— Астахов! Пошли вверх, иначе будут подняты истребители!

— Красота какая!

— Немедленно вверх! Иначе уйду один.

— Понял! Держись плотнее.

Набрав высоту, установили связь с аэродромом. В эфире раздавались тревожные голоса наводчиков с командного пункта и руководителя полетов. Астахов торопливо передал:

— Идем домой. Все в порядке. Сообщите удаление!

— Вам посадка!

Пока были далеко от аэродрома, Астахов не придавал большого значения отклонению от задания в полете. У него и Ягодникова есть опыт, и лишняя опека им вредна. Так думал он, пока не увидел посадочную полосу. Тогда мысли приняли другое направление. Придется выслушать много обидного. Или он согласится с мнением командира, или его отношения с ним примут другую, нежелательную форму. Астахов приземлился первым, зарулил на стоянку. Никого, кроме веселого, трудолюбивого техника. Умышленно не торопясь, Николай подошел к командному пункту, присел на скамью, закурил. Ему не хотелось сейчас видеть командира, но Ботов не заставил себя ждать. Его маленькие глазки сверкали гневом. Астахов встал, доложил:

— Задание выполнил!

Он не думал, что в этой грузной фигуре может быть столько злости и в то же время выдержки. После утомительно долгой паузы Астахов услыхал слова, смутившие его. Была бы куда лучше ругань, разговор «на басах», но ни того, ни другого.

— Я просил Москву дать мне заместителя, способного воспитать, научить. Мне не долго осталось носить эту форму. Очень жаль, что моя просьба осталась невыполненной.

Командир ушел так же быстро, как появился. Ни слова больше. Астахов сидел и курил. Подошел Степан, но и он не присел рядом, а медленно проговорил:

— Все же это не война. Думаю, что сегодня ты был бо́льшим глупцом, чем я. По крайней мере теперь буду знать, с кем имею дело.

И он тоже ушел, не сказав больше ни слова. Астахов остался один… «Все же это не война». Рано стареешь, Степан, — думал Астахов. — Не война, это правда. На фронте все казалось проще; быстрее узнавали друг друга, и если что было не так, рубили сразу, сплеча. Все было подчинено одному закону: победить. Так было, и это «было» прошло, и сейчас ему не всегда понятна размеренная и планомерная жизнь летчиков, стремившихся прежде всего следовать букве закона, инструкции. Затишье. Нет больше отчаянных порывов, стремительных и опасных полетов в тыл врага, после которых радость от сознания собственной силы, победы, радость, толкавшая на новые подвиги. Не всегда летчики охотно садятся в кабину истребителя, и это бесило Астахова, он не сдерживал себя в разговоре с ними, порой был груб, и люди с ним держали себя как-то настороженно и уж, конечно, не откровенно. Вспомнился случай в детстве…

После занятий в школе вдвоем с товарищем шли домой. На пути затеяли борьбу. Трава была скользкая после недавнего дождя. Оба упали, но товарищ при падении сильно повредил ногу. Николай тащил его на спине, выбиваясь из сил, почти два километра. А когда донес пострадавшего до дому, тот обвинил Николая в умышленной подножке. Несправедливость сначала удивила Николая, а потом возмутила до глубины сердца. Почему товарищ оказался таким предателем? Они же боролись, как всегда. Зачем была нужна эта ложь, жалоба отцу, в школу. И взрослые не только возмущались «поступком» Николая, но и настроили против него детей. Началось самое мучительное: с ним не разговаривали. Один. Он слышал: так надо. Это исправит ребенка. От чего исправит? Что он сделал? В школу он больше не ходил, скрываясь днями в тайге, пока его силой не привели и не посадили за парту. Мальчики держались в стороне, а девочки с любопытством поглядывали на него исподлобья. Кажется, только они сочувствовали ему. Отца не было, он уехал на много дней в лес. Хотел бежать к отцу, но его убедили, что отец поступит с ним еще хуже, и держали чуть ли не под замком. Приехала родная тетка. Тогда он заплакал, и плач был похож на крик. Тетка, не скрывая возмущения, грубоватым басом отчитывала вернувшегося из лесу отца, не оставила и родителей слабовольного паренька. Никогда не забыть ему ее слов: «Дикари! Таежные вахлаки! Нашли забаву издеваться над мальчонкой, который ни в чем не виноват. Воспитывайте лучше своего Гришеньку (к тому времени нога у него поправилась). Таких слюнтяев учить надо, и палкой, палкой, чтоб не брехал. А ну позовите его!» Ей не посмели возражать. Привели испуганного Гришу. Тетка глядела ему прямо в глаза, и этот взгляд был для него страшен. «Говори, нарочно он тебя? Только не ври смотри». Гриша всхлипывал, но сквозь слезы выдавил из себя: «Мы баловались… Я нечаянно». Дома отец, обняв Николая и взъерошив его волосы, говорил: «Прости, брат. Попутали меня чертовы бабы, да и некогда было разбираться».

Последнее время Николай часто вспоминает тетку, уехавшую к отцу в годы войны. Давно он их не видел, а надо бы… Потом вспомнился аэроклуб. Он всегда пользовался уважением у летчиков, которых учил летать. Где-то он слышал, если хочешь иметь хорошего друга, будь сам другом. Черт возьми, если все так нелепо получается, так в этом прежде всего он виноват сам. Зачем ему нужно было летать сегодня при таких рискованных обстоятельствах? Неужели он утерял свои инструкторские навыки, а вместе с ними и способность понимать людей? Нет, хватит у него сил вернуть расположение товарищей. И прав Степан, что назвал его глупцом, вот только Ботов… Хороший урок он ему преподал. Кажется, впервые в жизни Астахов так остро понял сегодня, что остаться одному хотя бы на день чертовски трудно.