12

Старый Дьем проверял тетради, которые стопкой возвышались на письменном столе, стоявшем у окна, в углу гостиной. Свет небольшой, прикрытой абажуром настольной лампы падал на белые страницы, бликами сверкал на серебре волос. Из темноты в противоположном конце комнаты тускло поблескивал торжественной позолотой алтарь предков. Сквозь тонкую занавеску светились огоньки лампад и курильницы черной меди.

Послышался стук в дверь.

— Кто там? — Дьем снял очки и повернулся к двери. Он тяжело поднялся и пошел открывать.

— А, это ты… — сказал он, увидев на пороге Хоя.

— Давно не были у вас, решили зайти.

— И Донг с тобой! Ну, заходите. — Дьем кивнул братьям и крикнул в сторону соседней комнаты: — Нган, где ты, дочка? Завари-ка нам чай!

Учитель зажег верхний свет, погасил лампу на столе и пригласил братьев сесть, указав на два старинных кресла. Хою показалось, что сегодня дядя принял его не так, как всегда, не чувствовалось ни обычной радости, ни молодого задора, которым учитель при случае любил щегольнуть. Когда же Дьем опустился в кресло напротив Хоя, тот был поражен: насколько изменился он за столь короткое время. Сеть глубоких морщин покрыла лицо, углы рта опустились еще ниже, теперь это была не обычная скептическая усмешка, это было просто старческое выражение.

Обстановка гостиной не изменилась, только рядом с креслами на круглом, в виде бочонка, табурете появился аквариум с рыбками. На письменном столе Хой заметил второй аквариум, поменьше, и, наконец, в углу, около алтаря, — третий! Видно, старик всерьез занялся разведением рыбок.

— Давно не заходили. Отец, детишки здоровы? Как Тхао после родов?

Вопрос Дьема прозвучал тепло и участливо, но Хою показалось, что у дяди какой-то отсутствующий вид. К счастью, из соседней комнаты появилась Нган, чем-то явно озабоченная. При виде братьев радостно вспыхнула, глаза ее потеплели.

— Донг!

Донг сидел в своем кресле молча, почти неподвижно. Он всегда чувствовал себя неловко в этой комнате с мебелью черного дерева и массивным алтарем, задернутым красными, выцветшими от времени шелковыми занавесками. При появлении Нган он поспешно вскочил с кресла и ушел с девочкой в соседнюю комнату, радуясь, что избавился от скучной беседы.

— Что же ты так долго не приходил? — с упреком спросила Нган.

— А где Лок?

— Спит.

Донг огляделся. В комнате стояла кровать главы семейства, топчан Нган, платяной шкаф с зеркалом, буфет и обеденный стол, на котором были разложены учебники Нган. Кровати Лока не оказалось.

Уловив во взгляде Донга недоумение, девочка улыбнулась:

— Мы его устроили на кухне, здесь он ни за что не хотел остаться. Пробовали его уговорить, но он поднял крик.

Нган говорила о брате с трогательной теплотой, однако видно было, что ее смешило странное поведение Лока.

— Покажи, что вы сейчас проходите.

Донг присел к столу и стал листать тетрадку. Нган поставила на плитку чайник, достала из буфета и расставила на подносе чайную посуду.

— Попробуй-ка. — Нган поставила перед Донгом тарелку с конфетами. — Сама делала.

Когда чайник закипел, Нган заварила чай и понесла поднос в гостиную.

Донг удивился, увидев, какие чистые, аккуратные тетради у Нган, какой ровный и четкий у нее почерк, такой же ясный, как и черты ее лица. Но когда он открыл альбом для национальных орнаментов, он был просто поражен. Сюда Нган переносила узоры вязки. В подборе красок чувствовался отличный вкус, рисунки были строгие и изящные. В этой убогой комнатушке с ветхим семейным алтарем, пережившим не одно поколение хозяев, развивалось самобытное мышление, сложный духовный мир. Так среди сухих колючек кактуса неожиданно распускается прекрасный алый цветок.

Когда Нган вернулась, Донг стал с интересом разглядывать ее. Нган была в том возрасте, когда в девочке уже ощущается девушка. И овал лица и черты оставались пока еще детскими, но в тоненьком гибком стане, в длинной черной косе, в блеске глаз уже угадывалось что-то девичье.

— Пойдем посмотрим Лока, — предложила Нган.

Они пересекли двор и остановились перед дверью кухни. В кухне было темно, у входа стоял топчан с опущенным пологом из черного тюля. Они стояли молча, прислушиваясь к ровному дыханию, доносившемуся из-под полога. Нган знаком попросила Донга не шуметь.

— Как чувствует себя Лок, ему не лучше? — спросил Донг, когда они вернулись в комнату.

— Сейчас он совсем успокоился, — ответила Нган, пододвигая Донгу тарелку с конфетами. — Иногда за весь день ни одного слова не произнесет. Сидит, улыбается. А то вдруг начнет сам с собой вслух разговаривать. Говорит, это у меня в голове люди спорят. Послушаешь — смех берет! Папу он очень боится. Увидит — отвернется к стене, сядет, ноги под себя подожмет, руки на груди сложит, глаза закроет, ну точь-в-точь Будда! И все бормочет, бормочет. Иногда ночью выйдет во двор украдкой и бродит там один. Руки вытянет вперед, глаза закроет — словно слепой. Сор во дворе начнет подбирать или в канаве копаться. Вначале мне жутко было! Пробовала удерживать его — он кричит, обзывает меня ведьмой. Раз такую оплеуху закатил — у меня искры из глаз. А стоит отцу выйти — он тут же шмыгнет к себе на кухню. Иногда он все же узнает меня. Становится таким послушным, рассудительным. Позовет, попросит, чтобы я ему испекла лепешку. Потом усадит рядом с собой, положит руки мне на голову и колдует, счастье привораживает.

Нган рассказывала с улыбкой, и вдруг на глаза ее навернулись слезы. Она торопливо смахнула их, губы ее дрожали.

— Я так люблю моего Лока! Уйду в школу, а сама все думаю, как он там один дома. Вырасту большой, начну зарабатывать, будем жить с ним вместе. Никогда-никогда не брошу его!

Когда в гостиной были исчерпаны все темы, Хой поднялся с кресла и подошел к аквариуму посмотреть рыбок.

— Ты взгляни на ту, черную, — сказал Дьем, тоже повернувшись к аквариуму и посасывая трубку. В голосе его Хой с удивлением уловил теплые нотки. — Посмотри, как она плывет. Легко, спокойно, так, наверное, святые в небе обмахиваются веерами из страусовых перьев. Эти крохотные существа ухаживают друг за другом, прямо как настоящие супруги! Самец не отстает от самки, вертится вокруг, заигрывает. Такая любовь! Смотришь на них и невольно сравниваешь с людьми. Да, велика премудрость создателя!..

Хой продолжал стоять у аквариума, а старый Дьем сидел в своем кресле, задумчиво посасывая трубку, казалось, высокие мысли, которые вызвали у него эти рыбки, интересовали его сейчас больше всего на свете.

— Ты что-нибудь слышал о Вьетмине? — вдруг как бы невзначай спросил он Хоя.

Хой вопросительно посмотрел на дядю, не понимая, к чему он затеял этот разговор. Старик подошел к письменному столу, открыл ключом один из ящиков и достал какой-то конверт.

— Вот посмотри, я получил это неделю назад. Кто-то сунул мне под дверь.

В конверте были два сложенных пополам листка. Хой развернул их и сразу догадался — листовки! Одна была написана иероглифами, другая — латиницей. Обе отпечатаны литографским способом.

Старый учитель откинулся на спинку кресла и посмотрел на Хоя, во взгляде его читалось явное удовольствие.

— Выходит, не забыли про меня! Вполне возможно, это кто-нибудь из моих учеников.

Хой снова взглянул на листки. Красивый, четкий почерк, жирным шрифтом выделен заголовок: Манифест борьбы за независимость Вьетнама. Послание соотечественникам. И подпись: Нгуен Ай Куок.

— Можешь взять их с собой. Но как только прочтешь, сделай милость, сразу же сожги.

Хой был тронут доверием старика.

— Это письмо Нгуен Ай Куока! — понизив голос, пояснил Дьем и, немного помолчав, раздумчиво, словно про себя, продолжал: — В отношении Нгуен Ай Куока сомнений быть не может. Я лично полностью доверяю ему. Это настоящий революционер, надежда отечества! Но я не могу понять пути, который наметил Вьетминь. Призывать сейчас народ и французов свергнуть, и изгнать японцев! Да откуда у нас на это силы? Правда, они не ладят между собой, и можно было бы воспользоваться этим, пусть одни колотят других.

У Хоя давно уже просились на язык возражения, но он сдерживался, чтобы дать старику выговориться, ему казалось, что тот чего-то не договаривает. И действительно, Дьем вдруг вплотную придвинулся к Хою и зашептал:

— А ты слышал историю со стариком Хоангом? Говорят, японцы вывезли его из Ханоя!

— Хоанга? Инспектора народного образования?

— Ну да! Знаешь, сколько французская охранка похватала наших. До чего же хитры. Решили связать по рукам и ногам нашу интеллигенцию. Хоанг догадывался, что за ним идет слежка, и принял меры. Не успели жандармы подъехать к его дому, как тут же появились две машины японской военной полиции. Из одной выходит майор с мечом на поясе и предлагает Хоангу свою защиту. Хоанг садится к нему в машину, и та уезжает. Французы так и остались стоять с разинутыми ртами. Говорят, сейчас Хоанг не то в Хюэ, не то в Сайгоне.

— Так это же настоящий скандал!

— А как же! Хоанг — персона. Я как-то в начале лета зашел к нему, он мне рассказал, что получил письмо от Кыонг Де. Тот утверждает, что у нас нет иного выхода, кроме как воспользоваться помощью японцев. Что там ни говори, они все-таки ближе и по крови и по духу.

Хой рассмеялся:

— Тут еще не известно, кто кем воспользуется! Помните историю с вьетнамскими частями, что перешли к японцам в Лангшоне? Лок писал об этом в своем дневнике. Так вот, японцы тогда использовали вьетнамских солдат в бою, а потом выдали их французам.

— Тогда — одно, теперь — совсем другое! — возразил Дьем. — Что говорить, несладко просить милости у чужого дяди. Но видно, такова уж наша участь! То, что предлагает Вьетминь, выглядит очень заманчиво, но нам, по-моему, это не под силу. И не вовремя. «Страны оси» одерживают одну победу за другой. Они сейчас сильны, как летящий дракон. У нас действительно нет иного выхода!