24

Мост через Лыонг стоял все такой же искореженный. Японцы, видно, совсем убрались отсюда, а американские самолеты теперь пролетали высоко, не обращая на мост никакого внимания. Несколько семей из разрушенных поселков у моста снова вернулись на старые места, слепив кое-как крохотные лачуги — лишь бы иметь какую-то крышу над головой. Они цеплялись за каждый клочок истерзанной земли. И там, где чернел сожженный бамбук, у самых земляных насыпей сгоревших домов вновь зазеленели аккуратные грядки с овощами.

Заканчивался еще один год, на носу был новогодний праздник. На этот раз на нем были серые одежды и шел он к людям сквозь голод и смерть. Декабрь был пасмурный, а люди в эту зиму оказались совершенно беспомощными перед холодами: все износилось до предела, и жалкие лохмотья уже не грели. Сейчас, чтобы прикрыть тело, приспосабливали любую ветошь, вплоть до стареньких циновок, кусков драной мешковины, накидок из пальмовых листьев, но все это тоже быстро расползалось, разлезалось прямо на глазах и превращалось в лохмотья. Старики и дети, посиневшие от холода, целыми днями не отходили от очагов, где тлела рисовая шелуха, ее подсыпали понемногу, по одной горсточке, чтобы растянуть подольше и хоть как-то поддержать тепло.

По ночам холод становился нестерпимым, но Ка по-прежнему каждую ночь отправлялся к переправе таскать тяжеленные чемоданы и корзины. Он раздобыл где-то пилотку и старую солдатскую гимнастерку, которая болталась на нем как на вешалке и доходила до колен. В ней и без того худенький мальчуган казался совсем тщедушным.

Первый поезд, хайфонский, уже ушел, и сейчас Ка грелся у костра вместе со взрослыми носильщиками. Он сидел у самого огня и все никак не мог отогреться. Ка надвинул пилотку на самые глаза, потом отогнул края книзу и прикрыл уши, а ноги поджал и спрятал под просторной гимнастеркой. Сверху сыпалась дождевая пыль, слабый костер то и дело затухал, и носильщикам приходилось раздувать его, встав на колени. Едкий дым щипал глаза, все надсадно кашляли.

— Дождь-то не перестает! Сейчас подойдет поезд и начнут наши пассажиры кувыркаться!

Носильщики рассмеялись и посмотрели на дорогу, ведущую от причала вверх по откосу. Подъем был действительно крутой, а в темноте, да еще когда земля от дождя превращается в сплошное месиво, человек и без багажа с трудом одолевает его. Носильщикам придется таскать по этой грязи тяжелые чемоданы, узлы и корзины, да еще бегом — каждый старался успеть сделать два-три рейса. Вчера один носильщик потащил по склону огромный ящик, поскользнулся, упал и покатился вниз, а ящик — ему на грудь. Теперь лежит дома, неизвестно, жив ли.

— На этом откосе наверняка кто-нибудь свернет себе шею! Я в носильщиках хожу немало лет, поверьте моему слову: место это нечистое! Где хоть раз прольется кровь — добра не жди!

— Чистое — нечистое, при чем тут это! Раз воры-подрядчики не следят за дорогой, откуда ей быть чистой!

— На месте сразу умрешь — еще ничего, а вот калекой остаться страшно — сам замучаешься и своих замучаешь!

Ка сидел, уткнув подбородок в колени, прислушиваясь к разговору взрослых и рассеянно глядя вниз, на песчаную отмель. Вдруг он вскинул голову. К берегу причалила лодка, и среди тех, кто сошел на отмель, он заметил девушку, удивительно напоминавшую сестру. Он вскочил и сбежал вниз.

— Соан! Ты что тут делаешь?

— Это ты, Ка? Да вот встречаю своих, «бакалавра» и «мадемуазель».

Они стояли посреди отмели.

— А что это у тебя за странная штука на голове?

— Твои что-то рано на этот раз приехали встречать Новый год.

— Дело не в этом, «бакалавр» готовится к свадьбе.

— Да, верно, он ведь женится на дочери губернатора Ви.

— Откуда тебе все известно?

— Хм! Подумаешь! Об этом по всему поселку болтают. Ну и рожа у этой губернаторской дочки! Я часто вижу ее, когда она приезжает на рынок, — сидит в машине, на лице вот такой слой штукатурки. Смотреть противно! Каждый день привозят полную машину птицы, рыбы и всякой всячины. И куда им столько еды?

Издалека донесся паровозный гудок, и брат с сестрой, взявшись за руки, побежали к станции.

Длинный состав не спеша замедлял ход. Ка потащил сестру к хвосту поезда. Там он вскочил на подножку вагона и помог подняться Соан. Они шли по ярко освещенному вагону навстречу потоку, а пассажиры торопились поскорее выбраться наружу. В вагоне первого класса с мягкими кожаными сиденьями они обнаружили Тыонга, который при виде их, зевая, потянулся и лениво встал.

— Здравствуйте, с приездом вас! — приветствовала Соан своих хозяев.

— Чемоданы под скамейкой, — бросила Нгует, скользнув взглядом по лицу Соан.

Ка вытащил чемодан из-под лавки и с трудом поднял его на плечо.

— Есть еще какие-нибудь вещи? — спросила Соан у Нгует.

Та смотрелась в зеркало, поправляя волосы, растрепавшиеся во время сна.

— Больше ничего. Это твой брат? Какая у него бандитская физиономия! Возьми мою кошелку и плащ, да смотри не урони в грязь!

— Машину за нами прислали?. — спросил Тыонг.

— Она дожидается вас на том берегу.

Соан повернулась к хозяйскому сынку и словно наткнулась на его взгляд, приклеившийся к ее телу.

— Скорее, Соан, все лодки уже полны! — крикнул Ка и побежал вперед занимать места.

Хозяйские дети переправились на противоположный берег, машина их скрылась из глаз. Ка и Соан рассмеялись.

— Ну прямо господин уездный начальник, который укололся о колючку! До дому два шага, а им машину подавай! А скряги какие: чемодан им перенес, так хоть бы одно су дали! Да я наперед знал, что скорее сдохнешь, чем от них платы дождешься, просто тебе хотел помочь. А не могла бы ты сегодня зайти домой и остаться переночевать?

— Ты что, с ума сошел? Если хоть немного задержусь, такой крик подымется! Как только приду, тут же надо воду согреть, чтобы им искупаться с дороги. А корм свиньям? Кто его за меня сварит?

— Тьфу! Сдохнуть можно. А ты пошли их к черту да и останься дома на один день!

— Да как же это!

Они шли по дамбе. Несмотря на шум ветра, Соан отчетливо слышала звонкий голос брата.

— Ты бы стащила у них немного риса, а то наши дома голодают.

— Попробуй стащи! Они там все как шакалы.

— Ничего-то ты не умеешь! Ведь свадьба готовится, столы небось будут ломиться от еды. Вот бы мне туда, уж я бы не растерялся! Домой придешь — все сидят голодные, целый день на одной похлебке из отрубей, а мать — та совсем почти не ест, все детям отдает. Когда разгружают рис, я не теряюсь, заберусь в вагон, пырну ножом мешок, все что-нибудь перепадет.

— Смотри, поймают — изобьют!

— Пусть сначала попробуют поймать!

Ка рассмеялся, а Соан только вздохнула. Она знала: не будь Ка, матери с ребятами давно уже нечего было бы есть. Сейчас везде только и говорят о том, что надвигается настоящий голод. Все поняли это сразу же после сбора весеннего урожая. Французы обложили крестьян дополнительным налогом, с каждого мау — по два с половиной центнера. Все и так едва-едва тянули из-за того, что пришлось пожертвовать кукурузой и бобами ради японского джута, а тут еще этот неожиданный налог. Во многих семьях после расчета с помещиком и уплаты налога риса даже на месяц не осталось! Мало-мальски зажиточным, чтобы разделаться с налогами и дотянуть до января-февраля, когда пойдут кукуруза и батат, тоже пришлось из кожи вон лезть. Почти месяц зрел на полях рис, люди едва управились с урожаем, а в селах уже голодно, точно после вражеского набега. Солдаты и чиновники из уезда ходят по полям вместе со старостой и сельской стражей, проверяют, кто сколько засевал земли, и требуют рассчитаться сполна. А когда из села Гань потянулись в уезд длинные вереницы крестьян с коромыслами на плечах, чтобы ссыпать собранный рис в казенные закрома, за ними до самой окраины шли женщины с детьми на руках, шли, обливаясь слезами…

— Да, Соан! — Ка обернулся к сестре и радостно сообщил: — Буйволица тети Дон скоро теленка принесет!

— Это же не ее буйволица, они взяли ее в аренду у Лыу, брата Кунга!

— Будто я не знаю. Лыу и его жена на всех перекрестках трубят, какие они добрые, а тетя Дон с мужем за эту буйволицу бесплатно обрабатывают им и поле и огород. Тоже брат называется! С родным братом хуже чем со скотиной обращается! Но половину теленка все равно тете должны отдать! А знаешь, ее Дау такой крепыш, я с ним нянчился тут как-то, мальчишка — прямо загляденье!

— Ну!

У Соан от холода зуб на зуб не попадал.

— Давай бегом!

— Ты только потише, а то я за тобой не поспею.

Они взялись за руки и побежали по дамбе сквозь холодную ночную темень.

От короткой встречи с братом у Соан стало веселее на душе. Даже вернувшись в поместье, она продолжала думать о Ка. Ни замечания, ни окрики хозяев и их привередливых отпрысков не трогали ее. Словно не слыша их, она продолжала делать свое дело и только иногда отвечала коротко: «Да, хорошо», а мыслями в это время была совсем не здесь. Нгует, видя, что Соан едва сдерживает улыбку и совсем не обратила внимания на выговор, который она ей сделала, с возмущением сказала брату:

— Да она стала совсем полоумная!

Приближался день свадьбы, дел было невпроворот, и прислуга сбилась с ног. Ежедневно приходили с поздравлениями десятки гостей, друзья, просто знакомые и даже крестьяне, арендующие землю у депутата. Они шли со всей округи, дожидаясь своей очереди, чтобы поздравить хозяйского сына, преподнести бутылку рисовой водки или пару куриц. На кухне чего только не готовили: и говядину, и козлятину, и свинину: ведь гостей ожидается много, и среди них — люди именитые.

Соан в эти дни ложилась не раньше полуночи. В связи с предстоящим торжеством ей сшили новую одежду, которая заодно считалась и подарком к Новому году. Увидев Соан в черных сатиновых шароварах и новой коричневой кофте, старая Ден, ходившая за скотиной, улыбнулась своим беззубым ртом и покачала головой.