Г Л А В А XIV
Просторный, с высоким потолком и широкими окнами актовый зал учебного комбината третий день гудел молодыми голосами: представители райкома комсомола и заводского комитета проводили групповые собрания по поводу приема в члены Коммунистического Интернационала молодежи, в КИМ. Рождалась новая комсомольская ячейка из будущего пополнения рабочего класса.
Даша Зернова в качестве освобожденного секретаря должна была возглавить ее.
— В райкоме комсомола настояли! — поделилась она новостью на очередном занятии литкружка. — Ну, вас-то я не оставлю, а вот с преподаванием литературы пока расстаюсь.
На возвышении, заменяющем сцену, длинный стол, накрытый красным сатином, на нем стопки новеньких комсомольских билетов. Позади на стене портрет Ленина во весь рост с прислоненным к нему знаменем.
На третий день ячейка насчитывала свыше трехсот человек, но прием все еще шел и шел. Не было никакой возможности гласно обсуждать каждую кандидатуру, билеты уже были выписаны и торжественно вручались новоиспеченным кимовцам.
Настя волновалась. В памяти все время возникал клуб в родном городке и горечь обиды, которую она, дочь погибшего комиссара, пережила тогда. Сейчас, если понадобится, она сумеет постоять за себя, но лучше бы все обошлось просто вызовом и поздравлением.
В анкете Настя ни словом не обмолвилась о торговце-отчиме и не чувствовала от того угрызения совести, особенно теперь, когда под боком жила его родная дочь — Антонина Самохина.
— Воронцова Анастасия! — прозвучало с возвышения.
Она поднялась и, стараясь держаться как можно прямее, пошла между рядами.
— Это твой очерк о комсомольском билете в стенной газете? — спросил ее секретарь райкома комсомола, прежде чем вручить ей билет. — Читал, читал, эмоционально написано!
— Наша Настя подает большие надежды! — не сдержалась, добавила Даша Зернова, одаривая девушку своей милой улыбкой.
Минуту спустя Настя уже снова сидела рядом с Клавой. Все осталось позади: тревоги, обиды, сомнения. Отныне она комсомолка, а не отверженная, и, значит, справедливость восторжествовала. Вот когда ей будет писаться во весь голос!
Зимний денек за окнами кончал свое краткое существование; от приземистого здания культбазы тянулись по снегу тени.
В зале включили люстру. Блаженное состояние заслуженной радости охватило Настю. Кругом — куда ни глянешь — лица друзей и товарищей, будущих героев ее ненаписанных книг. Нужно обязательно запомнить все это, вобрать в себя на долгие годы!
В конце собрания Даша Зернова зачитала несколько фамилий и попросила ребят задержаться. В числе названных была и Настя Воронцова.
Кровь бросилась ей в голову: неужели что-нибудь про отчима дознались? Нет, так не годится вечно мучиться и трястись, словно она преступление какое сделала.
— Товарищи, рассаживайтесь на первый ряд, — обратилась к ним секретарь ячейки, зачинивая точилкой карандаш. — Можете называть меня просто по имени, раз вы мои ближайшие помощники — секретари групповых ячеек.
Веселый откровенно любопытный взгляд голубых глаз Даши порхал по лицам сидящих.
— Я понимаю ваше удивление при слове «секретари». На ходу вношу ясность: пока кандидаты в них. Для того и задержались: обсудим, решим. А там право группового собрания утвердить кого или нет. Приступим к делу?
«Во сне это или наяву? — мысленно спрашивала себя Настя. — Звучит-то как: секретарь групповой комсомольской ячейки! Буду стараться и обязательно справлюсь!»
Случилось так, что Настя с Дашей Зерновой вместе вышли из учебного комбината. Одетая в новый коричневый кожаный реглан, Даша сразу приобрела вид ответственного, солидного работника. Настю захлестнула робость, она убавила шаг, но Даша тоже убавила, и они поравнялись.
— Какое впечатление произвели на тебя выдвинутые секретари? — обратилась она к Насте, как к хорошей знакомой, сбоку взглядывая на нее. — Мне представляется — неплохие ребята?
— Да, ребята хорошие. Все почти бригадиры и ударники учебы, — ответила Настя и тут же спохватилась, что в числе всех невольно похвалила и себя. Но секретарь, как видно, не вникала в ее соображения, а была занята чем-то своим.
— Я думаю, мы сработаемся. На новом месте, да еще впервые, как мне, всегда должно быть несколько страшновато начинать. Ни сложившихся традиций, ни актива. Зато и интереса больше! — проговорила она с жаром, и Настя, обрадованная откровенностью и несколько удивленная ею, поспешила согласиться с секретарем.
Лично у нее не хватило бы духу признаться в своих сомнениях. А, очевидно, зря. Искренний человек всегда быстрее, чем скрытный, располагает к себе людей.
Перед комсомольским собранием в группе Насте потребовалось собрать все свое мужество: предстоит выбрать членов бюро, распределить обязанности. Настя понимала, что не это было главным, не трудно было выбрать и распределить — важно, как она сумеет повести себя. Тридцать человек комсомольцев с первого же часа должны были поверить в нее!
Из комсомольской работы Настя меньше всего собиралась делать скучные обременительные обязанности. Сама Даша, как девушка успела заметить, была веселым человеком, любила юмор, не терпела длинных нудных речей.
— Ближе к делу, дружище, — часто перебивала Даша витиеватого оратора во время заседания групповых секретарей.
Прозванная секретарями ячеек «главный среди главных», Даша Зернова слыла образцом деловитой краткости.
Сейчас Насте очень пригодились ее выступления на литературных кружках. Маленький, но опыт был. Не так-то просто встать перед столом и заставить себя говорить.
Кроме того, Настя убедилась, что в группе ее уважают и за хорошую учебу, и за пристрастие к литературе.
Выборы в бюро заняли несколько минут, затем дружно наметили ряд мероприятий: вызвать на соревнование по успеваемости параллельную группу слесарей, провести политбой между классами, организовать несколько субботников на строительстве в фонд МОПРА (Международной организации помощи борцам революции).
Приход Даши совпал с вопросом о субботниках. Она на ходу уловила, о чем идет речь, заинтересовалась:
— О, да это вы здорово обмозговали насчет МОПРА! Лечу в другие ячейки, пока не опоздала! — воскликнула она, чем и рассмешила весь класс.
С теми словами ее только и видели.
В группе поднялось настроение. Оживились даже те, кто, по наблюдению Насти, сидел на собраниях по обязанности.
«Ничего, я вас расшевелю», — не без азарта подумала она и выдвинула кандидатуру Гали Матвеевой для организации помощи отстающим по теории ученикам.
Рыжая, конопатенькая девушка заливалась румянцем по каждому поводу: вызывали ли ее отвечать к доске или просто кто-нибудь обращался к ней. Но у Гали было одно неоценимое качество: если уж она за что бралась, то всегда доводила дело до конца.
Собрание всласть погалдело по поводу избрания «легкой кавалерии», которая должна была проверять чистоту помещений и следить за успеваемостью, не давая никакой поблажки даже своим друзьям.
Пошумев, остановились, наконец, на кандидатуре Клавы Кузнецовой.
— Не справлюсь, не сумею! — упиралась девушка, но Настя настояла, и кончилось тем, что Клава громогласно пообещала собранию, «засучив рукава», взяться за дело.
Тогда посыпались пожелания быть поумереннее, не особенно усердствовать с ее рабоче-крестьянской хваткой.
— Голоснули? Теперь на себя пеняйте! — приподнявшись из-за стола, погрозила выбранная Клава.
Настя подождала, пока все разойдутся, посидела одна в аудитории за учительским столом вся еще во власти своего первого комсомольского собрания.
В вестибюле рассерженная гардеробщица окликнула девушку: ее пальто одиноко висело на вешалке.
Настя извинилась, надела пальто, но ноги сами повернули обратно к заветной комнате на первом этаже с надписью: «Бюро ячейки КИМа».
Она толкнула дверь почти без надежды застать Дашу, а так хотелось именно с ней обговорить свои впечатления. Дверь подалась, и Анастасию встретил радостный возглас секретаря:
— А-а-а, милости прошу. А я боялась, не заглянешь!
Настя села. На столе перед Дашей горела настольная лампа под зеленым колпаком и лежали какие-то бумаги.
— Сижу, бьюсь над планом работы. В райкоме отчет требуют.
— Это не к спеху?
— Нет, нет, я же сказала, что ждала тебя. Ну, рассказывай!
Они посмотрели друг на друга, заранее предчувствуя обоюдное удовольствие от предстоящего разговора.
Настя с увлечением принялась излагать, по каким признакам характера она старалась распределить общественную работу между комсомольцами.
— Ты молодец, умница, — слушая девушку, поддакивала Даша. — Тебе помогли твои литературные способности: наблюдательность и прочее. Теперь реши: права я или не права? Днем произошел у меня неприятный разговор с директором училища. Он требует от нас, я считаю, невозможного: учета всех прогулов и опозданий. Комсомольское мнение вокруг подобных фактов мы обязаны и, понятно, будем создавать. Но я категорически против административной работы!
Она замолчала и выжидательно смотрела на Настю. Неторопливыми движениями Даша принялась разбирать в ящике стола бумаги. На лбу между бровями легла морщинка, сразу придав ее лицу выражение строгости.
— Я вижу, ты колеблешься, — заговорила Даша, — но запомни: кем бы и где бы ты ни работала — гражданское мужество должно оставаться при тебе! А ты собираешься служить литературе. Там с чужого голоса много не напоешь. Чириканье получится.
«Она сидела, разинув рот, и внимала ей. Это происходило потому, что она еще мало задумывалась о высоких материях...» — словно о ком-то постороннем подумала о себе Настя.
— Ты что пишешь сейчас? — спросила Даша и, не дав ей ответить, продолжала: — Одним словом, я поверила в тебя! И мне, старой брюзге, — а я иногда бываю такой — не терпится выложить тебе одно замечание. Наивность — вещь хорошая, но... мужай, Настя, быстрее. И вот еще что: создается журнал под названием «Фронт фабзавучника», при нем будет литературное объединение. Тебе не помешает, кроме нашего кружка, посещать и его. В журнал оформляется на работу мой приятель по институту. Он тебе поможет там прижиться, я позвоню ему.