8

Куен отложила письма и задумалась. Большая черная ее тень застыла на стене. Когда она очнулась и выглянула во двор, небо на востоке уже побледнело — близился рассвет. Куен поспешно спрятала письма в ящик и разбудила Тху, чтобы та еще раз повторила уроки перед школой, а сама пошла варить рис.

Тху прихватила лампу и учебники и отправилась на кухню. Утром между делом Тху успевала рассказать о школе, расспросить Куен о домашних делах или просто молчала, довольная уже тем, что находится в обществе тети — она очень скучала без нее.

Поставив лампу на землю, Тху подсела к Куен, взяла ее за руку и положила голову ей на плечо.

— Ты что, не выспалась? Сходи-ка умойся и принимайся за уроки.

— Нам задали уроки только по природоведению и по истории. Я вчера все выучила.

— Мало выучить, надо еще раз повторить.

— А учительница говорит, главное — понять, а не зазубривать, как попугай.

Куен отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

— Правильно. Но чем больше повторяешь, тем больше понимаешь.

— Все, что нам задали, я уже и поняла и выучила. Знаешь, тетя, вчера над нашей школой самолеты летали. Долго летали. А здесь они были?

— Были. Что же ты сделала, когда увидела самолеты?

— Ничего. Сидела под капоком и ела. И не визжала, как другие.

— Почему же не спряталась в щель? У вас же там есть щели.

— Они все обвалились от дождя и полны грязи.

Куен заглянула в котелок, воды там уже не осталось, и она поставила его в горячую золу, чтобы рис допрел, потом выкопала из золы несколько клубней печеного батата, который так любила Тху.

— Да, тетя, учительница сказала, что как-нибудь зайдет к нам в гости. Она знает, что случилось с дедушкой и папой.

— Ешь батат, подуй только, очень горячо. А что она знает о них?

— Один раз, после уроков, я вышла из школы вместе с ней, и по дороге она сказала, что я должна хорошо учиться, чтобы быть достойной дедушки и папы. Она всегда на уроках говорит по-вьетнамски — по-французски редко. Говорит, нужно любить родной язык. А в этом году на уроках нас заставляют говорить только по-французски. Знаешь, как трудно! Мне не нравится. Во французском учебнике пишут: «В древности наша страна называлась «Ля Голь»[14]. Правда, смешно? А вчера к нам на урок приходил инспектор. Весь урок просидел, молчал и записывал что-то в свою тетрадку. После урока отобрал у нас сумки, просмотрел все тетради и книги, а потом спрашивает учительницу: «Почему у детей нет книжки «Слово маршала Петэна»? Мы испугались, что учительнице попадет, а она отвечает: «У них нет денег, чтобы купить ее». На последнем уроке инспектор вывел всех учеников во двор и долго говорил про маршала Петэна. Говорил он по-французски, и я ничего не поняла. Потом по-вьетнамски объяснил, как мы должны стоять при подъеме и спуске государственных флагов. Говорит, надо смотреть на флаги и при этом думать о Франции и Аннаме. Проверил, как мы это делаем, и ушел.

Куен с улыбкой слушала болтовню девочки. В школе еще что, думала она, они даже в село навезли всяких портретов, заставляют покупать и вывешивать их. И портрет маршала Петэна, и генерал-губернатора Деку, и императора Бао Дая, и даже портрет ее величества императрицы. Не говоря уже о книжке с трехцветным флагом на обложке — «Слово маршала Петэна». Грамотных-то на селе всего один-два человека, но книжку эту все купили, чтобы оставили их в покое.

Куен внимательно слушала Тху и наблюдала за ней. Как, однако, повзрослела девочка! Вот у нее уже свое суждение о людях, о событиях. А на ее вопросы иной раз просто не знаешь, что отвечать… Ну как она может оставить ее? Мысль об отъезде болью сжала сердце. Руки Куен машинально выкладывали на тряпку рис и лепили из него комки на обед девочке.

— Давай, тетя, я сама слеплю. Я люблю, когда комочки малюсенькие.

Пока девочка лепила рис, Куен нежно перебирала ее волосы. Но вот Тху, подхватив сумку и мешок, побежала в школу, и Куен вышла ее проводить. Долго она смотрела, как удаляется маленькая фигурка, не в силах справиться со своим смятением.

Днем, когда Куен пропалывала на огороде грядки с арахисом и горохом, с улицы вдруг послышался взволнованный голос Тху:

— Тетя! Тетя!

Странно, почему девочка так рано вернулась из школы? Голос Тху слышался уже во дворе.

— Я здесь, Тху. В чем дело?

— Тетя, наш класс сегодня распустили!

— Почему? Что случилось?

— Жуткое дело! Во время урока в класс вошли двое французов и начальник уезда, забрали учительницу и увезли на машине.

— То есть как это увезли? — встревожилась Куен.

— Правда, тетя! — Возбужденная, раскрасневшаяся Тху испуганно смотрела на Куен. — Они приехали на машине. Директор вошел в класс и позвал учительницу. Она сказала, что еще не закончила урок. А он как закричит! Потом в класс вошли два француза, начальник уезда и еще какие-то люди и надели на учительницу наручники. Она повернулась к нам и сказала: «Прощайте, дети! Учитесь хорошо!» Тут один француз как ударит ее по голове! Потом ее вывели во двор, втолкнули в машину и увезли. Директор сказал, что занятий сегодня не будет. Сказал, чтобы мы приходили завтра, он подумает, что делать с нами.

Куен прекратила полоть и направилась к водоему. Тху пошла следом и, пока Куен смывала грязь с рук, продолжала рассказывать, усевшись на ступеньки водоема:

— Я уже шла домой, как вдруг в конце улицы, около дома учительницы заметила машину. Они обыскивали ее дом. Хотела подойти, но солдат прогнал меня. Они никому не разрешали останавливаться около ее дома. Я только услышала, как в доме плакал сын нашей учительницы.

Куен села под карамболу и усадила Тху рядом.

— Сколько детей у вашей учительницы?

— Один Лям. Ему всего четыре года. Учительница приводила его как-то раз в школу. Бедный Лям!..

Тху уткнулась в плечо Куен и громко заплакала.

Весь день Куен не находила себе места. Наконец она надела нон, позвала Тху и вместе с ней отправилась разузнать, что стало с сыном учительницы.

К вечеру единственная улица уездного центра становилась совсем безлюдной. Всевозможные лавчонки, пошивочные, часовые и велоремонтные мастерские пустели. Спокойствие и уныние царили в эти вечерние часы. Трудно было представить себе, что здесь вообще могло что-то случиться.

В низеньком домике учительницы, стоявшем на окраине села, был учинен настоящий разгром. Обстановка в доме была простая: деревянная кровать, топчан, стол и полка для книг. Куен еще с порога увидела, что по всему дому — и на земляном полу, и на столе, и даже под кроватью валялись книги. Мать учительницы, растрепанная, бледная, еще не пришла в себя от всего случившегося, она старалась успокоить ребенка. Куен помогла ей прибрать комнату и, пока Тху играла с малышом, выслушала ее горестный рассказ. Вечером, по дороге домой, Куен зашла на почту и отправила телеграмму брату учительницы — нужно, чтобы он приехал к матери.

Домой Куен и Тху вернулись затемно. Во время ужина Куен была молчалива, зато Тху болтала без умолку, рассказывая бабушке о событиях дня.

— Что с тобой, Куен? Ты сегодня какая-то странная! Все переживаешь? Но нельзя же морить себя голодом!

Куен вздохнула. Вот уедет она, тогда и в их доме останутся только старуха с ребенком.

После ужина Тху, как всегда, села за уроки, тетушка Бэй ушла к соседке, а Куен, устроившись напротив Тху, принялась чинить одежду. Время от времени она посматривала на старательно склоненную головку девочки, на свесившуюся над тетрадью черную прядку, и в душе ее поднималось все то же смятение, чувство странной раздвоенности и нереальности всего происходящего, точно она была уже не дома, рядом с Тху, а где-то далеко-далеко; ей казалось даже: все, что она видит сейчас, — мираж, навеянный тоской по дому. О небо!..

Тху приготовила уроки и пошла спать, а Куен решила дождаться тетю. Но чем дольше оставалась она наедине со своими мыслями, тем сильнее ее терзали сомнения и страхи. Куен пыталась представить себе, что будет с Тху, если она уедет и оставит ее с тетей Бэй. И это теперь, в такое тревожное время! А вдруг начнутся бомбежки или тетя заболеет? Страшно подумать, что тогда будет с Тху! Имеет ли право она, Куен, оставить Тху, допустить, чтобы дочь Кхака, последняя кровинка их рода, осталась в конце концов беспризорной?.. Она в волнении ходила по комнате, и, несмотря на мучительный страх, где-то в глубине души у нее росла уверенность в том, что она должна ехать! Снова и снова вставала перед ней картина, которую она увидела в доме учительницы: несчастная старушка пытается успокоить внука. Куен жалела, что в свое время не познакомилась поближе с учительницей Тху. Судя по фотографии, которую она видела в ее доме, учительница моложе Куен. Лицо доброе и умное, только грустное. Почему-то нигде не было видно фотографии ее мужа. Куен хотела было спросить мать учительницы о нем, но так и не решилась. Старушка сама сказала потом, что муж был из хорошей семьи, но они не сошлись характером. Куен подумала, что дело здесь, видно, не только в характерах и что в жизни молодой учительницы есть еще много такого, о чем мать не знает. Не нужно быть особенно проницательной, чтобы догадаться об этом. Ведь не случайно же ее арестовали! Даже закованная в наручники, она не забыла о детях: «Учитесь хорошо!»… Куен взяла лампу и подошла к кровати, на которой спала Тху. Она внимательно осмотрела полог, не забрался ли туда москит, но на самом деле ей просто захотелось еще раз взглянуть на девочку. Тху забилась к самой стенке и лежала, выпростав ноги из-под одеяла, откинув руку в сторону, голова ее совсем съехала с подушки. Куен прикрыла ноги одеялом, поправила под головой девочки подушку и вышла из комнаты.

Теперь она почувствовала себя спокойнее и снова села чинить платье. Нечего больше откладывать, надо писать письмо Ле! Другого пути у нее нет! И Кхак одобрил бы ее решение.