Г Л А В А XXVIII

На другой день в учебном комбинате они с Настей, взяв классный журнал с отметками, занялись делами «легкой кавалерии».

И тут, как определила позднее Настя, с вытаращенными от испуга глазами в класс ворвался ученик из параллельной группы.

— Кузнецова, тебя милиционер зачем-то спрашивает! — выпалил он.

Лицо Клавы вспыхнуло — такого она никак не ожидала со стороны Филиппа. Обычно они встречались с ним где-нибудь на улице или в общежитии.

— Добрый день, Клавочка, — проговорил Филипп, сам смущенный не меньше, чем она, и это сразу бросилось девушке в глаза и помогло овладеть собой.

Он неловко совал Клаве руку. Поколебавшись, она подала ему свою.

— Здравствуй, Филипп. С чем пожаловал?

Не отвечая, он посмотрел на Настю. Настя закрыла журнал, в ее глазах запрыгали бесенята. Долговязый, робеющий перед Клавой милиционер веселил ее и вызывал симпатию.

— Ну что, Клавочка? — спросил Филипп, едва закрылась за подругой дверь.

Противоречивые чувства боролись в ней: ей хотелось и не хотелось видеть его, и она к тому же боялась: что-то он скажет ей? Уж лучше бы совсем больше не встречаться с ним. Был когда-то Филипп Клейстеров, да весь вышел!

— Клава, я виноват, прости меня, — вдруг без всяких предисловий, горячо заговорил Филипп, прижимая свою фуражку к лацканам шинели. — Я утаил от тебя очень важное... Я женат. Нет, нет, не пугайся и не делай поспешных выводов... Был женат, а сейчас свободен. Морально свободен целый год. Она ушла от меня. Я понимаю, — торопливо продолжал Филипп, видя, что Клава собирается перебить его, — я должен был сразу сказать тебе, ну, то есть не совсем сразу... а... — он смутился, умолк. Потом, взглянув в ждущие глаза Клавы, договорил: — Я очень дорожу твоим расположением, Клава, и в наших отношениях должно быть все предельно ясно!

— Хороша ясность! Когда какой-то посторонний человек, — начала было Клава с желанием уколоть его в отместку за то, что пережила она, но побледневшее лицо Филиппа остановило ее. Она замолчала, подвинулась на скамейке, предлагая ему тем самым сесть рядом.

Он сел, положил фуражку на стол, теряясь в догадках, как же Клава отнеслась к его неудачной женитьбе, терзался и не отваживался прямо спросить.

— Играем в молчанку? — несколько хрипловатым от волнения голосом первый заговорил Филипп. — А не мешало бы сказать: веришь ты мне или не веришь?

Она сделала попытку отодвинуться от него, отвернулась, но Филипп обнял ее, притянул к себе. Еще раз строго проговорил:

— Так веришь?

— Да в чем я тебе должна верить-то?

— Что люблю — это главное. А об остальном можешь по документам справиться.

Клава уткнулась ему в подбородок, чуть слышно вздохнула.

— Ох, Филя, Филя!

Он порывисто отстранил ее от себя и, увидев раскрасневшееся радостное лицо, проговорил:

— Поднимайся, пошли. Ко мне в гости пошли. А то застукают меня здесь с тобой...

На улице звенела капель, по-весеннему ярко светило солнце. Клава в нерешительности задержалась на широком крыльце учебного комбината. Филипп терпеливо ждал. Странно, он как будто не сомневался, что она примет его предложение!

Показался трамвай на мосту, единственный, соединяющий завод с центром. Филипп тронул Клаву за руку.

— Я не поеду, — отказалась она, не сдвигаясь с места, упрямо оттопырив нижнюю губу.

— Пожалуйста, без глупостей, — попросил Филипп, и худое лицо его стало сердитым. — В сложившейся ситуации ты просто обязана посмотреть, как я живу! — И крепко подхватив Клаву под руку, повел ее к трамвайной остановке.

У Крестьянской заставы они сошли. Клейстеров снимал комнату в деревянном доме у одной старушки, любительницы цветов. Их было полно на окнах, на полу, в кадках. И чистенькая старушка с седой головой, в цветастом халате тоже была похожа на какое-то растение.

— Ты хорошо устроился, — позавидовала Клава, оглядываясь вокруг. — А это для чего? — спросила она, показывая на две гири в углу.

— Развиваю мускулатуру.

На письменном столе Клавино внимание привлек толстый альбом в плотной обложке. Она подошла к столу и стала листать его. Рисунки карандашом, красками, множество портретов, среди которых Клава узнала несколько примелькавшихся в поселке лиц.

— Вот здорово! Кто же рисовал все это?

Филипп многозначительно смотрел на свою гостью и не произносил ни слова.

— Ты! Нет, правда?

— Правда. Хочешь, и тебя могу нарисовать, — предложил Филипп.

Клава подумала о его жене. Кто она? И почему ушла от Филиппа? Характерами не сошлись... Куда бы проще, не будь у него никакой женитьбы позади.

Он как будто почувствовал что-то, осторожно спросил:

— О чем задумалась, Клавочка?

У нее не повернулся язык сказать правду, но она быстро нашлась:

— Ты-то вон художник, человек с талантом, а я...

Филипп не дал ей договорить, спросил с укором:

— И тебе не совестно выдумывать такое?

— Не знаю-ю-ю, — совсем по-ребячьи отвечала Клава.

Филипп вскочил со стула, весело расхохотался.

— Нет, ты просто чудесная! Тебе говорил кто-нибудь об этом? Послушай, если ты считаешь себя простой девушкой, то я куда проще. Меня, случается, называют за глаза мильтоном. Учился я, кроме милицейских курсов, всего три класса, пишу пока с ошибками. Но намереваюсь писать лучше. Целую гору бумаги перевел. Хочешь посмотреть?

Филипп нагнулся, выдвинул из-под кровати ящик.

— Вот, каждый день сам себя учу. Списываю с книг разные тексты. От ошибок избавляюсь и заодно почерк разрабатываю.

— Я считаю, у тебя недурно получается, — похвалила Клава Филиппа и рассказала в свою очередь, как она одолевает немецкий язык в классе.

— Вот закончишь ФЗУ, и мы поженимся. Не возражаешь? — бухнул Клейстеров и сам испугался, что вышло топорно и не совсем кстати, не обиделась бы?

Клава отделалась молчанием, снова схватившись за альбом, точно не слыхала или не придала значения его словам.

Это задело Филиппа, он помрачнел. Наступило неловкое молчание.

— Слушай, я же угостить тебя должен! — вскакивая из-за стола, воскликнул он, вспомнив про обязанности хозяина. — Но только, кроме сметаны, у меня ничего нет, — и сокрушенно добавил: — Представь, все карточки отоварены.

— Представляю, — насмешливо согласилась Клава, измеряя Филиппа взглядом с головы до ног. — Длинный, еды много надо.

Неловкости между ними как не бывало. Филипп воспрянул духом, напомнил:

— Ты, Клава, не ответила на мой вопрос...

— И не отвечу, — решительно отвергла Клава, не отводя глаз. — Я крестьянская дочь и человек, если хочешь знать, обстоятельный: не люблю забегать вперед! А мы с тобой еще так мало знаем друг друга. Ну и потом... — Клава слегка замялась. — В мои планы не входило раннее замужество. После ФЗУ поучиться бы еще хотелось. Да и тебе не помешало бы!

— Чур, ловлю на слове: ты согласна! — вскричал Филипп, обнажая, в улыбке свои неровные, но крепкие белые зубы. — Насчет срока — столкуемся. Я на все готов!

«Ну, столкуемся так столкуемся! Много еще воды до тех пор утечет!» — подумала Клава и вдруг, бросив взгляд на стенные часы, смешно ойкнула.

— Ой, да я на комсомольское собрание могу опоздать!

— Я провожу тебя, мне по пути, — весело отозвался Филипп и, не удержавшись, докончил: — Отныне я твой постоянный провожатый, верный защитник и друг!