— Надя, у меня ноги точно налиты свинцом. Ты знаешь…
— Ладно, ладно! До рассвета прошагаем, не все время летать. А то за войну так и не узнаем, что такое пехота-матушка.
Хуже всего, что, когда усталость чувствовалась особенно остро, у Тани появлялось безразличие ко всему решительно, только бы укрыться где-нибудь и полежать хотя бы часок.
Так шли они в темноте, натыкаясь на деревья, навстречу к линии фронта и, когда порозовело небо над их головами, нашли большое углубление у вырванного с корнями дерева, забросали яму сверху сучьями и прошлогодними листьями, влезли в нее и притихли…
Капитан Фомин волновался… Тоска, заполнившая душу, заставляла ходить из угла в угол или выбегать на аэродром и смотреть в мутное небо, хотя ждать было уже нечего. Второй самолет, посланный на поиски пропавших летчиц, давно вернулся. Не в силах более оставаться в неведении, Фомин позвонил в штаб армии, прося разрешения вылететь самому. Просьбу его удовлетворили.
Через полчаса, взяв на борт штурмана Зину Торопову, Фомин был в воздухе. В задней кабине — два спаренных пулемета, под крыльями — фугасные бомбы. Перелетев позиции своих войск, он снизился до бреющего и пристально всматривался в каждое пятно внизу. Самолет летел над оврагами, порой над макушками деревьев. Дважды Фомин наталкивался на немецкие части, но, круто сворачивая в сторону, успевал увернуться от свистящих пуль. До боли в глазах Фомин рассматривал мелькавшую внизу землю. Иногда над полями летели выше, и тогда открывалась ширь. Но там, где поля были с клочками лесов и кустарников, они снова снижались до бреющего. Никаких следов пропавшего самолета.
— Товарищ капитан, кажется, немцы на краю леса… Я видела ракеты.
Фомин не сразу ответил на предупреждение Тороповой. Он набрал высоту двести метров.
— Не волнуйтесь, лейтенант. Держите пулемет наготове.
Подлетая к опушке леса, они натолкнулись на заградительный пулеметный огонь. К этому Фомин был готов. Резким разворотом он опять улетел к середине леска. Мелькнула выгоревшая полянка, и в ту же секунду Фомин закричал:
— Смотри лучше! Самолет вошел в вираж.
На потемневшей от огня поляне Зина увидела металлические остатки сгоревшего самолета. Ей стало не по себе. Сердце болезненно сжалось. Она прислонила голову к холодному стеклу козырька. С трудом заглушая растущий внутри крик, Зина проговорила в телефон:
— Домой, товарищ капитан… Я не могу больше.
Она была уверена, что теперь курс их — только домой, но неожиданно услышала спокойный голос командира:
— Нет, лейтенант, домой рано. Самолет сожгли они сами и ушли лесом. Следов немцев не видно вокруг, а взорваться от удара наш самолет не может. Таких случаев я не помню. Продолжай смотреть в оба. Идем, стукнем фрицев. Не возвращаться же с бомбами!
Зина успокоилась: неужели это не все? Вдруг они увидят сейчас где-нибудь рядом сигналы подруг!
Самолет развернулся, и через несколько минут Зина строчила из пулемета по торопливо убегающим в лес немецким солдатам. Она видела, как немцы прикрывали головы руками, словно это могло спасти их от свинцового дождя.
— Бомбы! — неожиданно громко приказал Фомин. Зина нажала на спуск, и самолет качнуло от взрывной волны. Только тогда они взяли курс домой на восток…
В эту ночь Фомин спал тревожно, неспокойно, часто просыпаясь. Еще вечером им была послана телеграмма в штаб наступающей армии, в которой он просил предупредить все части, вплоть до подразделений, что вблизи линии фронта на территории врага — летчики сбитого советского самолета.
В гибель Родионовой и ее подруги он не верил. Столько пройдено пути, сколько смертей пронеслось мимо за годы войны, и неужели сейчас не станет человека, который дорог ему, как жизнь, которого он любит и давно любит… Таня! Нет, он не говорил ей о своих чувствах, хотя порой замечал и ее взгляды на себе, взгляды не просто любопытные…
Рано утром его самолет опять был в воздухе.
Выполняя боевое задание, он ни минуты не забывал о девушках и постоянно всматривался в изрезанную снарядами и бомбами землю. Половина самолетов его полка тоже в воздухе, и их экипажи тоже не забывают: неизвестность болезненно волновала всех. Фомин это знал.
К полудню все самолеты были на аэродроме. Наступающая армия шагнула далеко вперед, и им, летчикам, предстояло менять место, но пока штаб армии разрешил продолжать поиски. Он вновь хотел вылететь, но его неожиданно вызвали к телефону. Говорили из оперативного отделения штаба:
— В двадцати километрах к юго-западу (Фомин волнуясь, отметил карандашом координаты.) экипаж одного из передовых танков обнаружил двух женщин. Одна ранена. Площадка пригодна для посадки легкого самолета с опытным летчиком. Самолет необходим… Транспортировать обычным способом невозможно.
Фомин не дослушал конца фразы и побежал на аэродром…
Задымленная земля плохо просматривалась. Фомин летел бреющим, отыскивая место, обозначенное на карте. Он с трудом нашел его. Опушка леса, костер и красный флажок в руках одного из бойцов. На малой скорости он приземлил самолет на краю леса. Не выключая мотора, Фомин выпрыгнул из кабины и побежал навстречу Нади Чесных. Вместе с бойцом танкистом она несла Таню. Таня была без сознания.
Надя села в заднюю кабину. Таня полулежала у нее на коленях. Она очнулась и болезненно застонала. Фомин спросил Чесных:
— Рану перевязали?
— Да, да… помощь оказана, — торопливо отвечала Надя и тихо добавила: — Осколком в грудь, когда бежали к своим…
Фомин своей курткой прикрыл Таню, сел в кабину и дал мотору полный газ.
— Вытяни, дорогой, вытяни… — шептал он, мысленно обращаясь к мотору.
Мягкий грунт сопротивлялся, но скорость росла, наконец самолет подпрыгнул несколько раз на выбоинах, тяжело оторвался от земли и на малой высоте скрылся за лесом.