2

Словно сквозь сон слышал Ты стук передвигаемых стульев, взволнованный голос и чувствовал на лице яркий свет. В его ладонях было что-то горячее, от чего по всему телу разливалось приятное тепло. Очнувшись, Ты увидел, что он сидит в кресле, завернутый в теплое одеяло, с грелкой в руках.

— Ну и напугал же ты меня! — сказала Фыонг. Внезапно взгляд Ты упал на булку, лежавшую в плетеной хлебнице. Он инстинктивно подался вперед, не в силах оторвать взгляд от золотистой корочки.

— Что с тобой?

Ты покачал головой, пытался подняться, но снова упал в кресло.

— Подожди, я сейчас разведу сгущенное молоко!

Фыонг кинулась к буфету и через минуту принесла стакан горячего молока. Ты жадно выпил полстакана. Сознание постепенно прояснялось, окружающие предметы становились отчетливее. Фыонг стояла рядом и молча смотрела ему в лицо, потом вдруг резко отвернулась:

— Как ты мог молчать? Почему не дал знать, что тебе приходится трудно?!

«В чем дело? — размышлял Ты. — Почему она плачет? Стоит ли из-за этого лить слезы!»

— Прости… — с трудом произнес он.

Фыонг смахнула слезы:

— Потерпи немного, я пойду приготовлю что-нибудь горячее. У меня есть помидоры, курица.

— Не стоит, я уже поужинал.

Но Фыонг уже исчезла. Она зажгла примус и принялась мыть, резать, варить…

Ты продолжал молча сидеть за столом. Теперь, когда он окончательно пришел в себя, он с любопытством разглядывал комнату. На стене, над изголовьем кровати, висела его картина, написанная им лет десять назад, — портрет Фыонг. В то время, когда они еще не представляли себе, какие неожиданные повороты подстерегают их на дороге жизни! Тогда они были наивны и неопытны, но чисты и искренни! Десять лет, прошло целых десять лет! И вон те пейзажи, развешанные по стенам, тоже его! Он вдруг вспомнил незнакомую женщину, которая приходила покупать их. Оказывается, она покупала их для Фыонг! Оказывается, Фыонг все эти годы старалась поддержать его как могла! Ты был растроган, и вместе с тем ему стало грустно. Выходит, больше почти никого и не заинтересовали его картины! Впрочем, это лучше, чем если бы эти пейзажи были похоронены в салоне какого-нибудь уездного толстосума или французского губернатора! Что поделаешь!

Фыонг внесла в комнату и поставила на край стола куриное жаркое, миску супу, заправленного томатами и яйцом, большую кастрюлю риса и посуду — две пиалы и две пары палочек. Она подвинула стул и тоже села к столу.

— Поедим вместе!

Ты покачал головой.

— Вместе нельзя. У меня открытый процесс. Стакан, из которого я пил, нужно обдать кипятком…

Фыонг смотрела на него широко раскрытыми глазами, губы ее задрожали, но она сделала над собой усилие и улыбнулась:

— Хорошо, ешь, я отложу для себя отдельно. Теперь ты успокоился?

— Не обращай на меня внимания, Фыонг.

— Ну что ты сидишь точно в гостях?

Фыонг прошла к буфету, взяла еще одну тарелку и отложила себе риса и кусок курицы. Потом пододвинула ему поближе тарелку с дымящимся рисом. О, до чего же хорош этот ни с чем не сравнимый запах! Видно, все ароматы земли и неба, солнечных лучей и дождевых капель соединились в зерне риса, поддерживающего жизнь!

Они ели, посматривая друг на друга, еще не веря, что сидят вместе за одним столом, еще не чувствуя прежней простоты и непринужденности. Ты отложил палочки.

— Спасибо, я сыт. А ты поешь еще.

— Ты говоришь со мной так, словно я стала тебе совсем чужой…

Фыонг грустно улыбнулась и тоже отложила палочки. Она встала, убрала со стола и заварила чай.

— Как ты живешь, Фыонг? — мягко спросил Ты.

— О, все так же! Я по-прежнему жена начальника уезда. Взбалмошная жена человека, который только и печется о том, чтобы выжать из людей побольше денег, вытянуть побольше взяток, и откладывает каждое су, надеясь разбогатеть. Недавно я сама провернула одно дело на черном рынке. Теперь у меня есть свои деньги. Время от времени за мной волочится кто-нибудь, причем ни один из моих поклонников не вызывает у меня ничего, кроме презрения и жалости. Тебе, наверное, все это противно слушать? Но честное слово, я не такая уж плохая!

Фыонг задумчиво смотрела на него:

— Кажется, я никого не любила, кроме тебя…

Она вдруг прижалась лбом к столу и закрыла лицо руками.

— Как мне жаль тебя, бедная моя Фыонг!

Ты не знал, произнес ли он эту фразу вслух или про себя, но Фыонг подняла голову и вскинула на него глаза.

— В какой стадии у тебя болезнь? Какие лекарства тебе нужны? У меня есть знакомый врач, специалист по легочным болезням. Завтра я зайду к тебе, и мы сходим к нему!

Ты покачал головой.

— Не стоит. Мне теперь никакие лекарства не помогут.

— То есть как не стоит! Надо же показаться врачу. Надо же лечиться! Ты должен жить хотя бы ради той женщины, которая любит тебя, ты должен писать картины! Ты живешь все там же, в мансарде? Завтра я приду к тебе.

Ты снова покачал головой.

— Не нужно, Фыонг. Я хотел бы попросить тебя только об одном…

— Хорошо, говори. О чем?

— …Заверни мне, пожалуйста, немного хлеба и еще чего-нибудь из еды, для Бить… И купи у меня несколько картин… Вернее, дай мне сотню-две донгов, а я сам отберу тебе несколько картин, которые я написал в последние годы… Я хочу оставить Бить немного денег…

— О небо! Ну о чем ты говоришь!

— Я очень благодарю тебя за все, но мне бы не хотелось, чтобы ты появлялась у меня. Я пойду, а то уже поздно.

— Ну как ты можешь!.. — Фыонг зарыдала, но тут же взяла себя в руки и поспешно встала.

— Хорошо, хорошо. Я сейчас.

В дверях она остановилась, плечи ее задрожали, и она поспешила уйти.

— Возьми, это тебе, — говорила она, подавая ему кошелку. — Я провожу тебя, посажу на рикшу и вернусь.

— Не стоит. Я не так уж плох, просто сегодня с утра не ел.

— Я пришлю тебе лекарства, ты не должен падать духом. Ты будешь жить и напишешь еще много-много картин!

— Да я и сам был бы не против, — улыбнулся Ты.

Ты доехал до рынка Донгсуан и сошел с трамвая. Эта холодная ночь от синего света фонарей казалась еще темней. Случайные прохожие торопливо пересекали улицу. Но в темноте то тут, то там, на тротуарах, у стен домов Ты замечал какие-то фигуры — живые скелеты, завернутые в старую мешковину, в рваные циновки. Одни стояли, другие медленно брели, вот-вот готовые упасть. И среди этих бродячих призраков прогуливались взад-вперед женщины в длинных платьях, которые появлялись теперь каждый вечер на улицах. Завидев одинокого мужчину, то одна, то другая шла с ним рядом, и все они задавали один и тот же откровенно-наглый вопрос. Да, теперь этот квартал тружеников с наступлением темноты превращался в пристанище проституток!

Ты быстро шел в сторону дома, думая лишь об одном — поскорее увидеть свет в окне под крышей. Бить, наверное, заждалась его. Несчастная, вот уже несколько месяцев ей ни разу не довелось поесть досыта! Она отказывала себе во всем, чтобы только накормить его. Поклюет чуть-чуть и заявляет, что сыта! А последние две недели неизвестно, как она вообще держится: за целый день только две чашки рисового отвара! Ладно, они завтра купят рису сразу месяца на два! Вдали уже показался переулок. Каким гнездышком стала для него теперь эта маленькая комнатка под крышей! Где-то там, в темной ночи, ему светил огонек — его путеводная звезда…

— Лучше отпусти, а то как дам — полетишь в канаву!

— Э-э-э!.. Чего ломаешься…

Послышался удар. Ты обернулся. Какой-то пьяный сидел на тротуаре, а проститутка с разгневанным видом, не оборачиваясь, уходила прочь. Пьяный парень протягивал к ней руки!

— Эй! Эй!

Увидев Ты, он потянулся к нему, словно желая ухватиться за что-то и встать, но ему это не удалось, он таращил красные глаза и, дыша водочным перегаром, вопил:

— Куда спешишь? Слушай, все умрем… все… умрем!

Ты обошел его стороной. Парень поднялся, сделал несколько неверных шагов и снова свалился, подполз к фонарному столбу, обнял его и забормотал что-то себе под нос.

Ты свернул к себе в переулок. Его не оставляло смутное недовольство собой и предчувствие, что сегодня его ожидает какая-то беда оттого, что он вернулся домой слишком поздно.