Другим необходимым хозяйственным, а вместе с тем и научным мероприятием посчитал Андрей Тимофеевич улучшение сада. Но если с переделкой дома все было ясно и не замедлили сказаться именно те результаты, которые он ожидал, то с садами дело оказалось посложнее. Во-первых, и знаний, а особенно опыта, у Болотова было маловато, а во-вторых, от начала дела до конечного результата здесь ой как далеко, и главное, этот результат (качество плодов) нельзя обнаружить в процессе роста дерева, с тем чтобы можно было вмешаться и кое-что исправить на ходу. Это уже потом Андрей Тимофеевич откроет закономерности, которые позволят ему еще в молодом сеянце видеть качества будущей яблони. А первые годы много труда, и своего, и крестьянского, понапрасну извел он в поисках истины.

Рис. 2. Внешний вид и план родительского дома (рисунок и чертеж А. Т. Болотова)

«Но ах, сколь мало знал я тогда, что я делал, и сколь мало все они [деревья] были того достойны! Мне и в мысль тогда не приходило, что я сажал сущую и такую дрянь, которая саду моему была пагубна и навек его портила, что я в последующее время тысячу раз тужить о том буду, что я ими, а не лучшими деревьями занимал тогда наилучшие места в саду этом... Но как бы то ни было, но я засадил весь мой сад сею, ни к чему годною и такою дряпыо, которая и поныне мне только досаду причиняет, и выросши с дубья, не только приносит плод ни к чему годной, но и дает плода так мало и приходит с ним так редко, что не один уж раз собирался я от досады все их вырубить. И многие действительно, нимало не жалея, рублю, режу и кромсаю, стараясь их, но уже поздно, превратить в лучшие и достойнейшие садов моих деревья. И за счастье себе еще почитаю, что накупил их тогда не так много, чтоб можно было мне напичкать ими весь мой сад часто, и что садил я их так редко, что между ними мог еще после помещать яблонки, воспитанные уже дома и родов лучших» [³ Там же. Стб. 346—347.].

Ошибки, о которых говорит здесь Болотов, были обусловлены следующим. Во-первых, желая ускорить закладку нового сада, произвел он посадку готовыми саженцами яблонь, полученными от посева семян. Во-вторых, в те времена придерживался Андрей Тимофеевич взглядов тех садоводов, которые считали, что яблоня, как и другие растения, строго передает свои признаки и свойства семенному потомству. Печальный опыт посадки сада в 1763 г. вынудил его в последующем изменить этот взгляд. Уже первое плодоношение в новом саду насторожило Болотова: плоды яблони ничем не напоминали плоды Украинской зеленки, из семян которой были выращены саженцы. Дальше — больше, тревога усиливалась: новые деревья, вступавшие в пору плодоношения, тоже не были материнским сортом. Причем все они отличались друг от друга не только плодами, но и строением дерева, формой и окраской листьев и другими признаками. Любознательного Болотова этот факт хотя и огорчил основательно как садовода, но, с другой стороны, весьма заинтересовал как ученого, и он решил провести строгий эксперимент. Собрав с одного дерева сорта Украинская плоскогузая зеленка достаточное количество яблок для получения большой партии семян, он высеял эти семена отдельно от других на специальной грядке. В течение многих лет вел тщательные наблюдения над растениями, с записью результатов в особом журнале.

Хотя одиночество не очень тяготило Андрея Тимофеевича, поскольку занятия наукой, литературой и рисованием настолько поглощали его время, что порою приходилось отнимать его у сна, все же мысли о семейном устройстве все чаще и чаще беспокоили его. Пожалуй, эти мысли были даже не столько результатом собственных раздумий, сколько следствием увещеваний родственников и дворовых о малой значимости одинокой жизни и необходимости завести семью.

У самого Андрея Тимофеевича еще не зажила окончательно душевная рана от неудачной любви, которую ему суждено было пережить в первые годы после приезда в Дворяниново. Краткая история ее такова. Возвращаясь домой после получения отставки из армии, Болотов остановился на некоторое время в Москве у родственников по матери — Бакеевых. В семье были две дочери, в младшую из которых — Пелагею — и влюбился тогда Андрей Тимофеевич. На следующий год в деревню Калитино (неподалеку от Дворянинова) приехал на лето князь Долгорукий с женой. Будучи в свое время в большой дружбе с отцом Андрея Тимофеевича (к тому же они были родственниками по женам), он решил распространить дружбу и на сына. С этой целью Болотов был приглашен в гости, а после первого посещения частенько стал наведываться в Калитино. Дело в том, что там же было имение и Василия Никитича Бакеева (отца Пелагеи), и дочери его в то лето также жили в Калитине. Поскольку жена Бакеева была сестрой жены князя, семьи их частенько бывали друг у друга. Вполне естественно, что Болотов, бывая у Долгоруких, встречался с Пелагеей. Возникшая в Москве любовь вспыхнула с новой силой. Болотов стал ездить не только к Долгоруким, но и непосредственно в дом своей любимой. От родителей Бакеевых не могло укрыться это обстоятельство. Считая Болотова хорошей партией для своей дочери, они лишь ждали формального предложения с его стороны. Однако время шло, Болотов почти вое дни проводил в Калитине, но... ожидаемых Бакеевыми решительных шагов не предпринимал. Тогда кто-то высказал предположение, что Болотов, зная о своем родстве с Бакеевыми, считает брак с Пелагеей невозможным. Проконсультировались у священника. Тот удостоверил, что при данной степени родства Болотов может стать мужем Пелагеи. Решили помочь предполагаемому жениху. За одним из застолий повели разговор на тему о браках между родственниками, из которого Болотов должен был ясно понять, что жениться на дочери Бакеевых он может. Но и после этого «жених» не спешил с предложением. И основания у него были: он не замечал ответного чувства со стороны девушки. Она относилась к нему хорошо, встречала приветливо, но и только. Не вспыхивали особой радостью ее глаза при встрече с ним, не выделяла его ничем среди других, расставалась без сожаления.

Решил Андрей Тимофеевич проверить чувство Пелагеи еще одним способом. Пригласил оба семейства к себе в гости и там после угощения повел девушку по имению, показывая все, что успел сделать, рассказывая о своих планах на будущее. Однако и здесь его любимая осталась совершенно равнодушной, ее пе интересовала ни деятельность Болотова, ни ее результаты. Это обстоятельство очень смутило Болотова. Случилось так, что, проводив гостей, довелось ему возвращаться вместе со своим приказчиком, пожилым человеком, которого он очень уважал за трезвый ум и рассудительность и с мнением которого всегда считался. Его-то он и спросил о предмете своей любви, изложив свою точку зрения: «...она так умна, так всем хороша, что я не желал бы иметь лучшей жены. Признаюсь, что она мне очень и очень нравится». Приказчик, в свою очередь хорошо относившийся к молодому барину, ответил так: «Но то-то всего и опаснее, сударь. Мы это давно приметили и знаем, что она вам очень полюбилась. Но говорят, что любовь-то такая не очень прочна, а скоро проходит. А к тому ж и то еще неизвестно: станет ли она любить вас? Родилась она и выросла в Москве и деревни почти в глаза не видела. А вы у нас люди деревенские, и будет ли она всем довольна, что вы имеете здесь? Смотрите, сударь, как бы не ошибиться» [⁴ Там же. Стб. 428—429.].

Слова приказчика лишь подтвердили собственные мысли Андрея Тимофеевича, и, несмотря на душевные страдания, решил он вырвать из сердца с корнем безответную любовь. С этой целью сразу же прекратил поездки в Калитино. В свою очередь и в семье Бакеевых желание породниться с Болотовым встретило неожиданную помеху. По неписаным законам сватовства и замужества считалось тогда не совсем приличным выдавать замуж младшую дочь раньше старшей. Хотя на нарушения этого правила смотрели сквозь пальцы и в данном случае мать Бакеевых весьма одобрительно относилась к возможной женитьбе Болотова на младшей дочери, отец решительно запротестовал. Семейные распри привели к тому, что прекращение визитов Болотова было встречено Бакеевыми с облегчением. Осенью они уехали в Москву. Андрей Тимофеевич больше с ними не встречался, и время постепенно зарубцевало рану в сердце. Вот почему теперь к женитьбе он относился осмотрительно.

В старые времена, как известно, были свахи, которые занимались устройством семейных дел. Подыскали такую сваху и Болотову. После нескольких неудачных попыток она нашла наконец ему будущую жену. Был назначен срок «смотрин», поездка Болотова для свидания с невестой и знакомство с ее семьей. В связи с этим сватовством вспоминал Андрей Тимофеевич занятную историю, которая в какой-то мере характеризует его облик. Все события в своей жизни он делил на две категории: одни совершаются по его воле, другие — привносятся извне, направляются богом в качестве награды за праведную жизнь или как наказание за вольные и невольные прегрешения.

Где-то в промежутке до смотрин приснился Андрею Тимофеевичу сон, в котором он совершил намечаемую поездку к невесте. Каково же было удивление жениха, когда во время реальной поездки, при представлении ему невесты, он узнал в ней ту, что видел во сне. «Воля божья,—решил Болотов,— видно, сам господь выбрал мне жену». Если до этого и были у него какие- то сомнения, в том числе слишком юный возраст невесты (во время смотрин ей не было еще и 14 лет), то после «перста божьего» они отпали. Свадьбу назначили на июль 1764 г., когда невесте исполнятся необходимые 14 лет. Так женой Болотова стала Александра Михайловна Каверина (1750—1834), с которой он прожил почти 70 лет.