6

Пока Кань, едва заметно шевеля губами, читал решение пленума, Ле с наслаждением растянулся на дощатом полу лодки. Досталось ему сегодня: чтобы добраться сюда к условленному часу, пришлось выйти до рассвета и идти без отдыха. За последний месяц не было дня, чтобы он поел досыта, не было ночи, которую он проспал бы спокойно. Только сейчас, в лодке старого Зяна, он мог наконец насладиться покоем.

Ле выглянул из шалаша. Маленькая Ха раздувала огонь под котлом с рисом. Старый Зян сидел у кормового весла и чинил сеть, внимательно посматривая по сторонам. На берегу его невестка стирала белье, не спуская глаз с дороги. Берега здесь заросли камышом, и, случись что, старику стоит только взяться за весла, и лодка мгновенно затеряется в камыше, как иголка в стоге сена. Пожалуй, только здесь Ле чувствовал себя в полной безопасности. Его охватило давно забытое ощущение домашнего уюта… Да, эта лодка и была теперь его единственным пристанищем. Вокруг удивительная тишина. Плещется вода за бортом, лодка лениво покачивается на волне, и в такт ей качается голубое небо. Черное от загара лицо старого Зяна постепенно заволакивается, незаметно Ле погружается в сон… Кань разбудил его, когда завтрак был готов. Сын Зяна успел, оказывается, побывать на рынке, продать рыбу, купить кусочек мяса, бутылку водки и свежую газету. Гости не хотели садиться за еду без хозяев, но те отказались наотрез, отговорившись тем, что уже завтракали. Только сын Зяна составил им компанию. Ле едва пригубил из крохотной рюмки и поставил ее на поднос.

— И выпивка у нас есть, и закуска, всего полный поднос. Но нам с Канем нужно еще поработать, так что ты нажимай, не обращай на нас внимания. — Парень кивнул, однако дальше двух рюмок не пошел. А Кань от одной рюмки так раскраснелся, что они принялись потешаться над ним.

Покончив с завтраком, сын Зяна выдернул шест, к которому была привязана лодка и не спеша направил ее против течения.

Кань и Ле шепотом обсуждали сводки с русского фронта, опубликованные в газетах.

— Не пойму, в чем тут дело? Почему русские терпят поражение за поражением? Неужели правда, что немцы под Киевом окружили и уничтожили более трехсот тысяч?

— Потери у русских, конечно, есть, но немцы явно раздувают свои успехи. Ведь это же сводки немецкого командования! Мы не знаем, что сообщают об этом русские.

— Я слышал, под Москвой фашистов остановили.

— Это верно! Седьмого ноября Сталин принимал парад на Красной площади. В девятнадцатом году против Красной Армии выступили четырнадцать государств. И потерпели крах.

— Но почему все-таки Сталин допустил внезапное нападение?

— Мы не знаем, как обстоит дело. Вначале, может быть, и допустил что-то, но сейчас ясно одно: блицкриг, о котором Гитлер раструбил по всему свету, провалился.

— А японцы?

— За последние месяцы они перебросили в Южный Вьетнам несколько десятков дивизий. Видно, создают там военную базу, готовятся к нападению на Гонконг, Филиппины, Сингапур и Малайю. Вот и до нас докатилась война.

Кань напряженно слушал.

— Военная и революционная обстановка в стране, — говорил Ле, внимательно следя за Канем, — меняется очень быстро. Поражение восстаний в Бакшоне, Долыонге и Намбо привело к спаду движения. Но восстания эти были только подготовкой, так сказать, репетицией главного сражения за захват власти, которое нам предстоит осуществить. Вот почему понадобилось расширить национальный фронт, выдвинуть лозунг «Единство ради спасения Родины», создать Вьетминь.

— У меня что-то не укладывается в голове, о каком единстве с буржуазией и помещиками может быть речь?

— Только с теми, кто против фашистов. Или хотя бы сочувствует национально-освободительному движению.

— Но в программе фронта Вьетминь нет больше лозунга аграрной революции!

— Это совсем не значит, что партия отказалась от аграрной революции. В данный момент этот лозунг временно снимается, чтобы собрать все силы на борьбу против японцев и французов, добиться национального освобождения. Разумеется, это лишь временная уступка, благодаря которой мы сможем активнее привлечь на сторону революции средние слои населения. К тому же партия по-прежнему выступает за снижение арендной платы и долговых процентов, за раздачу крестьянам общественной земли.

Кань слушал, не возражая, но по его лицу было видно, что он усваивает с трудом то, что говорит Ле, преодолевая старые, издавна сложившиеся взгляды и понятия.

— Когда меняется обстановка, — продолжал Ле спокойно, хотя голос его становился тверже, — следует менять и тактику, как на поворотах дороги мы меняем направление движения машины. Не успеешь повернуть руль — загремишь в пропасть. Главное сейчас — разгромить фашистов. Вот послушай, что пишет Нгуен Ай Куок.

Ле развернул отпечатанную на литографе листовку и тихо, но внятно прочел:

— «…Час пробил! Выше знамя восстания, поднимайте народ на борьбу за свержение власти японцев и французов!.. Мы не можем терять ни минуты! Соотечественники, поднимайтесь на борьбу! Сплачивайте ряды, объединяйте усилия за достижение победы над японцами и французами!»

— Да, — помолчав немного, тихо произнес Кань, — новая линия партии ставит немало новых проблем. И сейчас этот фронт, видно, все-таки лучшая форма организации революционного движения!

— Ну конечно! Без всяких «видно» и «все-таки».

Долго сидели они, надежно скрытые тонкими стенами шалаша, и, позабыв обо всем на свете, увлеченно говорили о борьбе с репрессиями, о возрождении низовых организаций, о создании у себя в районе организации борьбы за спасение Родины. Наконец Ле выглянул наружу. Лодка стояла посреди реки, в густых зарослях камыша. Солнце склонилось к западу, и лучи его не жгли так немилосердно. Над головой, плавно размахивая крыльями, пролетали белые аисты.

Пора было расставаться.

— Ни в коем случае не держи при себе партийные материалы, — давал Ле последние наставления. — Оставь все, что ты сейчас читал. Позже я перешлю тебе со связным и декларацию, и программу, и устав Вьетминя. Помни, сейчас нужна предельная осторожность! В нашем деле осторожность — залог успеха.

— Послушай, Ле… — Кань замялся. — Говорят, Нгуен Ай Куок вернулся и даже принимал участие в последнем пленуме?

— Об этом я знаю столько же, сколько и ты! — улыбнулся Ле. — То есть ровным счетом ничего.

— А французские газеты раструбили о его гибели. Для нас, вьетнамцев, большая честь — иметь в Коминтерне своего представителя!

— Однажды мне показали его фото. Меня допрашивал Риу из сайгонской охранки. Он хвастался: французская разведка — лучшая в мире! Ну и показал мне эту фотографию: «Знаешь, кто это? Нгуен Ай Куок! Ваш верховный вождь за границей. Эту фотографию нам прислали из Франции. Видал! Теперь вам от нас не уйти!» Он еще что-то болтал, что именно — не помню, все пропустил мимо ушей, а вот фотографию успел рассмотреть. Товарищ Нгуен Ай Куок был снят в черной фетровой шляпе, с шарфом на шее. Шляпа не закрывала его высокий лоб. А глаза — такие ясные, лучистые!..

Медленно скользя по воде, лодка пересекла реку и уткнулась в берег. Уже стемнело. Они условились о следующей встрече, затем Кань спрыгнул на берег и исчез среди тутовника.