19 августа подошли проводники с письмом от начальника Нарынского укрепления ротмистра П. М. Мельникова. «От северо-восточного берега озера Чатыр-Куль, т. е. от впадения р. Ак-сай в это озеро, — писал тот, — можно пойти совершенно безопасно до пограничного перевала Туругарт на расстояние не более 20 верст. Если же Вам необходимо исследовать местность за перевалом Туругарт, находящуюся в бывших Кашгарских владениях, то за безопасность Вашего путешествия поручиться нельзя. . .».{6} Учитывая это, И. В. Мушкетов решил .вернуться в Фергану долиной р. Арпы, тем более, что и погода стала портиться — подули сильные ветры, пошли дожди.

Пройдя 150 верст долиной Арпы, он повернул в долину р. Пчана, ведущую к перевалу Чаар-таш на Ферганском хребте. Дождь, ливший с утра 21 августа, заставил остановиться лагерем в низовьях Пчана, хотя был еще только полдень. К четырем часам, когда небо прояснилось, оказалось, что все горные вершины в снегу. На следующий день караван экспедиции, под беспрерывным дождем подойдя к перевалу Чаар-таш, был захвачен здесь таким бураном, что едва не погиб. Спуск прошел благополучнее, так как утихла непогода, но только к семи часам вечера караван достиг долины р. Яссы — этой благодати ореховых рощ и садов. Оттуда через города Узген и Андижан И. В. Мушкетов возвращался в Ташкент, по пути исследуя песчаные барханы у г. Коканда. В Ташкенте он доложил о результатах своей экспедиции и согласовал с К. В. Гилевым план путешествий на 1879 г. — по исследованию Зеравшанского ледника. В конце сентября И. В. Мушкетов выехал в Петербург.

О летнем путешествии 1878 г. в Петербурге он сделал несколько сообщений,{7} вызвавших большой интерес и живое обсуждение, а краткий отчет о нем был опубликован в Горном журнале в 1879 г.

Для работы в Туркестане на свою прежнюю должность И. В. Мушкетов рекомендовал горного инженера Дмитрия Львовича Иванова,{8} который ранее (1868—1873 гг.) служил там в армии и хорошо знал этот край. К. В. Гилев не возражал, и сотрудник Канцелярии генерал-губернатора П. И. Хомутов направил Д. Л. Иванову телеграмму с приглашением туда на службу. Но, к удивлению И. В. Мушкетова, Д. Л. Иванов в Ташкент не приехал. И только по возвращении в Петербург ему передали письмо Д. Л. Иванова, все разъяснившее.

Хочу хоть коротенько посетовать перед Вами, хороший человек, на судьбу, — писал Д. Л. Иванов. . .{9} Вы знаете, что П. И. Хомутов после разговора с Вами послал. . . ответ. . . Но, во-первых, телеграмма сюда пришла только 2 VII, а, во-вторых, что особенно печально, — Хомутов дал адрес: «Васильевский остров, дом № 25, Дмитрию Иванову». . . без указания линии телеграмма не была доставлена. А между тем меня торопили, тормошили и сбивали. . . хлопот с вещами и квартирой было до пропасти, денег до малости, хворь одолела, — и от Вас ни слова. . . В унынии и незнании я наконец порешил на Урал. . . Попросил знакомого сходить на Центральный телеграф и справиться. . ., через 16 дней после того, как телеграмма была послана из Ташкента, я ее получил. . . Рассчитываю, что Вы не покинете меня и среди моих уральских дебрей. . .

И. В. Мушкетов похлопотал о нем опять, и уже весной 1879 г. Д. Л. Иванов находился в.Ташкенте.

Летом 1879 г. И. В. Мушкетов вновь приехал в Туркестан с намерением осуществить задуманное путешествие на Зеравшанские ледники в целях выявления характера четвертичного оледенения в Тянь-Шане, давно его интересовавшего. Но неожиданное обстоятельство изменило планы. В том году великий князь Николай Константинович наметил провести общее изучение трассы для предполагаемой Среднеазиатской железной дороги и р. Амударьи.

Для своей экспедиции он подыскивал геолога, и министр П. А. Валуев порекомендовал ему И. В. Мушкетова. Не воспользоваться предоставляющейся возможностью совершить путешествие по Гиссару, Амударье, Кызылкумам и Туранской низменности для И. В. Мушкетова значило утратить ее надолго, если не навсегда. «Исследование Туранской низменности требовало больших средств и потому для меня было бы совершенно невозможно, — писал он,{10}— а между тем она представляла громадный интерес не только сама по себе, как совершенно новая и неизученная область, отличающаяся громадным развитием эоловых осадков, но также и потому, что исследование это связывало мои наблюдения в горах и низменностях и давало много дополнительных фактов к тем общим выводам, которые были намечены ранее». Он принял это заманчивое предложение, но до начала мая организация экспедиции все еще оставалась под вопросом, о чем свидетельствует, в частности, письмо Д. Л. Иванова к И. В. Мушкетову.{11}

9 V 1879 Ташкент

Только что получил Ваше письмо, дорогой Иван Васильевич, и был очень удивлен, что Вы, хотя и побочным образом, но участвуете в Узбойской экспедиции, так как Гилев передал мне, что дело самой экспедиции проваливается и что Вы приедете на работу . . . Гилев очень рад генеральству...{12}

Однако экспедиция, известная под названием Самарской ученой экспедиции, все же состоялась. Ее участники в конце июля собрались в Самарканде, на окраине которого И. В. Мушкетов попутно осмотрел пещеры, предположительно представлявшие жилища древнего человека; обследовал мавзолей Тамерлана, где удалось собрать для исслевания несколько кусочков нефрита от его гробницы.

В начале августа Самарская экспедиция двумя партиями выступила из Самарканда. И. В. Мушкетов входил в ту из них, что, направившись к югу через г. Карши, знаменитые Железные Ворота в отрогах Гиссарского хребта (горах Байсун-Тау), г. Байсун, долину р. Сурхандарьи и г. Термез, должна была достичь р. Амударьи. В составе партии находились также Н. Я. Ростовцев — полковник Генерального штаба, профессор ботаник Н. А. Сорокин, инженер путей сообщения Н. Я. Ляпунов, художник Н. Н. Каразин и несколько казаков.

В предгорьях Памиро-Алайских гор до сел. Джама всю дорогу их сопровождал чрезвычайно сильный «ветер, сделавшийся в этой лессовой области положительно невыносимым, — писал И. В. Мушкетов,{13} — так как поднимал целые тучи лёссовой пыли, от которой атмосфера буквально приняла лёссовый желтовато-серый цвет; пыль залепляла глаза, набивалась в рот, в нос, дыхание спиралось и скрыться от нее не было никакой возможности; нередко из боковых ущелий вырывался совершенно самостоятельный поток воздуха. . . и производил огромные пыльные смерчи, попасть в которые было настоящим мучением. Местечко Джам и без того непривлекательное, а в такую пыльную бурю показалось просто ужасным. Даже в наши юрты пыль настолько проникала, что к утру не только вещи, но даже наши лица покрылись целым слоем едкой пыли». От Джама начиналась безводная степь Карнак, принадлежащая в то время Бухаре, и уже до г. Карши экспедицию сопровождали, если не сказать конвоировали, бухарские чиновники, за восточной любезностью которых таился обыкновенный надзор. В г. Карши в то время находился бухарский эмир, которому полагалось представиться. «Наше трехдневное пребывание в грязном Бухарском городе вовсе не составляло удовольствия, тем более, что мы, — отмечал И. В. Мушкетов,{14} — в силу бухарских обычаев должны были проводить время в четырех стенах. . ., хотя эмир принял нас очень любезно и обещал полное содействие нашему путешествию по его владениям, что и действительно доказал на деле, как мы убедились впоследстии...».

12 августа они покинули г. Карши и, направившись на юго-восток, через перевал Ак-рабат прошли в ущелье Железные Ворота (Бусгала), рассекающего палеозойскую гряду Байсун-Тау. Ширина ущелья, не превышающая 20 м, местами была еще меньше, склоны его, совершенно отвесные, возвышались на 100—150 м над дном. Длиной не более двух километров, это ущелье представляло собой единственно доступное сообщение между Бухарой, Гиссаром и Амударьей, а потому во все времена имело важное экономическое и политическое значение. По преданиям, при Тамерлане здесь стояли железные ворота, откуда ущелье и получило свое название. Миновав его, экспедиция вышла к Дербенту на р. Ширабад, а затем по долине р. Сурхандарьи — к р. Амударье у г. Термеза. В развалинах этого древнего города И. В. Мушкетов нашел обломок нефрита, заинтересовавший его.

От Термеза по Амударье спускались на лодках и на второй день плавания сильной бурей оказались прибиты к афганскому берегу. «Несколько наших гребцов, — писал И. В. Мушкетов, {15} — в том числе три казака, стали тянуть лодку бичевой, но вскоре попали в болото, опустили бичеву, нас понесло вниз по реке, а они остались на афганском берегу. . . Мы были лишены возможности оказать им какую-либо помощь. . . Когда там раздались выстрелы и барабанный бой, то мы несколько повеселели, потому что это указывало на присутствие военного отряда на афганском берегу, что гарантировало безопасность наших людей, так как афганские власти относились дружелюбно к России. . . Мы поспешили дальше в Келиф, чтобы скорее при помощи келифского бека освободить людей. Наши надежды оправдались: афганцы, по ходатайству келифского бека, возвратили их».

Воспользовавшись остановкой в Келифе, где пришлось дожидаться освобождения гребцов, подавших в руки афганцев, И. В. Мушкетов совершил поездку на месторождение каменной соли, что находилось в 25 км к северо- востоку. Вечером 28 августа, находясь в Келифе, участники экспедиции ощутили легкое землетрясение. Утром следующего дня они отправились дальше на лодках и без происшествий 3 сентября прибыли в г. Чарджуй (Чарджоу). Отсюда И. В. Мушкетов хотел совершить экспедицию к западу, но ему было заявлено, что она невозможна без большого хорошо вооруженного конвоя. Оставив здесь проводников и всех своих лошадей, члены экспедиции с пятью казаками и на двух лодках 5 сентября отправились далее вниз по р. Амударье.