Глава двадцать первая

Глава двадцать первая*

Самые гениальные идеи придумываются на ходу. Собственно, как и абсурдные. Сначала в голове лишь пустота, а потом — раз! — и появляется крохотная точка света, которая через считанные секунды превращается в огромный шар, заполоняющий собой всю черепную коробку.

К сожалению, сегодня этот шар никак не хочет появляться, что не позволяет мне придумать решение сложившейся ситуации. Благодаря спонтанно возникшему решению, я уже похитил Майю, — иначе мои действия назвать никак нельзя, — причинил, судя по всему, легкое телесное. А если включить в эту совокупность причинение тяжких телесных, повлекших смерть по неосторожности, — «бедный» Дима, — мне светит приличный срок, приблизительно лет двадцать. Как же это комично: почти юрист, тяготеющий к уголовщине.

Нет, нет, нет… в тюрьму на двадцать лет — черта с два. Нужно всего лишь что-нибудь придумать. И нет, Майю отпустить я не могу.

Где это вы видели, чтобы отпущенный на волю пленник молчал себе в тряпочку о том, что его похитили, а всех его родственничков искромсали на тонкие ломтики бекона? Вот и я о том же. Во всех случаях пленник оказывается либо мертв, либо чудом спасен третьими лицами. Второй вариант нам никак не походит, ибо плохие парни в данном случае претерпевают неприятные последствия.

Как же я, черт возьми, устал. Рвануть бы в Ирландию, посидеть в пабе и нажраться до потери памяти. Мой дедушка, наверное, соскучился по мне. Особенно после того, как я случайно столкнул одну овечку из его пятидесятиглавого стада с обрыва. Я тогда был еще совсем ребенком. Вообще, я восхищаюсь своим дедом: оставить все и всех и рвануть на постоянное место жительства в Корк, и стать католиком. О, и, разумеется, исполнить свою мечту: завести огромное стадо овец. Смело и безрассудно, но определенно, достойно уважения. Когда это было? Году эдак в девяносто третьем. Потом прошло еще шесть лет, и дедуля вспомнил про своего внука и позвал меня в гости. Там я узнал, что такое «Святой Патрик», — слава Джону Тилингу, — а также понял, что без родителей жить намного приятнее. Но инцидент с овечкой подпортил мои отношения с дедом, после чего ноги моей в Корке больше не было. Несмотря на это, за то недолгое время, что я пробыл в Ирландии, я всей душой полюбил эту страну и чертовых овец.

Так что, если у меня получится разгрести все это дерьмо, я тут же соберу свои вещички и уеду жить к деду. И, мать вашу, почему я до сих пор этого не сделал?

Наверное, потому же, почему прибег к помощи этой истерички, — то есть по глупости. Надо же, как неудачно папаша заделал «чудо» своей очередной шлюхе. И все было бы относительно неплохо, если бы я не знал о ее существовании. Но нет, захотелось же отцу вымолить у господа бога прощение перед смертью, «наладив» отношения с брошенными детьми. А грешков-то у него много. Наверняка, внебрачная дочь — не самый ужасный поступок в его жизни. И, тем не менее, из-за его якобы чувства вины, — на самом-то деле плевать он хотел на всех, кроме себя, — судьба свела нашу семью с Лесей.

Когда я увидел ее в первый раз, я усмотрел в ней навозного жука, которого случайным образом занесло в наш дом. Не могу объяснить, почему мое первое чувство к ней было именно ненависти. Хотя, может на подсознательном уровне я просто видел в ней тот давний поступок отца, когда он бросил мою мать ради другой женщины, и все еще не мог простить. Да и, может, потому, что я вообще злился на весь свет из-за истории с Ярославой. В общем, как бы то ни было, меня долгое время тянуло сделать Лесе больно. Что, собственно, я и продолжаю делать до сих пор.

Но все же был один единственный плюс в нашем знакомстве: мы оба ненавидели нашего отца всем сердцем. Он испортил жизнь нам обоим и, что уж скрывать, нам доставляло удовольствие известие того, что скоро он откинет концы. Правда, это «скоро» тянется вплоть до сегодняшнего дня. И черт знает, когда же он все-таки подохнет.

Обоюдная ненависть в какой-то степени сплотила нас, и мы даже начали проводить время вместе. Просто шлялись по ночному городу, пили, и я слушал ее унылые рассказы о том, какая же дерьмовая у нее жизнь. Как ни странно, но через пару таких встреч, я почти перестал ее ненавидеть. В какой-то степени мне стало ее жаль. Ладно, вру. Мне просто было приятно посмотреть на человека, которому каждый раз приходилось гораздо сложнее, чем мне. И все, в общем-то, было нормально, пока на нашу очередную встречу она не напилась и не решила полезть ко мне целоваться, попутно признаваясь в том, как же она любит меня.

— Боже, я влюбилась в собственного брата! Я грешная, Денис? Как думаешь, бог накажет меня? — смеялась и одновременно рыдала она.

Я ничего не ответил ей. Хотя бы потому, что она была слишком пьяна, для того, чтобы мыслить ясно. Или потому, что мы двое и так попадем в Ад.

На следующий день я благополучно забыл о произошедшем инциденте, забыл о самой Лесе, о ее существовании в целом. Зато Леся все отлично помнила.

От чтения какой-то ерунды меня отвлек звонок в дверь. Это было странным, так как из гостей у меня дома бывал только Дима, и мы всегда договаривались с ним об этом. Я подошел к двери, посмотрел в глазок. Увидев ее взволнованное лицо и горящие огнем глаза, мне тут же захотелось притвориться, что дома никого нет. Но надо мной взыграло любопытство: уж больно странное выражение лица было у Леси. Возбужденное.

Я открыл.

Она с порога огорошила меня тем, что то, что она говорила вчера — чистая, искренняя правда.

— Я не знаю, как это произошло. — Шептала Леся, закрыв ладонями лицо. — И не знаю, что мне с этим делать. Почему ты молчишь?

Я ничего не ответил ей. Хотя бы потому, что я был слишком трезв, чтобы мне было не плевать.

— Я люблю тебя.

Она смотрела на меня во все глаза и ждала хоть какой-нибудь реакции. Но не дождалась и лишь рассмеялась. Ее смех был звонким, даже красивым, с нотками истерии, безысходности и боли. Это был смех человека, которому нанесли смертельный удар. Это был смех человека, чье сердце насквозь проткнули ножом.

Когда она закончила смеяться, я закрыл дверь и пошел читать дальше какую-то ерунду. Меня больше интересовала погода в Нигерии, чем признание в любви собственной сестры. Да и инцестуальные отношения меня никогда не привлекали.

Посему я решил, что, наверное, это хорошо, больше не видеть ее тощего лица. А я был уверен, что Леся больше не сунется ко мне после такого провала. Честно, мне было бы стыдно. О, нет. Что такое стыд?

Тем не менее, я ошибся.

Через месяц она позвонила мне. Я поднял трубку, потому что звонили с незнакомого номера.

— Денис?

— Леся.

Удивился ли я ее звонку? Да, потому что еще тогда посчитал ее страусом, который зарыл голову в песок, причем на всю оставшуюся жизнь.

— Увидимся?

— Да.

Снова мне стало любопытно. Я вообразил ее жалким тараканом, который все никак не мог умереть от бесконечных ударов хозяйским тапком. Или просто человеком, которому приносит удовольствие унижение. Что же, я знал о существовании таких экземпляров, но лично никогда не был с ними знаком. А мне всегда нравилось изучать что-то новое.

На этой встрече ничего особенного не произошло. Она делала вид, что не признавалась в любви собственному брату, а я делал свой обычный вид. Мне было по душе изучать Лесю, выявлять все ее слабые места. К слову, вся она и есть одно большое слабое место. Куда ни надави — она прочувствует боль сполна. Единственное, что забавляло меня во всей этой истории, так это ее отчаянные попытки доказать мне ее безразличие к моему безразличию.

То ли общие гены, то ли ее неумелая актерская игра, но я видел ее как на ладони. Я знал, что если поманю пальцем, она тут же приползет ко мне, и не важно, что до этого я топтал ее душу в грязи и пропускал сердце через мясорубку. Такой уж она человек, обреченный на вечное страдание.

Впрочем, кто знает, может быть, если бы не я, у нее был бы реальный шанс выбраться из адской трясины. Да и вообще, если бы не вся эта история.

Когда я похитил Майю, первым делом мне пришло в голову позвонить Лесе. Впервые я действительно нуждался в ее помощи.

Знаете ли, тащить отключенного человека на пятый этаж нормального, цивильного дома, с приличными соседями, — чревато тем, что кто-то обязательно заметит тебя и тело, свисающее с твоего плеча, — уж больно это настораживает. Да и у меня слишком много важных дел, чтобы торчать дома с Майей, а оставлять ее одну тоже слишком опасно. А квартирка Леси как раз подходила для моей спонтанной затеи: окраина города, самый преступный район и пятиэтажный дом, у жителей которого только один интерес — деструкция. По словам Леси, в этом доме всем на все плевать.

— Леся, как думаешь, если я буду нести на руках по лестнице в твоем доме спящую девушку, измазанную кровью, кто-нибудь заметит это? — сразу же спросил я, когда она ответила.

— Не-а. Даже если она будет без головы.

— Чудно. Жди меня.

Правда, она подумала, что это шутка, и когда я действительно притащил к ней в квартиру Майю, без сознания, Леся раскрыла рот прямо-таки до пола. Она еще долго ничего не могла сказать, а я лишь посвистывал, укладывая девушку на диван.

Все складывалось просто прекрасно. Никогда я не был так доволен собой.

Лесю я решил не посвящать в обстоятельства дела. Мне было достаточно того, что она не знала ни Майю, ни того, что я пару месяцев назад совершил оплошность, случайно убив ее брата. Как там говорится? Меньше знаешь — лучше спишь? Именно.

И, что удивительно, Леся не задавала лишних вопросов. Видимо, просто не могла прийти в себя от неожиданности. Что ж, это было мне на руку, — не хотелось распыляться на муторные объяснения. Правда, недолго длилась моя радость: все-таки девушку прорвало:

— Ты понимаешь, что ты наделал? Как тебе вообще в голову взбрело совершить такое? Денис!

— Денис, может тебе стоит просто отпустить ее?