Л е н а. Кто им мешает? Если они так уж хотят… А то взялись переиначивать — курам на смех. Прежде хвастали успехами, теперь — недостатками. И от этого все поменялось? Лучше стало? А что, что лучше? В соседней конторе спровадили прежнего шефа. Пришел молодой. Сидит с восьми утра до десяти вечера. И все вместе с ним. А зачем? Те, кто за дело болеет, когда надо, и сами задержатся. А просто сидеть-высиживать… Не наседки, вряд ли вылупится что путное. От пенсионеров избавимся, им гонка не по силам. Молодых распихаем. Кого куда. А после все войдет в прежнюю колею. Снова к десяти приезжать начнут. Состарятся. Устанут.

М а к с и м. Одно дело, если не дано прыгнуть дальше. Ну не дано — и все тут. И другое — когда те, которые сами не могут, сдерживают остальных. А ведь сдерживают, треножат, чтобы не обскакали! Освободиться от этих пут — вот мечта. Разве настоящие учителя гоняются за учениками? К пророкам за тридевять земель идут, тянутся. Если у тебя зуд проповедничать — пожалуйста, в свободное от работы время, в парке. Витийствуй… За свой счет. А то ведь каждое дело умудряемся окутать такой подушкой из словесной ваты, что увязаешь, до дела не добравшись. Возводим из препон и тумана этакую приемную, где в ожидании и преодолении настолько измотаешься и издергаешься, что, собственно, на дело никаких силенок уже не остается. И ею же всех отпугиваем, пугаем.

Л е н а. Зато испытание этой приемной, этой, если хочешь, барокамерой… закалка… Выживают и к делу допускаются только проверенные, сильнейшие…

М а к с и м. И как долго это, по-твоему, может продолжаться? И закалка, и барокамера, и глупость, и хамство, и краны вечно текущие, и улицы вечно разрытые?.. Я понимаю: перед каждым следующим шагом жизнь накапливает силенки, и это действительно время неподвижности. Но как владелица авто ты должна быть в курсе: не может постоянно гореть красный, рано или поздно приходит время зеленого.

Л е н а. Зеленого… Это Мити, что ли? Он самый из нас… (Кривится.) Оскомина уже.

М а к с и м. И не только его.

Л е н а. Значит, все вместе, общим строем на этот зеленый сигнал шагнем. И что дальше? Что после этого вокруг тебя изменится? Те же лица… Те же мысли… Те же слова. То есть опять время красного. Потом желтого… Значит, сейчас, не дожидаясь остальных, надо успеть. Светофор тебе лично подмигивает — так и шпарь. Не упусти мгновения. А протелился — и снова топтание на месте. А то еще хуже — поперечный поток. Ничего не поделаешь: жизнь — не тот перекресток, где подмигивают каждую минуту. Тут механизм посложнее.

Слышны отдаленные завывания сирены.

М а к с и м (поднимается, облокачивается о перила беседки). Или послышалось? (Смотрит вдаль.) Игорь сюда бежит.

М а к с и м  и  Л е н а  прячутся за беседку.

Вбегает  И г о р ь. Озирается.

И г о р ь. Куда все подевались? Черт бы взял эту прогулку… (Передразнивает сам себя.) А ну, Игоречек, быстрее, колесом… Как все замечательно! Ты, глупышка, скис… Жизнь продолжается. Стоим на голове… (Изображая официанта.) Вас обслужить? (Убегает.)

Л е н а  и  М а к с и м  выходят из-за беседки.

Л е н а. Не могу больше. Видеть его не могу.

М а к с и м. Он у меня был. В клинике.

Л е н а. Знаю.

М а к с и м. И не понравился очень.

Л е н а. Видишь, какое совпадение.

М а к с и м. Я из-за этого здесь. Твоя помощь нужна.

Л е н а. В чем?

М а к с и м. Мой грех… Когда вас привезли, все бросились к тебе. На него не обратили внимания. Подумаешь, треснула ключица… А он ведь жаловался на боль и что голова кружится…

Л е н а. Что?

М а к с и м. На снимке, когда он неделю назад был, затемнение. Пытался ему втолковать. Не понимает, Или не хочет понять. Надо, чтобы он в больницу лег.

Л е н а. Как чувствовала!.. Теперь еще и сиделкой стать. Не хочу!

М а к с и м. Ты понимаешь, что говоришь?

Л е н а. Плевать. Губы его обвисшие. Плечи опущенные. Знаешь, как должен вести себя мужик, если он, конечно, мужик? Так, чтобы жена знала одно счастье: вот поворачивается ключ в замке и он входит. И бояться должна: вдруг не придет? Другого счастья у женщины нет.

М а к с и м. Может, через месяц его сам черт не спасет.

Л е н а. Не уговаривай. Эти его рубашки потные… Носки… Пусть сам. Я не могу. Всё за него… А теперь еще болеть… Или выхаживать… Нет, хватит сопли подтирать… С начальниками насчет поездок договорись. С праздниками их поздравь… Все я. А он… Ну, предположим, уйдет отец… И Павел Кузьмич уйдет. Но ведь все равно, рано или поздно, должны уйти… А может, еще и удержатся. Чего вперед забегать? Потеть в открытую? Нужен здравый смысл, выдержка. А он заранее выбрал роль побежденного. С рождения ее выбрал. (Подходит к Максиму.) Дай руку. А то холодно. Знобит… Пойдем в дом.

М а к с и м. В дом? (Вырывается, почти отталкивает Лену.) Ты понимаешь, что говоришь? Он дни и ночи возле тебя сидел! Боялся отойти. Я ему говорю, нужно лечь — нет. На рентген тянул — не шел. Я таких сумасшедших не видел. Он дрожал над тобой! Я его упустил. Но это потому, что он сам о себе не думал. Тебя никто так любить не будет.

Резкий вой сирены. Блики мигалки.

Л е н а (отпрянув от Максима). «Скорая»! (Хватает Максима за руку.) Сделай что-нибудь! Спаси его!

М а к с и м  и  Л е н а  убегают.