Г Л А В А XIII

В то послепраздничное утро, когда Настя Воронцова, распрощавшись с матерью, села в поезд, барачный городок, как всегда, ожил в положенный час. К титану в котельной гуськом потянулись за кипятком с чайниками, бидонами по выпавшему за ночь снегу кто в тапочках, кто в домашних опорках.

Из труб уже начинали дружно вздыматься дымки к небу — это уборщицы затапливали остывшие за ночь печи.

В бараках — постельные топчаны тесными рядами, тумбочки, табуретки.

Изобретательные семейные парочки отгородились ситцевыми цветными занавесками.

Народ в бараках молодой, веселый. Каждый вечер заливались гармошки, пелись песни.

В жарком кругу лихо отплясывали, зрители щелкали семечками, привезенными из родных деревень.

В бараках случались и драки, и скандалы, но быстро утихомиривались силами самих жильцов, за которыми на стройке укрепилось обидное прозвище: сезонники.

Сезонники разделялись на две категории: одни, нанявшиеся на сезон — плотники, маляры, печники, — зашибут деньгу и разъедутся кто куда. Другие, пожелавшие связать свою судьбу с заводом, учились на курсах слесарей, токарей, монтажников. Таких, как и фабзайчат, старались поселить в бараки, разгороженные на комнаты, создать условия для занятий.

У барачного городка был свой клуб — культбаза, неказистая, но вместительная; там устраивались заводские вечера, партийные и комсомольские собрания.

Настя ехала, заранее зная, что опаздывает на первый урок, но делать было нечего. Ксения Николаевна собрала корзинку домашних гостинцев: грибов в маринаде, соленых огурцов. От пахнущего уксусом и корицей багажа следовало избавиться хотя бы за счет потери времени — занести корзинку к девчатам в барачный городок.

К удивлению своему, Настя при расставании с родным домом не испытала грусти, скорее наоборот, ей не терпелось вернуться в Москву, в свое училище.

— Ну, я вижу, ты скучать не будешь, — заглядывая дочери в глаза, проговорила мать и поторопилась добавить: — Нет, нет, я не в обиде. Мне так даже спокойнее за тебя!

Вышагивая по утоптанным тропинкам к общежитию ФЗУ с крыльцом посередине, Настя услыхала позади себя шаги. Было похоже, что кто-то догонял ее. Скорее всего это был мужчина: снег жестко скрипел под его ногами.

Девушка оглянулась и в высоком стройном парне узнала Федора Коптева. Он был в черном пальто с приподнятым каракулевым воротником и в слегка заломленной назад серой кепке.

— Ох и быстроногая же вы, Настя! — заговорил Коптев глуховатым мягким голосом и протянул руку к ее ноше. — Тяжело небось, давайте помогу!

Настя отдала корзину.

— Из дому еду. Знаете, какая мама: то возьми, это возьми!

— Мамы, они все одинаковые, — с улыбкой проговорил Федор, несколько смущая Настю своим пристальным взглядом.

Настя держала руку в кармане пальто, где лежал твердый пакет с заветным письмом, думала:

«Сказать — не сказать? Скажу...»

— А у меня новость. Я очень хороший ответ от Демьяна Бедного получила. Стихи ему свои посылала, — проговорила Настя, и теперь она уже, в ожидании ответа, уставила на него свои зеленовато-бирюзовые глаза.

— Вот как, очень интересно! — живо отозвался Федор. — Завтра у нас литкружок, если помните. Стало быть, ждем вас, и письмо с собой непременно захватите. Договорились? А сейчас я тороплюсь...

Случайный попутчик донес Настину корзину до крыльца, поставил на ступеньку и, подавая руку на прощание, снова напомнил:

— До встречи в редакции!

Настя постучалась к сторожихе попросить ключ от комнаты, где жила Клава.

Первой Настиной заботой было поскорее взглянуть на себя в зеркало — почему это Коптев так разглядывал ее?

Разрумянившиеся на морозе щеки, свисавшая из-под шапочки прядь заиндевевших волос понравились Насте самой, и это приятно взволновало ее.

О Коптеве Тоня наверняка сказала бы, что он из тех, мимо кого нельзя пройти!

Настя умылась с дороги, причесалась. Сторожиха все это время вертелась в комнате, косилась на корзину. Настя догадалась отложить ей в миску огурцов.

— Да ты приляг, вздремни чуток, — в благодарность ласково пропела женщина.

Пять кроватей по стенам, большой в деревянной раме портрет Карла Маркса для воспитательных целей, как объяснил комендант.

Кровать Клавы с фотографией у изголовья была покрыта белым покрывалом, на подушке наволочка с крупной мережкой по бокам. На тумбочке с вязаной скатеркой глиняная кошечка-копилка, которую в самый раз сдать в утильсырье.

«Ох, нужно бы активнее помогать Клаве расширять свой кругозор!» — вздохнула Настя и вспомнила, что на уроках обществоведения Клава сидит совершенно безучастная. Оно и понятно — отметки ее не беспокоили. Как у них, так и в других бригадах само по себе произошло «распределение труда»: кто в каком предмете силен, тот и пишет сочинения, например, или решает задачи — остальные только списывают — это было новое слово в педагогике.

Настя пришла в училище ко второму уроку и сразу попала в шумные объятия одноклассников.

— Как съездилось, что нового? — слышалось со всех сторон, пока Клава окончательно не завладела Настей. Судя по таинственному виду подруги, у нее было что-то очень и очень важное.

— Так выкладывай скорее, — попросила Настя.

Клава вспыхнула, глаза ее блеснули.

— Можешь поздравить меня, я подцепила ухажера! Ты его не знаешь, но не исключено — встречала в нашем барачном городке. Филипп послан по линии комсомола работать в милиции. Разодет в новой форме, что тебе елочки точеные!

Настя протянула руку:

— Поздравляю!

— Спасибо. А ты знаешь, как состоялось наше знакомство? Около котельной. Я шла с бидоном в руках, а Филипп спросил у меня дорогу в магазин. Я указала ему, он поблагодарил и... Представляешь? Поплелся за мною. Словоохотлив, обходителен. У меня в бидоне кипяток чуть в лед не превратился... Все бы ничего, — вздохнула Клава, — да есть одна загвоздочка: фамилия его мне не по нраву. Клейстеров! Боюсь, Настя, насмешничать станут... Как ты рассудишь?

— Глупости. Не фамилия человека красит.

— Так-то оно так, — согласилась Клава и, вдруг махнув рукой, заметила: — Ну, там видно будет, что получится из нашего знакомства... Человек он занятой, почитай, все вечера на работе проводит.

Прозвенел звонок. Все вошли в класс.

На уроке немецкого языка учительница, полная женщина с покладистым характером, дала перевод из учебника, а сама занялась классным журналом.

Бригады заработали. С каждой минутой в классе становилось все шумнее и шумнее. Русские слова вперемешку с немецкими раздавались во весь голос. Учительница поднимала голову от журнала, и на некоторое время устанавливалась относительная тишина.

Настя без затруднения справилась с переводом, а Клаве Кузнецовой предстояло поработать в поте лица. В деревенской школе, где она училась, не было иностранного языка, и теперь Клаве приходилось не просто списывать, а буквально срисовывать каждую буковку. В классе знали это, и со всех сторон подбегали полюбоваться на Клавины художественные потуги, добродушно подбадривали, давали советы. Клавино раскрасневшееся от усердия лицо с капельками пота и со следами чернильных пятен вызывало улыбки. Одна учительница, по обычаю не покидавшая своего стола в продолжение всего урока, не догадывалась, чем был вызван столь повышенный интерес к камраду Кузнецовой, по ее мнению, прилежной и толковой девушке!

Клава сердилась на ребят, просила оставить ее в покое, затем не на шутку принялась отчитывать подругу по бригаде: она должна защитить своего друга!

— Интересно, от чего защищать-то? — с искренней наивностью удивился кто-то. — Ну, повеселимся чуточку, что же в том обидного? Все же знают, то ты не виновата...

— Коли знают, тогда зачем гогочут. А хихихать над собой я не позволю, — разозлилась Клава, да так, что лицо и уши у нее сделались пунцовыми.

«А мы с характером, да еще с каким!» — уважительно подумала про Клаву Настя и предложила ей позаниматься несколько вечеров, чтобы выучить хотя бы немецкий алфавит.