В СТАРОМ, ЗАБРОШЕННОМ ДОМЕ

«Милые мои Костя и Лида! Огромнейшее спасибо за дневник. С удовольствием вспомнил все еще такие близкие школьные годы. Эти странички Ириного дневника я, можно сказать, силком выдрал из ее тетради. Не хотела отдавать. Мол, для себя писала. А что для отряда? Для отчета? Ишь индивидуалистка какая! Нет уж, если написала, пусть приобщается к делу, в общую папку. Теперь в нашей следопытской папке с надписью «Партизанские связные» лежало уже четыре донесения. Два я сочинил. А потом еще Колька притащил листки. Смятые, замусоленные. Но я его заставил все заново переписать и заголовок сделать. Чтобы видно было, что это сообщение красного следопыта, а не сказки моей бабушки.

По тем материалам, которые собрала Ира, мы подготовили специальный выпуск стенной газеты «Подвиг». Весь выпуск посвятили тете Кате. На двух склеенных листах ватмана каждый клочок заполнили. Жаль, что газета та не сохранилась.

В первый же месяц школьных каникул мы ушли всем отрядом в поход. Посмотрели бы вы на нашу походную колонну! В пилотках, с огромными рюкзаками за плечами, с деревянными автоматами мы выглядели как внушительное воинское подразделение. Отряд прошел интересным маршрутом. Мы побывали на Бородинском поле, сфотографировались под Смоленском у памятника знаменитой ракетной установке «катюша», ранним утром под дождем прошли торжественным маршем по улицам Вязьмы к памятнику генералу Ефремову, где состоялся митинг.

К станции Бородино мы подъезжали с каким-то особым нетерпением. Хотелось поскорее взглянуть на поле исторической битвы, о которой много слышали. Вспоминались стихи Лермонтова о Бородино и его строки о том, «что были схватки боевые» и «недаром помнит вся Россия про день Бородина». Мы словно прикасались к прошлому, становились участниками тех давних событий. И вот мы в Бородинском музее. Глаза разбегаются. Сколько интересных экспонатов! Я заинтересовался личными вещами Кутузова. Но тут подлетел Колька и стал нашептывать мне что-то о фрагментах Бородинской панорамы, потом потащил меня в зал, где рассказывалось о подвигах воинов 5-й армии в годы Великой Отечественной войны.

— Может, узнаем что-нибудь о связных, — твердил он.

Когда мы осматривали Бородинское поле, Колька тоже все время рвался вперед. Облазил весь Шевардинский редут, потом с таким же нетерпением осматривал Багратионовы флеши. Ира от нас отставала и очень обижалась. Мы учли это, когда через несколько дней очутились в верховьях Днепра под Смоленском. Каждый смотрел то, что считал особенно интересным, но вечером собирались втроем и делились впечатлениями. Памятник легендарной «катюше» мне очень понравился. Я впервые видел это грозное оружие. Казалось, все так просто устроено, а как гитлеровцы боялись нашей «катюши», какой ужас наводила она на них. Памятник стоит на возвышении и заметен издали.

Во время похода мы продолжали встречаться с ветеранами боев, записывали их воспоминания. Мы с Колькой надеялись пополнить и нашу папку с материалами о партизанских связных. Но не нашли никого, кто в годы войны состоял в отряде «Мститель» или поддерживал с ним связь.

Только Ире однажды повезло. Она нашла разведчика из партизанского отряда «Мститель». Ирка схитрила. Нам ничего не сказала, а сама целый вечер мучила бывшего партизана, а теперь бригадира трактористов вопросами. Исписала целую тетрадку. А потом оказалось, что это совсем не тот отряд «Мститель», какой нам нужен. Он действовал совсем в другом месте — в Брянских лесах. Но все равно материал, собранный Ирой, нам пригодился. Мы включили его в общий альбом «Малоизвестные страницы войны», который подготовил наш следопытский отряд «Сокол». И командир отряда Генка Завьялов очень Иру хвалил. Говорил даже что-то о коллективизме, о том, чтоб каждый умел видеть общую цель и заботился о пополнении копилки всего отряда.

В день, когда отряд возвратился из похода, нам устроили торжественную встречу. Мы прошли в строю под оркестр через весь поселок. У памятника партизанам директор школы, командовавший сводным отрядом, отдал рапорт секретарю райкома партии.

Остаток каникул мы с Колькой провели в деревне, недалеко от нашего поселка. Колька поехал туда к своим родственникам, а я упросил родителей, чтобы меня отпустили с ним. Рядом с усадьбой Колькиных родичей стоял старый, заколоченный дом. В первый же день мы обследовали забор вокруг него. Одна дощечка в заборе отодвигалась, образуя лаз. Сначала во двор пролез Колька. Я за ним. Обследовали сарай. А на другой день — опять туда. Уже знали, что это за дом. Раньше в нем полицай жил. Осудили его на двадцать лет. Жена с ребенком не стала в этом несчастном доме жить. К родным уехала, на Украину. А дом заколотила.

Весь двор зарос травой, и мы с Колькой оборудовали на нем отменное футбольное поле. Ничего, что ворота закрыты. Каждый раз мяч, попадая в доски ворот, отпечатывал на них такое пятно, что от гола никак нельзя было отвертеться. Колька стоял в воротах. Потом ему это надоело, и мы поменялись.

На третий день доска в заборе заскрипела, и в лаз попытался просунуться бородатый, в кепке мужик. Застрял. Отодрал еще доску. Проникнув во двор, деловито осмотрелся и двинулся на нас.

— Эй! Вы чево тута делаете? — голос у него сиплый, будто заржавленный. — А ну, марш по домам!

Мы отступили к лазу, но, выбравшись на улицу, не ушли, а стали наблюдать в щелку забора. Интересно же узнать, чего этому мужику в чужом дворе надо.

А мужик подошел к двери, пощупал замок, покачал головой. Потом принес из сарая лом, вставил его в ушко замка.

— Эй! — не вытерпел Колька. — Ты что делаешь? Мы в сельсовет пожалуемся.

Мужик обернулся на крик, никого не увидел, но понял, что мы кричим, больше некому.

— Иди, жалься! — проворчал и нажал на лом.

Замок только пискнул и отлетел в сторону. Мужик толкнул дверь и вошел в дом. Больше его мы в тот вечер не видели, но повадились ходить сюда каждый день. Хоть на минуточку да заскочим. Посмотрим, что мужик делает. А он обживал дом. По утрам топил печь. Из трубы тоненько курился дым. Во дворе колол дрова. Таскал воду из колодца. И мы с Колькой поняли — хозяин приехал. Полицай. Бывший полицай. Уже не было смысла сюда ходить. Но мы ходили.

И однажды мы увидели, как на этот пустынный двор пришла Анна Петровна, мать Галки. Она была закутана в широкий платок, но мы все равно сразу узнали ее и притаились.

Мужик как раз был во дворе. Дрова колол. Мы подобрались поближе и спрятались за поленницей. Нам почти все слышно было, что они говорили.

— Ты? — спросил мужик. С удивлением спросил, будто он испугался. — Жива?

— Как видишь, жива, — ответила Анна Петровна. Грустно так сказала. Но мы все равно ее не пожалели. Зачем она к полицаю пришла? Значит, верно про нее говорят.

— А ведь я думал, сгинула ты в войну.

— Да нет, жива осталась. Вот и тебя нашла. Хотя и трудно было сыскать.

— Чего теперь пришла? — это мужик спросил.

— Просьба у меня к тебе: сказал бы ты, что чиста я перед людьми.

Мужик долго молчал. Потом заговорил сердито, со злостью:

— Нет уж, увольте. И так по твоей милости хлебнул горя. Тогда написал, что застрелили тебя, из трусости. Шкуру свою перед немцами хотел отстоять. А потом, когда уже ваши пришли… — он замялся, не зная, как лучше сказать. — Ну, ваши, ваши, в общем, советские… Судили меня, и та бумажка на двадцать пять лет потянула. Теперь уж свое отсидел. А тогда прокурор так и сказал: загубил душу, под этой подпись свою поставил, а сколько без подписи на тот свет отправил? Я уж не стал спорить. Виноват перед народом, никуда не денешься. Сам себя к стенке припер.

— Так жива же я. Объясни все, как было. Я-то стерплю. Не такое от вас терпеть приходилось. А дочка… Дочке тяжело.

Долго они о чем-то тихо переговаривались, а потом она уходить собралась, и мужик громко сказал:

— Не стану я это дело ворошить. Хватит с меня. Опять пойдут допросы да следствия. Откопают чего, еще срок добавят. А мне достаточно. Полную катушку отсидел.

Ушла она, Анна Петровна-то. И мужик вскорости к себе в избу ушел. Мы с Колькой выбрались из укрытия и побежали к себе. На душе у нас было муторно.

Вскоре начались занятия в школе, и я опять стал часто встречаться с Галкой. Не то чтоб встречаться, а просто пути у нас часто пересекались. Все-таки в одном классе учились. В ее отношении ко мне, кажется, ничего не переменилось. А вот я… Я сторонился ее. Когда Галка предложила мне погонять голубей, я отказался. И сказал честно:

— Знаешь, Галка, против тебя к ничего не имею. Но все же нам надо кое-что выяснить. Надо…»