни и Тоня повернулась к нему, холодное, замкнутое выражение лица Федора напугало ее.

«Вот брякнет сейчас: я ухожу от тебя... и ничем не удержишь его! Ни слезами, ни тем более скандалом. Провались они пропадом эти творческие натуры!» — Антонина никогда не забывала, что Федор состоял в литературном кружке.

Антонина подавила в себе злобный порыв, робко приблизилась к мужу.

— Феденька, я... я совсем расхворалась, — и для большей убедительности схватилась рукой за лоб. Говоря это, она словно слышала другие слова: «Батюшки, Тонечка, да ты уж не в интересном ли положении? Головка у тебя стала часто побаливать. Может, кружится, подташнивает?» — заботливо выспрашивала тетка Дарья.

Федор будто не слышал или ему было безразлично, что сказала жена, он был весь занят никак не зажигающейся папиросой.

«Ну, сейчас я огорошу тебя», — сердито подумала Антонина.

— У нас будет ребенок, Федор. Вот от чего мое недомогание, — солгала она и чуть не добавила: «А ты тут разводишь амуры со своей бывшей кралей...»

Муж не бросился к ней, не обнял, как она ожидала. Он в растерянности смотрел на нее и, будто не веря, выжидал чего-то.

— Ты не рад, что с тобой? — спросила Тоня, обиженная его равнодушием. Не он ли в первый месяц женитьбы проповедовал, что семья без ребенка — не семья!

— Рад, конечно, рад, — ответил Федор без особого чувства и тут же предложил: — Давай уедем домой, если ты устала.

Не попрощавшись, умышленно избегая кого бы то ни было, они отправились на станцию.

Коптев шел, ничего не замечая вокруг; у него было такое чувство, что отныне, с той самой минуты, едва узнав о ребенке, он обреченный человек и для него все кончилось: все красоты природы, все надежды на еще, может быть, возможное счастье... Запутался сам и запутал Антонину с Настей.

«Однако... нет! Антонина ни при чем, у нее все ясно: она будущая мать его сына или дочери. Ну, а Настя... Настя будет горячо любима и полюбит сама человека достойного, не такого, как я. И поделом мне... баста! Только бы найти в себе силы смириться и пережить...»

В вагоне Федор оберегал Антонину от толчков пассажиров, стоявших в проходе, заставил подремать на своем плече. Было так, как всегда, и, как всегда, мужчины пялили на нее глаза.

«Да уж не померещилось ли мне насчет Феди?.. Смешно пугаться какого-то выражения лица», — раздумывала Тоня, вновь обретая свою привычную уверенность в любви к ней Федора. А то, что она солгала ему насчет ребенка, беда не велика, выкрутится как-нибудь!

И все-таки, очевидно, не лишним будет пересмотреть свое отношение к нему и кое в чем пойти на уступки. Почему бы, например, не постараться стать активисткой на работе, чего так жаждет муж. Не хуже других сумеет она выполнять любую общественную нагрузку. Будет всегда на людях, в центре внимания, это даже заманчиво! А тетке накажет не соваться в их жизнь: в конце концов, не мать родная, должна понимать. Да и наставления ее не всегда годятся: другое время, другие нравы.