Новые открытия на Луне

До 10 января предпочтительно наблюдали южные созвездия, в которых, без помощи рефлектора, гидрооксигеном освещенного, было открыто бесчисленное множество звезд и туманных пятен. Сведения, доставленные нам о сем предмете, мы сообщим впоследствии, а между тем поспешим ознакомить наших читателей с чрезвычайно любопытными открытиями, сделанными на самой Луне. В этом отношении ссылаемся на подробные математические изложения док. Гранта, на сделанные Дж. Гершелем улучшения в таблицах о тропическом, сидерическом и синодическом течении Луны, касающиеся до тех явлений в сизигиях, на коих преимущественно основывается теория Луны.

В 10 часов вечера, почти в половине десятого (месяц находился около четырех дней в первой четверти) Гершель занялся наблюдением восточной части Луны. При сем была употреблена вся необычайная сила телескопа, а к фокусному изображению была приложена почти половина силы микроскопа. По снятии крышки с микроскопа, взорам наблюдателя представились в самом ясном виде базальтовые горы. Они были темно-зеленого цвета. В первых показавшихся массах незаметно было ни малейших расщелин; но спустя несколько секунд появился отдельный отломок в пять или шесть столбов в виде шестиугольника и, в связи с другими частями, похожий на базальтовые горы в Стаффе. Эта опрокинутая скала была покрыта пурпуровыми цветами, имевшими большое сходство с Papaver Rhoeas или Klatschrose, растущей на наших хлебных полях. Это растение было первое органическое произведение, открытое человеком в новом мире.

Скорость восхождения Луны или, лучше сказать, движение Земли, обращающейся, как известно, в одну секунду почти на 500 ярдов, вероятно, воспрепятствовало бы открытию столь малых предметов, как вышеупомянутые, если бы посредством удивительного механизма, с помощью секстанта, не была уравниваема высота стекла. Действия сего механизма были столь совершенны, что наблюдатели могли удерживать на стекле предмет своего наблюдения столько времени, сколько почитали нужным. Открытием растения в Луне был разрешен столь важный предмет, что наблюдатели не могли отказать себе в удовольствии замедлить минуту, в которую вид растения долженствовал для них исчезнуть. Сим открытием было доказано, что Луна имеет атмосферу, подобную нашей, заключающую в себе органические, а следовательно, и животные существа. Когда растения исчезли, то на полотне отразились базальтовые горы на трех поперечниках горизонта. За тем появился зеленый косогор чрезвычайной красоты, и вдвое выше предыдущего изображения. После того показалась масса, почти столь же высокая, как и прежняя, и у подошвы ее, к величайшему их удивлению — лес!

Деревья, говорит г. Грант, «в течение десяти минут казались одного и того же рода и не имели ни малейшего сходства с виденными мною до сего времени, за исключением тиса, растущего в Англии на кладбищах. Затем следовали: ровная плоскость, которая была, судя по изображению на полотне, содержавшему в себе 49 футов, на полмилю в ширину, потом еловый лес, но столь прекрасный, какой я только видел в горах моей родины. Устав от беспрерывного следования за лесом, мы уменьшили увеличивающую силу микроскопа и неприметным образом спустились с живописной возвышенности к берегу озера, которого свойство, положение и пространство, по причине слишком великого увеличения, не могли сначала определить. Посему мы прибегли к нашему самому слабому ахроматическому стеклу и заметили, что открытое нами озеро, по своему очертанию, было похоже на Mare Nubium, названное таким образом Риччиолием. Это обстоятельство породило в нас мысль, что, хотя мы начали наши наблюдения на восточной стороне Луны, но через замедление, происшедшее в уравнении большого стекла, спустились почти до оси экватора. Но, так как мы не хотели ограничиться рассмотрением на Луне одной какой-либо части и имели возможность каждую минуту переменять картину, то и решились, посредством наших магических стекол, исследовать берега помянутого озера. Почему Риччиоли назвал его Mare Nubium, мне неизвестно, разве для того, чтобы выставить Клеомена с смешной стороны, потому что невозможно представить себе берегов, прелестнее нами упомянутых. Берег, покрытый белым песком блестящего вида, был окружен дикими, высокими мраморными скалами, по-видимому, зеленоватого цвета, отделенными друг от друга пропастями в 200 или 300 футов ширины, и украшенными по оконечностям тенью неизвестных деревьев, которые колебались на стене нашей камеры, а мы смотрели с безмолвным удивлением на такое явление. Вода казалась нам голубого цвета, почти как в океане, и ударялась в берег белыми волнами. На пространстве почти ста миль явно были заметны на скалах следы высоких приливов. Сколь ни разнообразны были эти и следующие места, однако мы не видели еще ни одного живого существа, хотя и от нас зависело осмотреть каждое место в перспективе или с передней стороны. Г. Гольм, однако, объявил, что предметы круглого вида, замеченные нами в одной пещере, почитает большими улитками (Amonshörn); мне же показались они огромными камнями кремнистой породы, занесенными туда приливом. Следственно, наши старания открыть живые существа остались на сей раз без успеха. Спустя два часа наблюдения, проведенного нами в рассматривании бесплодной и, по-видимому, вулканического свойства огромной плоскости, лишенной всяких произрастений, кроме чего-то похожего на мох, док. Гершель предложил вынуть все наши выпуклые стекла, ускорить следование видов и рассмотреть некоторые известные астроному лощины. Этот только способ мог увенчать наши наблюдения открытием на Луне живого существа. Стекла были вынуты, и блеск нашего рефлектора, отличного во всех отношениях, нисколько не уменьшился; мы нашли сходно с нашими исчислениями, что телескоп представлял на полотне около 20 квадр. миль поверхности Луны, и в отношении изображения как очерков, так и отдельных частей с такой ясностью, как бы они были рассматриваемы на Земле в расстоянии двух с половиною миль; это оптическое явление объяснено в прибавлении 5-м (?). Таковое устройство доставило нам возможность обозреть столь прелестные места, каких мы до того времени не видали, и, хотя движение телескопа было слишком быстро, тем не менее, эта картина доставляла нам неизъяснимое удовольствие. Несколько известных лощин, окруженных высокими горами столь конической формы, что скорее их можно было почитать произведением искусства, нежели природы, промелькнули по полотну прежде, нежели мы могли заметить их полет. Немедленно за тем явились совершенно новые изображения, и потому док. Гершель приказал уменьшить движение. В числе сих изображений находилась цепь гор, имевших вид обелисков и пирамид, стоявших в неправильных группах. Каждая из сих групп состояла из 30 или 40 четвероугольных столбов, похожих на прелестные валлийские кристаллы и чрезвычайно блестящих. Я наверное полагал, что мы открыли произведение искусства; но г. Гершель насмешливо заметил, что, ежели бы обитатели Луны в состоянии были застраивать пространства в 30 и 40 миль подобными памятниками, то, без сомнения, мы открыли бы ранее другие, менее сомнительного вида. Горы сии признал он кварцевыми, из рода красного аметиста, и после сих и других доказательств силы кристаллизации на нашем спутнике предположил, что на нем могут быть произведены значительные минералогические изыскания. Мы вставили стекло и удостоверились в справедливости его предположения: виденные нами пирамиды были огромные аметисты красного цвета, блиставшие при солнечном свете. Они возвышались от 60 до 90 футов; некоторые из них превосходили эту меру и достигали чрезвычайной высоты. Они находились в лощинах, разделенных между собой круглыми, прекрасными холмами, покрытыми зеленью. Замечательно, что самые лощины, заключавшие в себе эти удивительные кристаллы, были совершенно бесплодны и покрыты каменьями, похожими на колчедан (iron pyrites). Мы открыли, что эти редкости находились на полмили углубления, известного под названием Моря Изобилия (Mare Foecunditatis), названного так Майером и Риччиоли. Никогда, может быть, не давали названия, более несообразного с предметом. Все пространство от Дана до Берсаба было пусто. Берег состоял из известняка и кремней, и в самые лучшие стекла мы не могли открыть ни малейших следов растительной силы. Когда все озеро, простиравшееся, по нашему мнению, на 300 миль, промелькнуло пред нашими глазами, прибыли мы в гористую страну, покрытую лесами, состоявшими из несравненно большего рода деревьев, нежели какие мы видели до того времени; породу же их я не в состоянии определить. По наружному виду были они похожи на наш дуб, но расположением ветвей и листьев превосходили его; листья были широкие и языкообразные, и имели некоторое сходство с листьями лаврового дерева; пуки желтых цветов, прикрепленных к ветвям, опускались до земли.

По миновании сих гор мы явились в месте, исполнившем нас удивления. Это место было яйцеобразная лощина, окруженная, кроме небольшого отверстия на юге, карминного цвета холмами, состоявшими только из кристаллизаций, потому что обрывы и пропасти, часто встречавшиеся и весьма глубокие, состояли из лежавших друг на друге огромных слоев многоугольных кристаллов. Множество водопадов низвергались из этих скал, и некоторые из них находились столь близко от их вершины и ниспадали с такой силой, что образовывали собой дуги в несколько ярдов в диаметре. Никогда не припоминал я столь живо, как ныне, превосходное сочинение Байрона о хвосте белого коня. У подошвы этой цепи холмов находился лес, который, окружая всю долину, заключавшую в себе от 18 до 20 миль в ширину и 30 в длину, представлял подобие венца. Небольшие группы дерев разных родов были рассеяны по всему пространству, и в этом месте надежда наша отыскать живые существа вполне исполнилась. В тени дерев, на юго-восточной стороне, увидели мы большое стадо темных бизонов (Bisonochshen), которые были немногим менее наших быков. Хвост их ничем не отличался от хвоста наших буйволов (bos grunniens); по своим рогам, загнутым наподобие полумесяца, горбу на спине, величине подбородка и длине их волнистой шерсти, они совершенно уподоблялись породе, с которой я их сначала сравнил; но устройство передней части их головы имело свои особенности (эти особенности были впоследствии замечены у всех открытых нами на Луне животных): все эти животные имели большой мясистый нарост над глазами, который простирался поперек лба до самых ушей. Этот нарост, покрытый волосами, мы очень явственно могли отличить; видом он весьма походил на переднюю часть известного дамам чепца Королевы шотландской Марии, и приводился в движение посредством ушей. Доктор Гершель тотчас догадался с обыкновенной своей проницательностью, что благое Провидение дало животному этот нарост для предохранения глаз при слишком быстрых переходах от света к тьме, которым все обитатели обращенной к нам части месяца периодически бывают подвержены. Первое открытое нами животное приняли бы на земле за урода. Оно было синевато-свинцового цвета, величиной с козу, с такой же головой и бородой и с одним рогом, немного согнутым к переду. У самки не было ни рога, ни бороды, но хвост был гораздо длиннее. Этих животных мы видели целыми стадами, и всего чаще на склоне гор, покрытых лесом. Стройностью и красотой своей они равнялись нашей сайге; это было веселое, живое создание, которое, как молодой барашек или жеребенок, быстро бегало, играло и прыгало по зеленой мураве. Это прекрасное животное доставляло нам невыразимое удовольствие. Смешное в его движениях отражалось на нашем полотне столь же верно и ясно, как будто мы их видели в камере-обскуре, от которой бы оно находилось в нескольких саженях. Мы неоднократно испытывали трогать пальцем какое-либо из этих животных за бороду или хвост, и оно быстро бросалось в сторону, как будто чувствуя нашу земную невежливость; но тотчас же являлись опять другие, которым мы уже ничем не могли помешать щипать траву, что бы им ни делали и не говорили.