Душевное напряжение ее как-то сразу спало. Она обхватила Машу за шею и зарыдала. С печки из-за занавески выглянули две ребячьи головы.

— Цыц, вы, пострелята! — крикнула на детей Маша. — Не мои, сестренки, — пояснила она.

Ребята скрылись, примолкли.

— Поскольку я тороплюсь, — сказала Маша, — выкладывай свое дело. Не в гости же ты в таком виде явилась?

Аня рассказала о своих злоключениях. Попросила, чтобы скорее связали ее со Стариком. Неотложное дело. От него приходил посыльный, но, видимо, его схватили, так как явочная квартира оказалась раскрытой гестаповцами. Теперь у нее есть новый адрес. Пусть Маша сходит туда.

— Только поскорее, — настаивала Аня.

— Не сразу Москва строилась, — успокаивала ее Маша. — Раньше вечера все равно не обернуться. Осторожность нужна.

Она сказала, что уйдет сейчас на работу, а Аню закроет в чулане. Там есть лежанка, все как полагается. Вечером она постарается устроить встречу со Стариком или с тем, кто придет от него.

— Давай помогу раздеться, — предложила она.

Они с трудом отдирали присохшую к ранам рубашку. Аня искусала в кровь губы, чтобы удержаться от крика. Маша смазала йодом раны, наложила бинты. Дверь в чулан запиралась висячим замком. Маша открыла ее, уложила Аню.

— До вечера ни гу-гу! Понятно? — строго, как маленькой, сказала она.

И на дверь опять лег висячий замок. В щелки чуть-чуть пробивался свет. Глаза скоро привыкли к темноте и стали различать и маленькую тумбочку в углу, и керосиновую лампу на ней. Видно, чулан пустовал редко. Аня прикрыла глаза и уснула, словно провалилась в черную бездну.

Проснулась она от яркого света. Маша не обманула. Привела связного от Старика. Он назвал себя Кириллом. Они долго проверяли друг друга, пока не убедились, что являются именно теми, за кого себя выдают. И тогда Аня передала все, что ей поручили в отряде. Она сообщила фамилии провокаторов, новые явки и пароли. Ее сведения были очень нужны. Это она понимала и раньше. Но особенно почувствовала сейчас, видя, как заторопился, заспешил Кирилл, как благодарил:

— Спасибо вам. Теперь мы многих убережем от провала.

Когда связной ушел, Аня тоже засобиралась.

— Погоди, — остановила ее Маша. — В городе облавы идут. Вся полиция переполошилась. Ищут какую-то Рыжую Галку. Хватают всех рыжих девушек. Как увидят рыжую — даже документов не спрашивают. Говорят, она из лесу шла и нарвалась на засаду. Отстреливалась, сама была ранена, а все же скрылась.

— Но я же не рыжая и не Галка, — запротестовала Аня. А про себя подумала: «Значит, Галя еще цела, надежно укрыта Кузьмичом».

— Все равно. Куда ты пойдешь? Вез документов. Сперва паспорт надо достать.

Из чулана Аню перевели в погреб. В нем было просторнее и «удобств» больше, но зато донимала сырость. И отчужденность. Снаружи в подвал не проникали никакие звуки. Аня убеждалась, что о ней не забыли, только когда начинали сдвигать поставленную на крышку погреба бочку. Однажды Маша спустилась к ней в неурочный час. Радостная. Обняла, сказала:

— Вот, получай. Новый паспорт. И фотография на месте. Твоя, твоя, не бойся. А вот справка, что ты выписалась из больницы и следуешь к месту жительства.

Аня вышла на рассвете. Улицы еще пустынны. Только слышно, как где-то неподалеку шагает патруль. Твердый снег скрипел под каблуками. Стараясь ступать мягче, Аня думала: «Только бы пронесло, только бы не придирались на постах фашисты!»

Вот и первый пост. Полицай долго вертел в руках ее документы, потом передал их фашистскому офицеру. Тот вгляделся в лицо, сравнивая фотографию на паспорте, заставил скинуть платок, потрогал волосы на висках.

— Далеко идете? — спросил полицай.

— Да нет, из больницы, домой бреду, на Сумскую улицу. Совсем извелась. Не знаю, как и доберусь. Иссушила меня болезнь.

— Проходи.

И второй контрольный пост миновала благополучно. На окраине, у последнего домика, остановилась, помахала рукой. Всем: Старику, Маше, Петру Кузьмичу, всем, кто несет в городе тяжелую, но нужную службу. Дальше пошла уже через лес, знакомой тропинкой. В лагерь прибыла вечером. Еле на ногах держалась. Встретили ее радостно. Потащили на кухню, чтоб накормить, отогреть. Но она от угощений отказалась. Прошла прямо к командиру, доложила обо всем. И только потом поела, сменила одежду и легла спать. Ей дали возможность отдохнуть, успокоиться. Никуда не посылали, не давали заданий, хотя, она видела, людей не хватает.

Не выдержав томительного безделья, она пошла к командиру. Попросила послать ее в город. Она же опытнее других. Надежнее.

— Не торопись. Отдыхай, — ответил командир.

— Да я уже зажирела здесь, на даровых хлебах. Мне стыдно перед товарищами.

— Ты много пережила. Надо успокоиться. Могут сдать нервы.

— От безделья я больше нервничаю. Места себе не нахожу.

— Хорошо. Подыщем тебе работу здесь, в лесу. Будешь помогать по хозяйству.

— Это несправедливо. Люди менее опытные, чем я, обремененные семьей, идут на задания, рискуя жизнью. А я? Я же знаю все ходы и выходы…

— И тебя знают. Сама говорила, что полицай узнал. Нельзя тебе в город.

Ей поручили работу, не связанную с выполнением оперативных заданий. Забота о питании, о запасах продовольствия, хранении и заготовке продуктов. За пределы базы не пускали.

— Почему вы мне не доверяете? — пошла она опять к командиру отряда.

— Откуда ты взяла? Мы просто бережем тебя. Для особого задания.

— Для задания готовят, а не берегут. Кому я буду нужна, если растеряю все навыки разведчицы и связной?

— Все-таки у тебя еще шалят нервы, — только и ответил командир отряда.

Стало ясно, что ей не верят, что ее подозревают. Тогда она снова и снова продумала все, что с ней случилось во время выполнения последнего задания. Посмотрела на все это как бы со стороны. Провал нескольких до сих пор очень надежных явочных квартир. Арест нескольких подпольщиков и связных. Никто из них не вернулся. А она побывала в гестапо и вернулась. Ее побег самой ей казался невероятным. Разве не мог вызвать он сомнения у ее боевых товарищей? В чем же их упрекнешь? Ведь были случаи, когда гестапо инсценировало побеги тех арестованных, кто соглашался работать на фашистов. В какое же замкнутое кольцо она попала? Как доказать, что она чиста перед советской Родиной, перед товарищами?

Анна Петровна замолчала, легонько разгладила ладонью складки на скатерти, покрывавшей стол.

— Что же было дальше? — спросил Павел Петрович.

— А все. Кончилась война. Вышла замуж. Рыжая Галка на фронте погибла. Умерла от раны. Но меня она спасла. Дала надежную явку. Никогда ее не забуду. В ее честь дочку Галей назвала. Сама не ранена, не контужена, а эхо войны до сих пор слышу. Словно война для меня еще не завершилась.

Страшные подозрения витали надо мной долгие годы. То ослабевая, то нарастая. После войны судили полицаев. В архивах местной полицейской группы нашли донесения о том, что они меня отпустили с целью раскрыть по моим следам явочные квартиры в городе. Я, мол, или согласилась на это, или клюнула на удочку. Полицаи чуть ли не зачислили меня в свои помощники. Написали, что явки они по моему наведению накрыли. Меня же за ненадобностью расстреляли. А я — жива. Только поэтому бумаге не поверили, но подозрения остались. Женщины, те, у кого погибли мужья от рук гестапо, обвиняют меня в предательстве. Дескать, я навела гестапо на след, я погубила их мужей.

Анна Петровна обхватила голову руками. Наступила тягостная тишина.

— Но вы же знаете, — через минуту продолжала она, — что ни одной явки я не провалила. Наоборот, предупредила людей об опасности. Ведь вас-то еще до встречи со мной взяли? Я об этом и не знала и не ведала.

— Боже мой! — воскликнул Павел Петрович. — Конечно! Я мог бы все это засвидетельствовать. Но я ведь и не знал о вашем существовании и о ваших бедах.

Анна Петровна улыбнулась. Кажется, впервые за все время разговора.

— Как хорошо, что вы все-таки пришли, — сказала она. — Я уж и не знаю, кого благодарить за это. Вас ли, еще ли кого?

— Да вот ребят, — повернулся к нам Павел Петрович. — Они меня отыскали — Алеша и Коля.

Теперь все внимание переключилось на нас. Анна Петровна заинтересовалась, как это мы нашли старого партизана да еще, выходит, и о ней ему рассказали. Пока я прикидывал, как половчее ответить на эти ее вопросы, Колька уже выскочил вперед.

— А у нас в школе специальный штаб есть всех следопытских отрядов, — заявил он, — «Сокол» называется. Мы ведем поиск героев Великой Отечественной войны. Сейчас у нас задание — разыскать связных партизанского отряда «Мститель». Уже многих нашли. Екатерину Ивановну Грекову (Абросимову). Тоже, как и вы, связь с городом держала. Я отыскал Павла Петровича Любимова и все его воспоминания записал. Целую тетрадь. А теперь вот и вас нашли. У нас такое задание — альбом составить. «Малоизвестные страницы войны» называется. Вы уж нам все расскажите, не отказывайте.

— Да я, кажется, уже все и рассказала, — улыбнувшись, ответила Анна Петровна. — Спасибо вам, ребята. Такое облегчение вы мне принесли. Прямо гора с плеч.

Когда мы прощались, Павел Петрович сказал:

— Вы, ребята, не беспокойтесь. Теперь это дело я до конца доведу. Все восстановим, как было.

Только одна Галка стояла тихо-тихо. Она, наверное, рассердилась на нас с Колькой, что мы ей заранее ничего не сказали. А мы и сами тогда еще мало что знали».