Болотов был свидетелем Эгерсдорфского сражения. Хотя непосредственного участия в бою он не принимал (их полк оказался вне линии сближения враждующих сторон), но находился в таком месте, откуда хорошо были видны главные события боя. Его описание «баталии» весьма красочно. В общих чертах оно представляется так. Когда русская армия перешла на левую сторону Прегеля и продолжила поход на Кенигсберг, прусские войска, как и предполагалось, были вынуждены оставить укрепленные пункты на правой стороне и также перейти на левую, что значительно ухудшило их положение. Наконец войска сблизились настолько, что могли вступить в сражение. Русское командование выбрало очень удобное для боя место: довольно обширную поляну, на которой войска хорошо прикрывались с одной стороны рекой, с двух — густым лесом, с четвертой-обширным оврагом. Здесь армия и остановилась в ожидании нападения противника. Было проведено несколько тренировочных тревог с выходом на Эгерсдорфское поле. Однако прусские генералы тоже проявили тактическую мудрость. Они решили не рисковать, атакуя русскую армию, а выждать и посмотреть, что предпримут русские. Так прошло несколько дней. Наконец главнокомандующий фельдмаршал Апраксин собрал военный совет, на котором было решено оставить занятую позицию и первыми обрушиться на прусскую армию через Эгерсдорфское поле. Выступление было назначено на 19 августа.

На рассвете по сигналу началось движение полков к проходу на поле. Слабая подготовленность к боевым действиям проявилась сразу же. На пути, в проходе, оказалась сырая старая протока, обозы замешкались на ней и задержали полки, которые двигались без определенного порядка. В результате в проходе сгрудилась масса людей, повозок, мешавших друг другу, каждый стремился побыстрее продвинуться вперед. И вдруг по войскам пронесся слух, сначала робкий, потом все громче и громче: «Неприятель! Впереди неприятель!» Вначале не верилось. Но вскоре раздались орудийные выстрелы. В войсках началась паника. Никто не знал причины случившегося, не мог понять обстановку и сориентироваться. А произошло то, что прусское командование, узнав о решении военного совета русской армии, разработало план: атаковать русские войска в момент выхода их по узкому проходу на Эгерсдорфское поле, не давая возможности развернуться на нем многим полкам. Как удалось прусским войскам незаметно пройти через лес, а тем более через обширное поле и вплотную приблизиться к русской позиции, тогда никто объяснить не мог. Короче говоря, Московский полк, охранявший проход со стороны Эгерсдорфского поля, заметил пруссаков, когда они уже оказались в непосредственной близости от него. Батарея полка открыла огонь, по которому русские войска узнали о наступлении неприятеля. Обстановка складывалась явно не в пользу русских. Бой практически приняли только те полки, которые успели выйти из лагеря на Эгерсдорфское поле. К счастью русских солдат, среди командиров нашлись хладнокровные энергичные люди, которые сумели погасить панику и организовать сопротивление врагу. Началось кровопролитное сражение. Положение было неравное: прусские солдаты использовали обширное пространство, шли организованно но заранее разработанному плану; русские же были прижаты к лесу, не имели пространства для маневра, их было меньше (большая часть полков и артиллерии находилась за лесом в лагере и бездействовала). Несмотря на отчаянное сопротивление, чаша весов стала постепенно склоняться в сторону прусской армии.

Победа прусских войск, казалось, была не за горами. И тем не менее русские солдаты не уступили. Третий гренадерский и Новгородский полки, находившиеся на месте стоянки, узнав о тяжелом положении своих войск, решили пробиться на помощь напрямую через лес, отделяющий лагерь от Эгерсдорфского поля. Оставив на месте пушки, они с большим трудом пробрались через чащобы и вышли весьма удачно на позиции Нарвского и второго гренадерского полков, которые были уже почти полностью разбиты. Выскочив из леса с громкими криками, свежие полки с ожесточением бросились на врага. Их появление внесло решительный перелом в ход боя. Воодушевленные помощью русские солдаты с новой силой продолжали сражение, а прусские войска, полагая, что из леса появится еще множество русских, не выдержали натиска и, расстроив свои ряды, обратились в бегство. Так была одержана решающая победа.

В «Записках» Андрей Тимофеевич упоминает, что описание Эгерсдорфского сражения он сопровождает рисунками, на которых схематически изображена позиция наших войск перед сражением, а также ход сражения. Однако издатель «Записок» М. И. Семевский в примечаниях к тексту сообщает, что этих рисунков ни в рукописи, ни в качестве приложения он не обнаружил. При каких обстоятельствах они утрачены — неизвестно.

В «Записках» Андрея Тимофеевича есть следующее размышление: «Говорят, что от предводителей войск двойное искусство требуется, а именно: чтобы они умели побеждать, а того более, чтоб они умели победами своими пользоваться, а не допускали бы пропадать им даром. Но что касается до наших предводителей, то мне кажется, что им обоих спх искусств недоставало: они ни побеждать, ни пользоваться победами не умели»[⁷ Там же. Т. 1. Стб. 542.].

Это размышление он неоднократно подтверждал примерами. Одним из них было поведение высших командиров, в частности Ливена, после Эгерсдорфского сражения. Многие офицеры, как и Болотов, полагали, что командование будет стремиться развить успех боя, прикажет войскам преследовать противника и, не дав ему собраться с силами, разбить до конца, тем более что многие русские полки не принимали участия в сражении, были свежими и могли нанести прусской армии завершающий удар. Однако так думали не все.

Болотов приводит слова Ливена, сказанные будто бы им в ответ на предложение преследовать противника: «... на один день два праздника не бывает, но довольно и того, что мы победили». Так это было в действительности или нет — неизвестно, но последующие события подтверждают, что Ливену как главному военному советнику главнокомандующего удалось склонить фельдмаршала Апраксина к отказу от погони за врагом.

Еще более удивительным для Болотова и других русских офицеров был приказ о прекращении похода на Кенигсберг и возвращении войск в Россию. Об этом событии Болотов вспоминал следующими горькими и ироническими словами: «Итак, помянутого 29 числа, то есть ровно через десять дней после нашей баталии, выступили мы в поход и поплелись обратно в сторону к своему отечеству» [¹ Там же]. Это обратное движение было, пожалуй, больше похоже не на планомерный отход войск, а на их бегство. Полки получили указание двигаться ускоренно, офицеры должны были оставить лишнее имущество. Холодная дождливая погода вызывала простудные заболевания и смерть солдат. Однажды фельдмаршал послал Болотова проверить состояние армии, растянувшейся от очередного привала до предыдущего. Увиденное привело молодого командира в ужас: «Впрочем, не успели мы выехать из лагеря, как и начали встречаться с нами повозки в таком состоянии и положении, какое без внутреннего сожаления я вспомнить не могу. Инде погрязла телега в грязи, и лошади, выбившись из сил, лежали, растянувшись. В другом месте наезжал я лошадей, совсем уже издохших, и самих повощиков едва в живе — стужа и мокрота их совсем переломила; а отъехав далее, наезжал я и лошадей, и повощиков, умерших от стужи: те как шли, так, упав, и издохли, а сии, прикурнувшись, сидели позади повозок — и так окостенели... Одним словом, вся дорога наполнена была такими печальными зрелищами, что я не мог без внутреннего содрогания смотреть на оные» [⁹ Там же. Стб. 59Э.].

Вернувшись, Болотов доложил о виденном Апраксину. «Но что ж бы вы думали он сказал? Ничего, а только приказал мне идти в свое место, а гренадеру продолжать сказывать сказку, прерванную моим приходом». И дальше Болотов охарактеризовал фельдмаршала так: «Вот какого фельдмаршала имели мы в тогдашнем нашем походе! Люди, вверенные его предводительству и попечению, погибали и страдали наижалостнейшим образом, а он в самое то время увеселялся слушанием глупых и одними только нелепостями наполненных сказок. Чему и дивиться, что армия наша на сем обратном походе претерпевала несравненно более урона, нежели идучи в Пруссию» [¹⁰ Там же. Стб. 600.].

С великими муками и потерями армия вступила на русскую землю, но вскоре ей пришлось вновь совершить поход в Пруссию. Воспользовавшись неожиданным «подарком» русского генералитета, прусский король сумел поправить свои военные дела, и союзники России оказались в очень тяжелом положении. В этой ситуации фельдмаршал Апраксин был отозван, арестован и вскоре, не выдержав потрясений, умер. Вместо него главнокомандующим назначили генерал-аншефа Фермора, уже участвовавшего в прусской войне, проявившего себя разумными действиями и уважаемого в армии. Ему было дано указание срочно подготовить войска и занять Восточную Пруссию, пока прусская армия сосредоточена в основном на боевых действиях в Померании.

В начале 1758 г. Фермор, проведя часть войск по заливу, занял Кенигсберг, а корпус под командованием генерал-майора Румянцева вошел в Пруссию со стороны Польши и занял Тильзит. Небольшие прусские гарнизоны без сопротивления оставляли занимаемые ими пункты и отходили в глубь страны. Архангелогородскому полку было поручено несение караульной службы в Кенигсберге. Болотов первое время наравне с другими выполнял обязанности ротного офицера. Но вскоре его деятельность приняла другой характер. Поскольку гарнизон располагался в прусском городе, его администрации все время приходилось иметь дело с документами на немецком языке, а также с людьми, не знающими русского языка. Поэтому возникла потребность в русских офицерах, владеющих немецким языком, и Болотова сначала взяли в бригадную канцелярию в качестве переводчика, а затем — в канцелярию военного губернатора оккупированной Пруссии генерала Н. А. Корфа.