16

В эту зиму жители сел по берегам Лыонга повидали столько всяких типов американских самолетов, что никого уже не удивляли ни «пятиголовые», ни «трехголовые», ни «коромысла», ни даже самолеты «с гусиной шеей» или «с двумя туловищами», как называли их здесь. А японские самолеты точно куда-то провалились, только иногда два-три «тупорылых» появлялись со стороны Зялама и исчезали в направлении Куангиена или Хайфона, очевидно, они должны были встретить американцев на подлете к берегу. Но потом они внезапно исчезали, и американцы беспрепятственно хозяйничали в небе. Они летали на любой высоте, появлялись то со стороны моря, то из-за горных цепей Уонгби и Донгчиеу и шли на Ханой и Хайзыонг или, наоборот, летели от Ханоя к морю.

Почти каждый день со стороны Хайфона доносились раскаты, похожие на гром. Пассажиры, проезжавшие мимо полустанка, взволнованно говорили о страшных бомбардировках, которым подвергся Ханой. В поездах между Хайфоном и Ханоем появился старый бродячий певец, который на старинный лад, под звуки своего ни[22] рассказывал об этих событиях в стихах, им самим сочиненных: «Достойны жалости погибшие ужасной смертью, погребенные под развалинами… кто мог подумать, что в один миг дом его превратится в облако пыли… Один с ногами, но без рук… Другой лежит с развороченным животом…»

Однажды под вечер, когда небо затянула серая пелена, жители станционного поселка — нескольких хижин, крытых соломой, — услыхали гул самолетов, летевших в сторону Хайфона. Все высыпали на улицу.

— Что это они надумали прилететь в такую погоду!

— Вон пять штук!

— Как тяжело они гудят!

— А вдруг им надоело бомбить Хайфон и они решили сбросить бомбы на Хайзыонг?!

Четко выделяясь на фоне молочно-серого неба, над головами проплыли пять черных машин.

В это время Ка, одетый в старенькую рубашку, спускался по песчаной отмели возле моста с ведрами на коромысле. Заслышав гул, он остановился, задрал голову и стал смотреть в небо. Наморщив лоб, он внимательно следил за пятеркой самолетов, которые уже почти скрылись вдали, но вдруг круто развернулись и пошли прямо на мост.

— Уй! — взвизгнул мальчишка, увидев, как передняя машина накренилась, а потом камнем ринулась вниз.

Самолет страшно ревел почти у самой земли, но вот он снова взмыл вверх, и от его брюха отделилось несколько черных точек.

— Уй!

Мальчишка швырнул коромысло и сломя голову бросился бежать по отмели прочь от моста. Взрывная волна догнала его, сбила с ног и покатила по песку. Он замер, уткнувшись лицом в песок, слыша, как самолеты продолжают реветь прямо у него над головой. На минуту подняв голову, Ка увидел, что другой самолет тоже сбросил бомбы и дальний конец моста заволокло дымом.

Вода в реке вздымалась огромными фонтанами, оглушительно ревели бомбардировщики, бомбы рвались с таким грохотом, что, казалось, раскалывается голова. Ка хотелось спрятаться, зарыться в землю, при каждом взрыве он падал лицом в песок и тут же снова поднимал голову, чтобы посмотреть, что делается в небе. Наконец все стихло, самолеты улетели. Мальчик сел и огляделся. От того, что он увидел, мурашки побежали по спине. Огромное пламя жадно охватило деревья у въезда на мост. Ка бросился бежать вдоль берега, крича во все горло: «Люди! Люди! Пожар! Горим!»

Взобравшись на дамбу, мальчик увидел, что часть улицы, на которой стоял дом его хозяйки, не пострадала, но чуть дальше, у самой дамбы, несколько домов было окутано дымом. Все вокруг было изъедено воронками: въезд на мост, сухие рисовые поля, песчаная отмель. Склады, недавно выстроенные недалеко от моста, превратились в груды развалин, над которыми висело облако пыли. Бамбуковые стены домов горели с неистовым треском, ветер раздувал пламя, и оно перекинулось на заросли бамбука. Крики, стоны, плач неслись из той части поселка, где горели дома, из деревушки на той стороне реки. Ка с минуту постоял, наблюдая эту картину, потом, вспомнив про ведра, бросился к реке. Коромысло и ведра валялись там, где он их оставил. Он поднял на плечо коромысло, осторожно спустился к реке, набрал воды и стал взбираться по крутому склону, оставляя на песке цепочку следов.

Когда стемнело, Ка украдкой сбежал из дома. Он хотел пробраться к мосту, посмотреть на склады, куда раньше строжайше запрещалось подходить. Вот и сейчас сельская стража с фонарями охраняла подходы к складам. Но она могла их охранять от кого угодно, только не от него! Ему были известны здесь каждая канавка, каждая кочка. Ка спустился на отмель, держась как можно ближе к берегу, и пополз вдоль дамбы к складам. В темноте едва различались груды развалин, среди которых мелькали огоньки фонарей. Ка тихо проскользнул за ограду и спрятался за развалинами. Невдалеке при тусклом свете керосинового фонаря двое рабочих раскапывали груду обломков. Но вот они отложили лопаты и вытащили из-под обломков труп, ухватив его за ноги.

— Староста!

— В чем дело?

— Здесь какая-то женщина.

— Отнесите ее к стене и продолжайте рыть, нет ли там еще кого.

Староста Тон в черном долгополом платье подошел к стене, возле которой лежал труп женщины, поднял над головой фонарь и, отбросив бамбуковым посохом волосы с ее лица, стал всматриваться. Лицо женщины почернело, рот был перекошен, глаза тускло поблескивали из-под полуоткрытых век, одна рука покоилась на груди. Вдруг староста вздрогнул и поспешно приблизил фонарь к самому трупу. На руке женщины блестело кольцо. Староста быстро огляделся, поставил фонарь на землю и, опустившись рядом с трупом, стал судорожно стаскивать кольцо. Неподатливые холодные пальцы мертвой вызвали у старосты суеверный страх, ему казалось, она нарочно не отдает кольцо и вот-вот схватит его самого.

— Староста!

Староста вскочил с земли:

— Ну что вы все время орете?!

— Мы тут закончили.

— Переходите вон к той большой куче!

Рабочие вскинули лопаты на плечи и удалились. Староста снова опустился рядом с трупом. На этот раз он уже не волновался, он развел пальцы мертвой руки и сильным рывком сдернул кольцо, потом поднялся и воровато огляделся вокруг. Убедившись, что за ним никто не следит, он стал шарить по телу мертвой и, нащупав туго набитый кошелек, надрезал его складным ножом, вытащил из него какой-то сверток и быстро сунул к себе в карман.

Ка, затаив дыхание, следил за этими манипуляциями. Староста подхватил лампу и пошел было прочь, но остановился в нерешительности и еще раз осветил фонарем лицо мертвой. Ка почудилось, что он узнал Кан, лоточницу, торговавшую всевозможной снедью в поездах на пути от Хайфона до Хайзыонга. У них на полустанке она обычно выходила и отдыхала, поджидая поезд из Ханоя, чтобы вернуться домой. Значит, старый Тон ограбил мертвую Кан! Мальчик нашарил в темноте ком земли и, привстав, с силой швырнул его в старосту.

Тот как раз приготовился более тщательно обыскать труп. Ком земли угодил ему прямо в грудь. Староста в ужасе вскочил. Ему представилось, что душа умершей решила отомстить ему, и он бросился бежать туда, где двое рабочих продолжали разрывать кучу обломков.

С ловкостью ночного зверька Ка облазил все склады и, когда удовлетворил свое любопытство, вернулся восвояси. Однако к хозяйке он не пошел, а направился к хижине Ты Гатя. Старик еще не спал, он грелся в одиночестве у полупотухшего очага. Мальчик поскребся у двери.

— Кто там?

Ка молчал, еле сдерживая смех.

— Совсем одолели, проклятые крысы!

Ка не выдержал и прыснул:

— Да это я!

— Вот бесенок! Ну входи. Откуда это ты?

Ка отодвинул плетеную дверь, вошел в хижину и примостился у очага рядом со стариком.

— Я был у моста. Что там творится, дедушка!

Мальчишка, округлив глаза, пересказал все, что видел. Старый Ты Гать слушал его, нахмурив брови.

— Ах, проклятое племя! Ну да, это Кан, муж у нее, кажется, работает в порту. Не знаю, сколько у нее детей осталось… У нас в поселке тоже несколько человек убило.

Вдали послышался паровозный свисток — приближался ночной из Хайфона. Старик покачал головой:

— Тому, кто живет у этого моста, покоя не будет! Поверь мне, они еще не раз прилетят сюда бомбить. Может случиться, и всего поселка не станет, сынок.

Поезд был скорый, на полустанке не останавливался. Слышно было только, как дрожала земля, когда состав с грохотом проходил по мосту.