Тяга к изобразительному искусству обнаружилась у Андрея Тимофеевича еще в детстве. Первую искру увлечения заронил своими рисунками полковой писарь Красиков. Будучи родом из Кронштадта, он насмотрелся на своем веку кораблей и умел неплохо изображать их на фоне морских волн и портовых причалов. Тогда-то и взялся юный Андрей впервые за кисти и краски.

Довелось ему пройти и более серьезную школу. В бытность свою в Петербурге, когда учился он в частном пансионе Ферре, познакомился он с его коллегами по кадетскому корпусу — преподавателями рисования и черчения. Наблюдая за тем, как они рисуют, готовят краски, загорелся мальчик желанием научиться интересному занятию. В очередном письме отцу он попросил его нанять учителя рисования. Отец поддержал желание сына, и Ферре пригласил для занятий с Андреем художника Дангауера. Хотя мальчику и не очень по душе было то, что Дангауер учил рисовать не красками, как ему хотелось, а карандашом, но уроки эти сыграли большую роль: Болотов получил некоторое знакомство с теорией живописи, приобрел технические навыки.

В дальнейшем Андрей Тимофеевич много рисовал, находясь на службе в канцелярии генерал-губернатора в Кенигсберге. А когда, получив отставку, поселился в деревне, рисование стало одним из любимых занятий, которыми он заполнял свой досуг или использовал в качестве отдыха.

Свою увлеченность изобразительным искусством Андрей Тимофеевич передал сыну Павлу, и впоследствии они рисовали вдвоем. Рисунков с каждым годом становилось все больше. Ими украшались комнаты, их дарили родным и знакомым, из небольших рисунков составлялись альбомы. А однажды Павел предложил сделать «картинную книгу», тоже своего рода альбом, но из картин большого формата. Идея понравилась Андрею Тимофеевичу, книга была сделана, ею часто развлекали гостей, особенно тех, кто появлялся в доме Болотовых первый раз.

Были случаи, когда свое художественное дарование он использовал и для развлечений (Болотов любил добродушные шутки). Однажды вместе со столяром изготовили они из доски макет человека в полный рост, и Андрей Тимофеевич нарисовал на нем масляными красками мужскую фигуру. Макет и изображение были выполнены так искусно, что на расстоянии создавали полную иллюзию живого человека. Шутка исполнялась так: в ожидании гостя макет ставили в дальнем углу комнаты, лицом ко входу, а хозяева занимали место в соседнем помещении, откуда можно было наблюдать происходящее. Гость, входя в комнату, раскланивался, здороваясь с макетом, и очень смущался тем, что «хозяин» не реагировал. Когда обман обнаруживался, дружно смеялись и гость, и хозяева. Особенно доволен был Андрей Тимофеевич, когда на эту шутку попался даже богородицкий архитектор Я. А. Ананьин.

Любовь Андрея Тимофеевича к изобразительному искусству и занятия рисованием послужили в дальнейшем поводом к курьезным событиям. Дело в том, что, будучи художниками-любителями, ни сам Андрей Тимофеевич, ни сын Павел не считали нужным подписывать свои рисунки (следует заметить, что в те времена многие и профессиональные художники оставляли свои работы анонимными). Поэтому возможность появления автопортретов Андрея Тимофеевича, а также его портретов, выполненных сыном Павлом, вполне реальна.

Журнал «Русская старина», опубликовавший автобиографические записки А. Т. Болотова «Жизнь и приключения...», сопроводил их двумя портретами ученого: на одном он изображен за письменным столом в своем рабочем кабинете в Богородицке, другой представляет обычный поясной портрет в овале.

Рис. 14. Портрет А. Т. Болотова, изображающий его в рабочем кабинете. Рисунок сына Павла

В примечании к первому тому редакция сообщала: «К первому тому „Записок Болотова^" приложен портрет автора, им самим нарисованный; гравировал академик Л. А. Серяков» (речь идет о портрете в рабочем кабинете). В приложении же к четвертому тому про этот же портрет говорится, что он рисован сыном Павлом.

Это расхождение можно, по-видимому, объяснить следующим образом. Опубликовав в первом томе первые семь частей «Записок» и снабдив их приложенным к рукописи рисунком, М. И. Семевский, знавший о том, что Андрей Тимофеевич занимался рисованием, вполне резонно посчитал его автопортретом. Когда же дело дошло до публикации четвертого тома, Семевский обнаружил в рукописи следующий текст: «И как описание жизни моей ему [сыну Павлу] полюбилось, то восхотел он укрепить ее [рукопись] несколькими картинками и при начале первой части срисовал самого меня, точно в таком платье и положении, в каком я спдючи за столом в своем кабинете над сочинением и писанием сей книги трудился, дабы и сему остался памятник» [²⁶ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 4. Стб. 729.]. Вполне естественно, что Семевский сделал сноску после приведенных слов Болотова, а также примечание к четвертому тому об авторстве портрета.

А вот почему в «Записках», опубликованных издательством «Академия» (1931), рисунок, изображающий Болотова в рабочем кабинете, снова назван автопортретом — непонятно. Несмотря на значительное сокращение объема книги, текст об авторстве Павла в ней сохранен (т. 3, с. 481). Однако то, что заметил Семевский, пропустил редактор из «Академии».

Главным критерием в решении вопроса о принадлежности того или иного портрета Болотова кисти его самого (а также сына Павла) или профессионального художника, должны быть манера живописи, ее уровень.

Рассмотрим с этих позиций известные в настоящее время портреты Болотова. Об одном из них (в рабочем кабинете) уже сказано. О втором, приводимом в «Записках», изданных Семевским (на обложке настоящей книги), сообщается, что это работа неизвестного художника. Совсем недавно А. Л. Толмачеву удалось в дневниках А. Т. Болотова обнаружить запись об авторе этого портрета. Им был Василий Семенович Попов. Кто он такой — пока остается неизвестным.

Портрет, хранящийся ныне в Эрмитаже, считается автопортретом. У Андрея Тимофеевича есть запись о том, что в 1763 г. он в течение нескольких дней занимался рисованием самого себя масляными красками. Но вряд ли эту запись можно отнести к данному портрету.

Во-первых, в работе над портретом чувствуется профессионализм, которым Болотов не обладал. Во- вторых, в 1763 г. ему было 25 лет, тогда как человек на портрете выглядит значительно старше. В то же время маловероятно, чтобы Болотова рисовал художник.

Рис. 15. Портрет А. Т. Болотова, хранящийся в Эрмитаже

События того времени, к которому относится появление портрета, подробно отражены в «Записках». Трудно представить, чтобы такое из них, как написание его портрета художником, исчезло из памяти Андрея Тимофеевича. А. Л. Толмачев высказал предположение, что на портрете изображен не Болотов.

Имеется фотография с миниатюры А. Т. Болотова из коллекции портретов русских деятелей, собранной в свое время великим князем Николаем Михайловичем (оригинал не сохранился). В биографической справке, сопровождающей портрет, сообщается: «Болотов умел рисовать и, кроме иллюстрирования своей рукописи, приложил свой портрет [имеется в виду рисунок в рабочем кабинете], который, как изображением лица и обстановки, так и манерой рисунка очень напоминает прилагаемую миниатюру, которая дожет быть также его собственной работы» [²⁷ Русские портреты XVIII и XIX в. СПб., 1908. Т. 4, вып. 2, № 64.].

Это заключение, хотя и повторяет ошибку по поводу рисунка в кабинете, по-видимому, правильное: портрет из коллекции князя исполнен или самим Андреем Тимофеевичем, или Павлом. Как известно, оба они увлекались миниатюрами.

Об авторе другой миниатюры (на слоновой кости), хранящейся в Государственном Историческом музее, сказать что-либо определенное трудно. Манера исполнения дает право приписывать работу самому Болотову. Хотя он и тяготел к рисованию с натуры, ему были известны различные приемы изобразительного искусства, в том числе рисование отраженных (водой, зеркалами) объектов. Еще большая вероятность того, что портрет выполнен Павлом. Однако смущает достаточно высокая степень мастерства исполнения.

Акварельный портрет Болотова, находящийся в Русском музее, правильно числится работой самого Андрея Тимофеевича. Достоверность авторства и время написания подтверждаются надписью сына Павла на обратной стороне портрета. 

Всяким делом Болотов занимался не только с увлечением, но и с особым подходом, с желанием вникнуть в него так, чтобы внести что-то новое, усовершенствовать. «А как по любопытству своему редко остаюсь я при том, что мне до того было известно, а, принявшись за дело, обыкновенно зачинаю тотчас помышлять, не можно ли чем-нибудь привесть то в лучшее совершенство, или по крайней мере что-нибудь такое придумать, что могло б служить либо к удобнейшему производству той работы в действо, либо к приданию опой более твердости и прочности и так далее» [²⁸ Экон. магазин. 1782. Ч. 22. № 40. С. 210.].

Мало того. Даже уже внеся что-то новое в то, чем он занимался, Болотов не успокаивался. Мысль его продолжала работать, отыскивая дальнейшие возможности совершенствования. «Как со мною не однажды уже случалось то, что нужно мне выдумать сначала что-нибудь хотя маленькое и иногда совсем неважное, как потом, простирая мысли свои о том предмете далее, мало-помалу добирался я и до множайшего и лучшего» [²⁹ Там же. № 51. С. 387.].

Рис. 16. Портрет А. Т. Болотова с миниатюры из коллекции великого князя Николая Михаиловича

Рис. 17. Портрет А. Т. Болотова с миниатюры на слоновой кости

Это стремление внести в каждое дело что-то свое, более совершенное можно обнаружить у Болотова и в занятиях рисованием. Однажды захотелось ему получше украсить различные поделки из дерева (шкатулки, футляры и т. п.). И сделать это не обычными красками, а простым и червонным золотом и серебром. В те времена продавалась особая бумага, на которую был нанесен тонкий слой этих металлов. И вот после длительных исследований Болотов разработал следующую технологию изготовления «золотых» рисунков на дереве. Шкатулка покрывалась особым лаком. На бумаге, специально для этого подобранной, Болотов изготавливал необходимый рисунок с помощью «сахарной воды». Андрею Тимофеевичу пришлось основательно потрудиться, пока рисунки на деревянных изделиях золотом или серебром получились действительно прекрасными (как это любил делать Болотов). Давайте проследим, как он шел к конечному результату. О подборе бумаги и лака уже говорилось. Нужно было найти вещество, которое бы, с одной стороны, легко плавилось, с другой — хорошо растворялось в воде. После недолгих поисков вещество было найдено — сахар. Но оказалось, что как жидкий, так и густой его растворы не годятся. Нужно было искать . оптимальную концентрацию. Такой она оказалась при весовом соотношении сахара и воды 1:2.