Тот факт, что дореволюционный и современный памятники различались, подтверждается фотографией могилы Андрея Тимофеевича, помеченной 1913 годом. Этот редкий снимок удалось отыскать в архивах В. Д. Поленова его внуку — Федору Дмитриевичу Поленову, директору музея «Поленово».
Появление фотографии, по-видимому, следует поставить в связь со следующим коротким сообщением в одном из журналов: «Открытие памятника А. Т. Болотову. На могиле известного историографа XVIII в. А. Т. Болотова в селе Русятине Алексинского уезда состоялось 9 июня освящение памятника, возобновленного на средства потомков Долинино-Иванских и Болотова. На торжестве присутствовали тульский губернатор, потомки Болотова, представители губернской архивной комиссии во главе с председателем, местное дворянство и окрестные крестьяне»[6 Ист. вести. 1914. Т. 127. № 7. С. 358.]. Вот тогда-то, очевидно, и была сфотографирована могила.
Рис. 12. Современный вид могилы А. Т. Болотова (1987 г.)
Не совсем ясно, что следует понимать под словом «возобновление». Судя по заголовку сообщения, а также по торжественности, с которой было обставлено событие (специальный церковный ритуал, присутствие высокого начальства, большое число участников), это было не просто обновление памятника, а установка нового. Тем более упоминается о средствах, внесенных потомками разных родственных линий.
Тогда возникает вопрос: почему понадобилось изготовление нового памятника? Куда девался старый? Разрушился ли он от времени (что весьма вероятно, поскольку длительное время находился без присмотра: родственники продали имение и разъехались по разным местам)? А может быть, кто-то увез безнадзорный «камень» для какой-то хозяйственной надобности (что тоже не исключено)?
И почему в сообщении идет речь о памятнике, а не о памятниках, ведь на фотографии их несколько? Может быть, действительно до этого времени на могиле стоял один общий памятник Андрею Тимофеевичу и его жене, как об этом писал внук М. П. Болотов. Или автор сообщения толковал понятие «памятник» широко, включая в него все, что было установлено на могиле.
И еще одна подробность. О происхождении современных памятников Г. В. Глаголева — научный сотрудник Богородицкого историко-художественного мусея — сообщила следующее: «На могиле было установлено надгробие из известкового камня. В 1957 г. оно было заменено копией, отлитой из цемента по проекту тульского скульптора Николая Ивановича Строгонова. Проект составлен но остаткам надгробия и его фотографии».
Совсем недавно А. И. Трошин, бывший директор Русятинской средней школы, ныне руководитель работ по созданию колхозного мемориального комплекса, нашел на русятинском кладбище обломки надгробия. После тщательной очистки его от земли и плесени мы обнаружили высеченные буквы и, вооружившись лупой, восстановили следующий текст на соединенных вместе обломках надгробия: «Здесь погребено тело Мар. Аврам. Кавериной урожд. Арцыбашевой. Да упокоит господь душу ея в обители... сконч. 1814 г.»
Вывод был ясен: найденное надгробие в свое время было установлено на могиле тещи Андрея Тимофеевича — Марии Абрамовны Кавериной.
На упомянутой выше фотографии могилы Андрея Тимофеевича 1913 г. видны три памятника. Два из них принадлежат ему и его жене. Долго оставалось загадкой, кому принадлежит третий памятник: имевшаяся на нем надпись была настолько неясной, что можно было лишь угадывать некоторые слова. И только когда нашли надгробие М. А. Кавериной и сопоставили текст, высеченный на нем, с трудно разбираемым текстом надписи на третьем памятнике фотографии, удалось установить л\ идентичность, а следовательно, и принадлежность памятника. В настоящее время надгробие М. А. Кавериной заняло свое место, с левой стороны от памятника Андрею Тимофеевичу.
Рис. 13. Могила А. Т. Болотова. Фотография 1913 г.
До последнего времени на фамильной площадке Болотовых стояла установленная А. И. Трошиным мемориальная дощечка с надписью, что здесь похоронена мать Андрея Тимофеевича — Мавра Степановна. На мой недоуменный вопрос о том, что послужило основанием для установки этого указателя, А. И. Трошин коротко ответил, что почерпнул информацию из книги С. Новикова. Пришлось разубеждать его прямым указанием Андрея Тимофеевича: «...погребена была в приходской нашей церкви, под самым правым клиросом».
Не соответствует действительности и установка в пределах могильной площадки небольшого надгробия с указанием, что оно поставлено на месте могилы сына А. Т. Болотова — Степана. Во-первых, место для своей могилы Андрей Тимофеевич выбрал лишь в 1792 г., тогда как Степан умер в 1773 г. и, следовательно, не мог быть похоронен на еще не выбранном месте. Во- вторых, в дневниках есть записи о месте захоронения ближайших членов семьи, умерших в Дворянинове до 1792 г. Это площадка с правой стороны алтаря, рядом с могилой матери Андрея Тимофеевича — Мавры Степановны. Здесь были похоронены сын Дмитрий, внучка Екатерина, сын Степан.
Ознакомившись с творчеством А. Т. Болотова, с его крупнейшими достижениями в различных областях биологической и сельскохозяйственной наук, мы вправе задать вопрос: а каковы были философские взгляды Болотова, какими нравственными принципами руководствовался он в жизни?
Напомним, что времена Болотова — это период становления капитализма, начало технического прогресса, эпоха французских просветителей, развития материалистического понимания природы, борьбы с религиозными догматами. Какую же позицию в этой сложной идейной обстановке занял Болотов? Какие решающие события и факторы в его жизни (не считая дворянского происхождения) определяли направленность убеждений?
Детство Андрея Тимофеевича проходило в весьма религиозной семье. Существенную часть обстановки в дворяниновском доме составляли образа с горящими перед ними лампадами. Умирающий отец наставлял сына перед смертью, что главной опорой в его жнзни должен быть бог. После смерти отца сугубо религиозное воспитание продолжила мать. Глубоко верующим в божественное начало бытия вступил в жизнь юный Болотов. Однако в армии, особенно в период пребывания полка в Кенигсберге, где ему довелось вращаться в университетских кругах, читать много философских книг, иметь беседы с «вольнодумцами», был период, когда юноша находился на идейном распутье. Вспоминая в дальнейшем эти годы, Болотов писал: «... ибо как скоро, по прочтении оной Вольфианской философии, сделался я способным к чтению и пониманию книг, содержащих в себе и самые важные и высокие материи, и, получив к такому чтению превеликую охоту, стал и доставать и выбирать к чтению более такие; то каким-то образом, между множества других книг стали мне попадаться в руки и самые вольнодумческие и такие, которые мало-помалу и совсем неприметным и нечувствительным образом стали вперять в меня некоторые сумнительные о истине всего откровения и христианского закона и совращать меня с пути доброго... А сие произвело, что я... впал наконец в совершенное сумнительство о законе и едва было не сделался и сам совершенным деистом и вольнодумцем... обуреваем был иногда таким страданием душевным, что не рад был почти жизни и не знал, что мне делать и верить ли всему тому, что нам сказывают о христианском законе, или не верить, а почитать все то баснями, выдумками и хитростью духовных, как то помянутые писатели в меня вперить старались» [7 Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 2. Стб. 59—60.].
Как видите, молодой Болотов весьма мучительно переживал душевный разлад. Однако в дело вмешался случай. Болотов, бывая в Кенигсбергском университете, познакомился с русскими студентами, проходившими там практику, и особенно сблизился с С. Ф. Малиновским. Тот как раз в это время начал заниматься философией у профессора Веймана, который в отличие от вольфианцев был сторонником другого немецкого философа — X. Л. Крузия. Малиновский, с согласия Веймана, привлек к занятиям и Болотова. Прекрасный педагог, Вейман сумел увлечь юношей своими яркими, образными рассказами. В результате груз религиозного воспитания получил новую поддержку и в конце концов пересилил. Взгляды Крузия, пытавшегося объединить разум с божественным откровением, рационализм с теологией, казались мечущемуся в поисках истины Болотову спасительным мостиком. Окончательное утверждение его на позициях верующего человека произвело знакомство с трудами И. Г. Зульцера — немецкого философа, эстетика, одного из представителей натуртеологии, который весьма ярко описывал красоту и гармонию природных явлений, объясняя их как результат божьего всемогущества.
Находясь во власти немецкой натурфилософии, Болотов впоследствии отрицательно воспринял прогрессивные идеи французских мыслителей. В его «Записках» можно неоднократно встретить неодобрительные высказывания в их адрес. Приведем одно из них: «... я нашел его [князя С. В. Гагарина] читающего французскую известного безбожника Гелфеция книгу, не только удивился, но и содрогнулся даже, узнав, что и старик сей был по примеру многих заражен до глупости вольтерианизмом и, находясь при дверях самого гроба, не переставал обожать Волтера, сего Гелфеция и других подобных им извергов и развратителей человеческого рода. Чувствительно мне сие было очень, и я искренне сожалел о его заблуждении, но рад с другой стороны был, что узнал сие благоврзменно и мог, сообразуясь с тем, располагать при разговоре с ним свои меры» [8 Там же. Т. 3. Стб. 927—928.]