11
Дома Донг застал только Биня, который сидел в саду, в тени гуайявы, и сосредоточенно плел корзину.
— Обедать будешь? — спросил он, не отрываясь от работы. — Брат уже поел и уехал по делам.
— А Быой еще не вернулась?
— Нет, иди ешь. Я поджидаю из школы На, зайду попозже. А Быой неизвестно когда вернется.
Братьям не сразу удалось найти такую удачную квартиру — за один донг в месяц; плюс к тому хозяин брался готовить им. Прошло уже немало времени, с тех пор как Бинь овдовел и у него осталось трое детей — все девочки. Старшая вышла за пильщика с причала Тем, так что теперь с Бинем жили только шестнадцатилетняя Быой и На, которой недавно исполнилось девять. Кормились за счет крохотного огорода. Кроме того, растили на продажу свинью, а в восьмом месяце лунного календаря высаживали кусты персика, дикого мандарина и цветы — этот товар шел нарасхват в предновогодние дни. Их деревянный дом, крытый соломой, выходил на берег озера, от которого в жару веяло прохладой. Одно неудобство — свиной хлев почти вплотную примыкал к дому. Из-за этого здесь не переводилась едучая мошка, а в жаркие летние дни от свинарника несся такой смрад, что у Хоя голова разламывалась от боли. Хозяин страдал желудком, и на плечи Быой легла вся тяжелая работа по дому. С раннего детства Быой не расставалась с коромыслом, видно, потому и осталась маленького роста. Солнце еще не взойдет, а она уже с коромыслом на плечах семенит по дороге на рынок своим упругим, спорым шагом. С рынка бежит на Соевую улицу, оттуда на Угольную — за пойлом для свиньи. А вечером нужно еще прочистить канавки, полить овощи, прополоть огород. И уже почти затемно тащится Быой по дороге к городу собирать навоз на удобрение. День-деньской носится она как заведенная, ни на минуту не присядет. И всегда ровна, приветлива. Быой любила поговорить с постояльцами и часто приставала к Хою с просьбой почитать ей вслух свои рассказы. Учиться ей не пришлось, зато она знала много песен, почему и пользовалась особым расположением Хоя. Чтобы младшую дочь не постигла участь Быой, Бинь по совету Хоя устроил девочку в начальную школу.
Донг ушел обедать. Ели они с братом обычно в своей комнате, ибо во всем, что касалось денежных расчетов, Бинь был крайне щепетилен; он и готовил и накрывал братьям отдельно. Кормил он их отлично и всегда вовремя. Сам с дочерьми ел когда придется и что бог пошлет.
Донг уже кончал обедать, когда шторки на дверях тихо раздвинулись и вошел хозяин. Он присел рядом с Донгом на длинную бамбуковую скамью, налил себе чаю, закурил и приступил к обычным расспросам:
— Ну, что нового пишут в газетах? Как там война?
— В России идут упорные бои. У немцев под Москвой несколько десятков дивизий, а взять они ее не могут: русские стоят насмерть. И морозы сейчас в России страшные. Все в снегу. Немцы тысячами мрут от холода. Недобрым словом «генерала Зиму» поминают.
— Сколько же в одной дивизии солдат будет?
— Да не меньше десяти тысяч!
— Выходит, с каждой стороны по нескольку сотен тысяч воюет?
— И это только под Москвой! А на всех русских фронтах миллионы и миллионы.
— Ну а японцы что?
— Японцы на днях взяли Гонконг и Сингапур. Сейчас ведут бои за Филиппины.
Хозяин слушал его, прихлебывая из чашки чай, и только сокрушенно качал головой, когда Донг говорил, сколько людей погибло, сколько взято в плен.
— Какие же это страны должны быть, раз такая масса людей воюет! Нам бы ни за что не выдержать такое! На нас вот японцы налетели, будто саранча. На такую прорву одного рису не напасешься. А ведь они и лошадей кормят рисом и кукурузой! Да, ты не слышал историю про косаря из Коби?
— Нет. В Коби, я знаю, у японцев кавалерийские части.
— Вернулись женщины оттуда и вчера на рынке рассказывали. Сдохла у японцев лошадь. Ну, они схватили старика, который им корм задавал, привязали к лошадиному хвосту и гнали лошадь, пока от старика не остался мешок с костями.
Бинь замолчал, потягивая из пиалы чай. Да, печальна судьба их страны…
Часа в три пришел Хой. Он был весь красный и, войдя, швырнул на кровать старую фетровую шляпу.
— Ну как съездил? — спросил Донг, наливая брату чай.
Тот недовольно поморщился:
— Два донга. Подумай, два донга за рассказ! Вот она, сегодняшняя цена нашей литературы! И заплатили только потому, что деваться некуда: ведь за прошлые два рассказа они вообще не заплатили ни гроша! Вхожу в редакцию, встречает меня эта старая лиса Си. Усадил за стол, налил чаю и наговорил семь верст до небес. Меня уже мутит от этого бесконечного чаепития, а он про деньги ни звука. Молчу, неудобно как-то самому спрашивать. Подождал-подождал да так прямо и брякнул: «Хватит, платите деньги!» Тут уж ему пришлось раскошелиться. Смотрю — всего два донга. Хотел швырнуть их ему в лицо, да подумал — себе дороже. Ну да ладно. Больше он от меня ничего задаром не получит. Да, «Воскресный день» напечатал моего «Старого пса»!
Хой порылся и достал из кармана сложенную вчетверо газету, самый модный «социальный, философский, литературный и спортивный» еженедельник. Рассказ Хоя был помещен рядом со стихами, над которыми выделялись набранные жирным шрифтом и обведенные рамками: рекламные объявления:
«Новая книга о маршале Петэне. Только что получена новая книга о маршале Петэне, написанная Тхук Хунем. В книге автор подробно останавливается на переговорах между Петэном и Гитлером 24 октября 1940 года. Издано Отделом печати, пропаганды и информации Франции. Цена 30 су».
И тут же другая реклама, привлекавшая внимание огромными буквами:
«Что такое любовь? Не пропустите следующего номера «Воскресного дня»! В нем — статья на тему о любви: этимология слова «любовь»; любовь с древнейших времен и до наших дней; любовь африканцев и индейцев; японки и любовь; удивительная любовная история, обнаруженная в старинных преданиях. Следующий номер газеты должна купить каждая семья!»
Рядом с рассказом была изображена мечтательная девушка, а под ней надпись:
«Идет дождь, дует холодный ветер. Вы сидите дома, вы во власти дурного настроения. Не мешкайте! Отправляйтесь в ресторан на улице Вееров, отведайте наших блюд! Уверяем вас, они способны развеять любое дурное настроение».
Колонки по обеим сторонам рассказа были также заполнены рекламой:
«Статуя-убийца» — детектив Т. Х. Потрясающее, таинственное убийство и одновременно трогательная история. Не рекомендуем людям со слабым сердцем».
«Магическое средство! Волшебный препарат! Спасение для почитателей прекрасного пола! Что делать, если вам не повезло и вы заболели болезнью, названной по имени богини любви? Не теряйте время, найдите на Хлопковой улице аптеку Дык Синя с эмблемой «Золотая Черепаха»!»
В конце страницы в огромной рамке была помещена фотография мужчины лет сорока в европейском костюме с черным галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке, в очках и с усиками, подстриженными по-японски.
«Профессор Тхань Ван возвратился в Ханой! Да, после поездки по Камбодже я вернулся наконец в Ханой. Всем, кого интересует графология, разгадывание судьбы по почерку, достаточно лишь расписаться, поставить дату и час своего рождения».
А против рассказа Хоя, стиснутого со всех сторон рекламными объявлениями, были помещены снимки немецких бомбардировщиков под кричащим заголовком:
«Устоит ли Англия перед силой «стран оси»?»
Но братья, не обращая внимания на остальные колонки, видели только заголовок в начале литературной страницы:
««Старый пес». Юмористический рассказ Вана Хоя».
Донг был недоволен иллюстрацией. Для такого рассказа она, по его мнению, была недостаточно выразительной.
— Слушай, Донг, — заявил вдруг Хой, — сегодня мы поужинаем в ресторане! Давай хоть раз поедим досыта жареной лапши с мясом. Неужели нельзя позволить себе эту роскошь после многолетнего поста? Ведь у нас есть целых два донга! Останутся деньги — закажем еще и вина. Это же мой первый гонорар. Надо отметить такое событие. Завтра пойду получать гонорар и за «Старого пса». «Воскресный день» наверняка платит больше. Не меньше четырех донгов эа рассказ. А «Литературная трибуна», кажется, собирается издать мой роман. На днях я получил письмо от Ле Хунг Зунга. Вот, взгляни.
Ле Хунг Зунг был популярный романист. Из-под его пера ежегодно выходило по нескольку книг со странными названиями: «Глаза сердца», «Разбойник и Будда», «Под розовым трико». Недавно он опубликовал серию статей по поводу теории, именуемой «философией плетки». Газета «Воскресный день» из номера в номер печатала его роман с продолжением «Кровавые цветы вишни» — о японских самураях.
Донг пробежал письмо.
«С глубочайшим почтением
моему собрату
господину Ван Хою.
Прошу соизволения обратиться к собрату, господину Ван Хою, на предмет знакомства. «Литературная трибуна» поручила Вашему покорному слуге прочитать и дать отзыв на Ваш роман. Я прочел его не отрываясь и, закрыв последнюю страницу, воскликнул: «О небо! Вот настоящая литература! Вот подлинный писатель! А все мы лишь жалкие ничтожества!»
Сообщите, когда я смогу иметь честь встретиться для личного знакомства с Вами.
С нижайшим поклоном
Донг едва не расхохотался, читая это витиеватое послание, но, видя радостное возбуждение брата, сдержался.
— Этот человек, — пояснил Хой, — литературный консультант «Трибуны». Его одобрения достаточно, чтобы издательство приняло книгу. Придется пожертвовать ему половину гонорара, зато роман будет издан. Ладно, одевайся, давай немного пройдемся и — в ресторан!
— Сегодня, Хой, надо будет зайти к Локу. Мы уже давно не были у него.
— Вот после ужина и сходим. Кстати, мне нужно повидаться с Дьемом. У него, конечно, куча всяких новостей.
Братья дошли пешком до Йенфу и оттуда поехали в один из ресторанов на Зонтичной. Они заняли столик и решили не размениваться на лапшу, а заказать свиные потроха. После второй рюмки Хой раскраснелся и пустился в рассуждения о литературе. Трезвым он, разумеется, не решился бы высказываться столь смело, но теперь ему было море по колено. Хой без всякого стеснения поносил всех современных писателей. Конечно, Ле Хунг Зунг прав! Кто они? Жалкие невежды, взявшиеся за перо! Во имя чего они пишут, какая у них цель? Деньги, только деньги! В погоне за модой они обкрадывают зарубежных писателей, выдавая их мысли за собственные. Они стряпают свои рассказы, нашпиговывая их всякими ужасами и небылицами, чтобы поймать на эту приманку читателя. Нет, правда жизни их не волнует! Мало того, что они невежественны и бесталанны, они еще и бесстыдны! Что такое сегодняшняя вьетнамская литература? Жалкое зрелище. Кроме шайки этих дельцов от литературы, на литературном поприще подвизаются несколько так называемых «маститых». И кто же это? Невежды из позапрошлого века. Но зато это очень важные люди. К ним не подступиться. «Национальная революция» Петэна породила целую свору захудалых Конфуциев, и теперь во всей вьетнамской литературе не наберется и десятка писателей, от которых можно чего-то ждать. Боже праведный! Когда же наконец литература наша будет достойна этого названия? Он, Хой, должен для этого что-то сделать. Он верит в себя! Он перечитал немало зарубежных классиков и понял, что ему не должно быть стыдно за себя. Да ему и не стыдно! Стоило его произведениям появиться на книжном рынке, как на него сразу же обратили внимание. Он не даст себя оттеснить! У него в руках богатейшая тема — жизнь его односельчан. Об одном их селе можно писать всю жизнь. А кто, кроме То, сумел по-настоящему правдиво описать жизнь крестьян? Их изображают либо скотами, либо героями из кинофильмов об экзотических островах. Нет, он, Хой, создаст настоящий роман о вьетнамских крестьянах. Но писать не так просто, как это кажется, когда впервые берешься за перо. Порою готов проклясть все на свете. А как у нас относятся к писателям? У них нет средств, чтобы поездить, посмотреть жизнь. У нас писатель — это нищий. Живет, как улитка, в собственной раковине. Старик Толстой ненавидел гонорары. Считал, что писатель, если он получает за свои труды деньги, уподобляется проститутке. А почему? Да потому, что Толстой был богат! Он был дворянин, дом полон слуг. Ему легко рассуждать о благородстве писательского труда. А таким, как Хой, приходится из кожи лезть вон, чтобы свести концы с концами. Ведь без гонорара ни самому не прожить, ни семьи не прокормить. Общество, в котором служители искусства умирают с голода, — подлейшее из подлых! Но и то общество, которое носит писателей на руках, возводит их в сан бонз от литературы, тоже не лучше. Чтобы писать, ему, Хою, нужно лишь одно — быть сытым. Господи, да если бы ему не нужно было заботиться о пропитании, сколько бы романов родилось из-под его пера! Тот роман, что он отослал в издательство, — первая ласточка. Подождите, все еще увидят его творения!