Глава 18. Ритуал

Жидкость была вязкой и горькой. Аэ — снова напряженной и даже напуганной.

       Нивену показалось, что она боится уже не за него — за себя. Проводить Ритуал без Высших, судя по всему, почти преступление. Или даже без “почти”. Наверное, по сравнению с этим тот факт, что она принесла ему оружие, — вообще мелочи.

       Нивен с трудом сдержался, чтоб не отплеваться, и осилил последний глоток.

       Поправил мечи на спиной, протянул Аэ чашу и осторожно лег на ложе. Мечи немного давили.

       Нивен покрепче сжал в руке кошель с бусами, спросил:

       — Долго ждать?

       Она что-то ответила, но издали. Нивен попытался открыть глаза, чтоб увидеть, куда она пошла, но глаза не послушались.

       “Хорошо, — подумал он. — Действует. Умираю. Опять”.

       Мысленно усмехнулся. Ложе под ним вдруг прогнулось, стало водой, потом — воздухом. Он провалился, но не рухнул, как обычно, на дно темного колодца. Даже не упал толком — а будто опять оказался на ложе.

       “Что-то не так? — подумал он почти облегченно. — Не получилось?”

       Осторожно открыл глаза — те наконец послушались. И тут же зажмурился: вокруг кружилась пыль, и ничего, кроме нее, видно не было. Лежать было твердо, и Нивен осторожно поднялся. Прищурившись, огляделся. Всё было серым: земля под ногами, покрытая слоем серой пыли, почти непрозрачное от этой пыли пространство вокруг и над головой. И было тихо. Очень тихо.

       Нивен осторожно вдохнул и громко чихнул.

       Точнее, ему показалось, что звук будет громким, но тот мгновенно утонул в серой мгле.

       — Кхаоли! — крикнул он, но пыльный туман проглотил даже крик.

       Нивен медленно двинулся вперед. Куда именно — не знал. Тут вообще невозможно было определить, куда. Просто показалось, что идти лучше, чем стоять на месте.

       Пыль забивалась в горло, щекотала в носу и норовила влезть в глаза. Нивену показалось, что если слишком долго будет здесь ходить с открытыми глазами, ослепнет. Пыль незаметно застелет взор, и когда он проснется — не увидит уже ничего, кроме пыли.

       Если проснется.

       — Кхаоли! — прокричал еще раз.

       Пусть звуки тут не слышны, она должна его как-то почуять: она богиня, а это — ее нынешнее обиталище. Она должна была его хоть как-то устроить за века обитания здесь. Приспособиться встречать гостей. В общем, она уже знает, что он здесь. Просто не хочет показываться. Что тоже понятно: он же не Высший. Пришел без венка, без подставки под ноги. Еще и с мечами.

       Кстати о них. Нивен перебросил кошель в левую руку, правой — потянул второй меч из ножен.

       Прокрутил в руке, проверяя, как тот проходит сквозь здешнюю мглу. Сделал еще шаг.

       — Я принес бусы! — крикнул он. — И тебе лучше поскорее выйти, потому что меня скоро начнут будить. Понимаешь, я тут без разрешения…

       — Смелый мальчик… — шепнул вдруг кто-то прямо над ухом.

       Нивен круто развернулся, но никого не было, а мгла вокруг рассыпался знакомыми серебристыми смешками. Только если Ух’эр хохотал обычно — ну, насколько Нивен слышал — громко, заливисто, взахлеб, то здесь смешки были дробными, сухими, словно серая пыль попала в смех Ух’эра, и теперь механизм работает со сбоями.

       Все верно, если вспомнить, что как раз ее смех и подарил Праотец Ух’эру. Значит, раньше она смеялась так же, как бог смерти. Теперь же то ли и правда пыль в смех попала, то ли он иссох, истончился, вместе с жизненной силой Запретного леса.

       — Мне больше не нужно ожерелье, — шепнули с другой стороны. — Нравится — оставь себе.

       Нивен развернулся уже неспешно, почти лениво: все равно там никого нет.

       Наверное, это их семейная традиция. Лаэф общался с ним в той же манере. С другой стороны, они не родственники, если подумать… Значит, это у богов такая привычка: говорить то с одной, то с другой стороны, но не появляться. Пусть человек попрыгает, покрутится.

       — Там оставлять нечего, — отмахнулся Нивен. Покрутился вокруг себя, пытаясь рассмотреть хоть что-то в пыли. Но не увидел ничего, потому просто снова заговорил. — Если тебе не нужно ожерелье — что нужно?

       — Ожерелье разрушено, — вкрадчиво заговорила мгла, и Нивену показалось было, что в нескольких шагах от него она начинает обретать форму — как делал Лаэф. Но то была не Кхаоли: навстречу из мглы шагнул Иной. Чуть поодаль — еще один.

       Все, как обычно: высокие, светловолосые, с ровными спинами и острыми ушами. Те ли, которые ушли сюда и не вернулись? Или Кхаоли плетет тут себе игрушки из пыли?

       Что-то не так. Тут вообще все не так. И эти — стоят, как столбы, не шелохнутся. Выражения лиц не разглядеть, в этой пыли кажется, что лиц у них и вовсе нет. Может, и правда сделала себе игрушки, а на лица то ли сил не хватило, то ли забыла, как должны выглядеть…

       — В нем были остатки моей силы, — продолжил голос. — Теперь сила уходит от меня…

       И снова смешок, одинокий, сухой, почти неразличимый.

       — А лес? — спросил Нивен. — А они? — и ткнул пальцем в одного из Иных.

       Сделал мягкий шаг в сторону, так, чтобы держать обоих в поле зрения. Это пока они стоят, потом — кто знает.

       — Я дала жизнь Иным, — голос прозвучал жестко, и Нивен понял: все-таки не игрушки, все-таки угадал. — Теперь их черед. Теперь Иные дадут жизнь мне.

       — То есть, — сказал Нивен, — это ты? Ты высасываешь жизнь у своих детей, у их леса, чтобы самой оставаться… А чем ты, кстати, остаешься? Бесплотным голосом в пыли?

       Наконец, достал!

       С богами всегда работает один и тот же прием: нажми на больную мозоль — бог сразу выскочит. Даже если это Прамать Иных.

       Пыль взвилась высоким вихрем напротив, вихрь соткался в высоченную фигуру, в два его роста, а то и больше.

       “Поздоровее Сорэн будет”, — подумал Нивен.

       Видно было плохо, может, потому ему показалось, что у Кхаоли, как у ее болванчиков-Иных, нет лица.

       — Я была бесплотным голосом, — с новым, жестким смешком ответила фигура. — Я была бесплотным дыханием. Ветром на равнинах небытия. Теперь же — я гораздо больше этого. Я богиня! Я вдохнула жизнь в самый прекрасный народ мира! Пришел мой черед подняться.

       “Вот оно что… — подумал Нивен. — Бусы, значит, уже не нужны. Теперь ей жизнь подавай…”

       — Тоже восстать, что ли, решила? — уточнил он.

       — Тоже? — растерялась Кхаоли.

       — Мертвые пытались, — объяснил Нивен. — Не вышло.

       — Глупцы! — фыркнула она. — Их дыхание было прервано давно! Моё же — живет в моих детях.

       — И дети умрут, если ты его заберешь, — напомнил Нивен. — Лес уже сохнет.

       Кхаоли сделала шаг к нему, и он все-таки различил черты. Точеные, острые. Скулы — два лезвия, брови — вразлёт. Остроконечные уши и сверкающие глаза. Почти, как у Ух’эра сверкают — в них то же безумие, разве что не такое явное. Может, потому что она сама еще не поняла, что безумна.

       “Эка тебя потеря бус подкосила…” — сочувственно подумал Нивен, с трудом сдержавшись, чтоб не отступить.

       А она заговорила.

       — Я поднимусь, — твердо сказала Кхаоли. — Я даровала века своим детям. Я даровала достаточно.

       “Думай, — сказал себе Нивен. — Как убить еще одну богиню? Еще одну мертвую богиню. И без Весла”.

       Чтобы думать, нужно время. Чтобы выиграть время, нужно заставить ее говорить. Ох, как не хватает сейчас Йена…

       — Твои дети чтят тебя, — напомнил он. — Несут дары, поют песни, просят совета. Разве этого не достаточно?

       — Было достаточно, — кивнула она. — Но слишком много жизни я вдохнула в то ожерелье. И теперь, смелый мальчик, когда его нет, я не могу существовать иначе. Теперь мне нужно их дыхание. А они — не справились с моим даром. Ни дарованную им жизнь, ни дарованный им шанс они не смогли использовать. Значит, мой черед.

       — Собери ожерелье обратно, — предложил Нивен, осторожно присел, готовый вскочить в любой момент — но Кхаоли не бросилась на него, так и стояла, рассматривая. Положил кошель в пыль у ног. — Собери и никому больше не отдавай. И прекрати сушить лес.

       — Ты приказываешь мне? — тонкая бровь изогнулась.

       — Я прошу, — сказал Нивен. — Твои дети прекрасны. Хотя, бывают, теми еще гадами… Но — ты права! Ты создала удивительный народ. И теперь хочешь его уничтожить?

       — Дитя, — она вздохнула почти сочувственно. — Я создам еще. Теперь, когда мне не будет мешать ни Д’хал, ни его отродья. Когда наберусь сил и поднимусь. Жаль, ты не увидишь, — и тонко улыбнулась. — Ты останешься со мной. Как все, кто приходит сюда. Пусть в тебе мало силы, пусть в тебе пусто, в тебе есть дыхание леса и моих детей. Я слышу это.

       Она мгновенно оказалась рядом: не рассыпалась там, где стояла, не шагнула и даже не взлетела. Просто в один миг оказалась на расстоянии шага и схватила его за горло. Нивен полоснул кинжалом по сжимающей его руке, но кинжал лишь провалился сквозь серую пыль. Попытка проткнуть ее саму мечом тоже оказалась бессмысленной: меч утопал во мгле, из которой она была соткана.

       Ее же хватка — только усилилась.

***

       Когда Нивен ушел в небытие, Аэйлар выдохнула почти облегченно. Ее дыхание постоянно перехватывало, когда была рядом с ним. И не раз уже успела пожалеть о содеянном, не раз подумала: “Не нужно было делиться дыханием, теперь он хоть и дышит сам, а будто у нас оно навеки одно на двоих”. И стоит его дыханию прерваться — ее обрывалось тоже. И казалось, если умрет насовсем — она тоже прекратит дышать. Но вот он умер. А она все еще дышала. Почти с облегчением.

       Никогда и ни с кем раньше ее дыхание не прерывалось. Никогда и ни с кем сердце не билось так трудно, так громко, так часто. Ни с кем она не была такой приземленной, тяжелой, живой.

       И ни одного из шагов, сделанных к нему, с ним рядом, она не сделала бы иначе, представься ей такая возможность. Задохнется когда-нибудь с ним вместе — ну и пусть. А пока есть надежда его спасти — будет спасать.

       Аэйлар рывком наклонилась к нему, коснулась губами его губ, сухих и тонких, распрямилась и взмахнула рукой, отправляя ветер впереди себя. Выбежала вслед за ним из жилища, помчалась по тропе, но ветер был первее. Долетел раньше. И когда она подбегала к отцовской поляне, тот, разбуженный ветром, уже шагал навстречу. В глазах — холод. Губы — сжаты. Шаги — чеканные. Казалось, он тоже стал тяжелее — будто груз принятого ею решения теперь давил и на его плечи.