26

Ночи в декабре кажутся бесконечными. Серп луны, затерявшийся в бездне ночи, льет чистый свет на сады, растянувшиеся по берегу реки.

Дон проснулась, но не встает, она лежит не шевелясь, чутко прислушиваясь. Слышно, как буйволица переступает ногами в стойле, как, поматывая головой, задевает рогами стенку. Свернувшись калачиком, под боком у Дон тихо посапывает маленький Дау, а рядом на топчане ворочается муж, ему, видно, тоже не спится.

— Послушай-ка, отец… — тихонько позвала его Дон, снова напряженно прислушавшись к звукам, доносящимся из стойла. — Думаю, что это будет либо сегодня ночью, либо завтра к утру.

— А ты что не спишь? — Кунг сел на топчане. — Я сейчас схожу проведаю ее.

— Да, пожалуй, пойди взгляни, как она там. И вот что, разведи-ка огонь, все ей теплее будет.

— Что это? Кажется, самолет летит! Неужто они и по ночам стали летать!

Оба вскочили с постелей. Дон схватила на руки спящего малыша и крепко прижала к себе. Муж выбежал во двор.

Самолет, оглушительно ревя, промчался над самыми крышами. Дон увидела несколько огненных вспышек где-то около моста, и в ту же минуту земля задрожала от взрывов. Дон еще крепче прижала к себе сына, как бы заслоняя его от опасности. Когда раздался взрыв, маленькое тельце вздрогнуло, малыш вскрикнул и, закатившись в плаче, испуганно прижался к матери. В такую темень бомбят! Где-то очень близко. Совсем жизни нет! Рев мотора стал удаляться и наконец затих. Теперь слышны были только тревожные голоса людей, перекликавшихся по всему селу, из конца в конец.

— У моста бомбил! — крикнул Кунг со двора. — Хорошо, что ханойский поезд уже прошел, а то бы немало людей полегло!

Кунг отодвинул плетеный заслон и вошел. Он зажег спичку и засветил лампаду на алтаре.

— Убавь огонь, а то, чего доброго, этот стервятник еще вернется! Просто беда: Ка все ночи проводит около моста, как бы с мальчонкой не случилось чего!

— Он бросал бомбы как попало, так что беспокоиться нечего. Скоро рассветет, все и узнаем.

— У меня все равно на душе неспокойно. А каково сейчас бедной тетушке Муй? Да еще с Соан эта беда приключилась!

Кунг отыскал свой бамбуковый курительный прибор, скатал из табака шарик и глубоко затянулся.

— Ну что за подлая семья! — проговорил он в сердцах, выпуская изо рта дым. — Сыночек весь пошел в отца, такой же кобель! Хорошо еще, что он собирается жениться, то-то они и переполошились — хотят во что бы то ни стало замять эту историю. А так ни за что не отпустили бы домой девчонку. Жена депутата имеет еще наглость орать, что, мол, нет доказательств. Еще Соан окажется виновата! Кровопийцы!

Дон вздохнула:

— Ведь сколько лет мается несчастная девчонка у них! Боюсь, они не оставили мысль вернуть ее к себе. Вот увидишь, пройдет время, шум уляжется и они потребуют Соан назад.

— Пусть только попробуют! Всем миром поднимемся, не дадим девочку в обиду!

— Ты видел, как они жрут? Все кругом думают только о том, как бы не умереть с голоду, а они десятки туш на кухню отправляют!

— А что им, у них всего полно! Ладно, пойду взгляну, как там наша роженица.

Кунг зажег пучок лучины и вышел во двор. Дон тоже не утерпела, положила спящего Дау на кровать и вслед за мужем вышла посмотреть, что делается в стойле.

Буйволица с неестественно раздутым животом беспокойно переминалась в темном стойле, глядя на хозяев широко раскрытыми влажными глазами.

— Дай ей, мать, пока клок соломы, а я схожу приготовлю жмыха.

Над Лыонгом вставала заря, такая же, как всегда. Словно и не было событий этой ночи… Силуэты горных цепей Тилинь и Донгчиеу смутно вырисовывались на фоне неба, покрытого розоватыми клубящимися облачками. Над селами от дома к дому плыли глухие вздохи жерновов…

Супруги Дон и Кунг все еще возились возле буйволицы. Кунг снял перекладину, закрывавшую выход из стойла, и вывел буйволицу во двор под дерево. Дон принесла несколько охапок свежескошенной травы.

— Ешь! — приговаривала Дон. — Мы ли не растили тебя, не поили! Так принеси же нам буйволеночка, красивого, как цветок!

Буйволица потянулась было к траве, похрустела немного и отвернулась. Ноги ее стали переступать на месте еще быстрее, а широко раскрытые глаза вдруг остекленели, застыли, словно она прислушивалась к тому, что происходит в ней.

— Сейчас, пожалуй, начнется!

Дон продолжала держать перед носом своей любимицы свежую траву. Хоть и животное, а рожает так же мучительно, как и человек!

— Ну, потерпи, потерпи маленько!

Буйволица вдруг натужно вытянула шею, тяжело задышала, широко расставив задние ноги, а все ее могучее тело начало мелко дрожать.

Дон едва успела принять на руки горячее, влажное и нежное тельце. А буйволица, тут же успокоившись, начала мерно жевать траву. Потом вдруг повернулась, ткнулась влажной мордой в новорожденного и стала неторопливо, спокойно облизывать его, сначала голову и шею, а потом и все тельце. Она облизывала его, принюхивалась и шумно вздыхала над своим дрожащим детенышем.

На тропинке позади двора послышались голоса мальчишек, горячо обсуждавших события минувшей ночи.

— Вы не от моста идете? — крикнул им Кунг. — Ну что там?

— Он сбросил четыре бомбы на песчаную отмель. Там рыбаки разожгли костер, рыбу делили, ну, он и кинул. Двоих из поселка Мо убило!

— Ну и дела! Который раз уже этому поселку достается!

Дон поднялась, положив на землю буйволенка.

Он лежал умытый, распушившийся и в самом деле похожий на распустившийся цветок. Вот он пошевелил головой с черным носиком, повел большими влажными глазами, навострил ушки и вдруг разом вскочил на свои тоненькие ломкие ножки, потянулся к матери и требовательно ткнулся мордочкой в вымя.

Из-за гор показалось солнце.

Буйволица неподвижно стояла под деревом, глядя большими добрыми глазами на жадно чмокавшего малыша.