Утром восьмого марта под лучами весеннего солнца полки из Ораниенбаума и батальоны с Лисьего Носа спустились на лед залива. Командиры, курсанты, бойцы — в темных шинелях, папахах и сапогах, а многие и в валенках — шли по льду, сжимая в руках винтовки. Они представляли собой открытую, хорошо видную цель для пулеметов и орудий мятежной крепости.
Общая численность войск для штурма была явно недостаточной. Южная группа наступала всего двумя полками. К тому же один из них сформирован в основном из солдат белых армий и махновцев, его моральное состояние было не на высоте. Тухачевскому очень не хотелось бросать этот полк на форты крепости, но надежными испытанными частями он не располагал и пришлось идти на риск.
В самом начале штурма прервалась и так плохо действовавшая связь с Сестрорецком. Штаб Северной группы замолчал. Только на следующей день выяснилось, что курсантские батальоны под сильным огнем все же смогли занять и удержать один из фортов, прикрывавших с севера остров. А полк Южной группы ворвался в крепость, но под яростным пулеметным и ружейным огнем был вынужден с большими потерями отойти обратно в Ораниенбаум. Первый неподготовленный штурм провалился.
Все самые худшие предположения Тухачевского о ненадежности имеющихся частей, о слабости артиллерии полностью подтвердились. За необдуманный приказ Троцкого, который он был обязан выполнить, пришлось расплачиваться дорогой ценой. Размышления об этом прервал треск аппарата связи с Москвой.
«— Здравствуйте, Михаил Николаевич. Как у вас сегодня разыгрываются события?
— Здравствуйте, Сергей Сергеевич. Матросня обороняется и артиллерия их отвечает… Поэтому атака встречает серьезные затруднения. С севгруппой связь порвалась. Южгруппа несколько запоздала, но перешла в наступление. 561-й полк действовал крайне нерешительно и один из его батальонов разбежался. Все это сорвало наступление, части отошли в исходное положение… — Тухачевскому хотелось сказать об ошибке Троцкого, заявлявшего, что мятежники выкинут белый флаг после первых залпов, но жаловаться в армии не принято, и он, немного помолчав, продолжал диктовать телеграфисту: — Как только подготовим удар, будем атаковать и надеемся повторными атаками дело сделать В общем, матросы в Кронштадте оказались более стойкими и организованными, чем об это говорилось. Вот итог начала операции».
Но это можно было признать только в разговоре с Главкомом. Естественно, что о неудаче первого штурма в те тревожные мартовские дни в печати ничего не говорилось. 9 марта в газете «Известия» была опубликована беседа с командующим армией Тухачевским. Он, рассказав о положении в крепости, заявил, что наши боевые силы вполне закончили организационную работу и в великолепнейшем настроении стали на свои места и что разгром мятежников дело ближайших дней. Заявление после неудачного штурма и больших потерь весьма оптимистичное.
Но в центральной газете перед открытием съезда партии могло появиться только такое заявление, хотя оно полностью не соответствовало действительной обстановке. Тухачевский прекрасно понимал, что сообщение в газетах накануне съезда о неудачном штурме вместо победного заявления о ликвидации мятежа, как хотелось Троцкому, было бы опасным. Слишком тяжелым было положение в стране на всех внутренних фронтах, а ему как командующему Западным фронтом это известно лучше, чем многим другим, и сообщение о неудачном штурме могло всколыхнуть и подбодрить и махновцев на Украине, и банды Антонова в тамбовских лесах. Нельзя допускать этого, и Тухачевскому пришлось говорить то, чего не было, чтобы дезинформировать внутренних врагов.
Шифровка из Берлина попала на письменный стол Чичерина вечером 8 марта. Среди дипломатических депеш, писем, меморандумов, небольшой листок с машинописным текстом расшифровки не выделялся. Чичерин, просматривавший поступающую корреспонденцию поздно вечером, добрался до телеграммы уже ночью.
Взяв в руки листок и прочитав первые строчки текста, он сразу насторожился. В сообщении говорилось, что, по сведениям, полученным из Копенгагена, через датские проливы в Балтику прошла эскадра английских и французских военных кораблей. В шифровке перечислялись названия легких крейсеров и номера эсминцев. Как удалось выяснить берлинскому корреспонденту, курс эскадры: Ревель — Кронштадт.
Чичерину как наркому были хорошо известны все подробности кронштадтских событий, так как информацию он получал непосредственно от заместителя председателя Реввоенсовета Склянского. Знал он и о готовящемся на 8 марта штурме крепости. Поэтому сообщение из Берлина сразу насторожило. Что это: военная демонстрация у наших берегов или прямая поддержка мятежной крепости? Хорошо зная расстановку сил в Европе, Чичерин мало верил в возможность прямой военной поддержки Кронштадта да еще со стороны объединенной эскадры. Английские и французские корабли вряд ли осмелятся встать на кронштадтском рейде. Значит, возможна военная демонстрация для моральной поддержки мятежников.
Необходимо было немедленно предупредить Реввоенсовет. Командарм 7 (а Чичерин знал Тухачевского как командующего Западным фронтом, хотя лично и не был знаком с ним) должен быть в курсе возможных событий.
— Сергей Сергеевич! Извините, что побеспокоил. Думал, не застану вас в Реввоенсовете. Как дела у Тухачевского?
— Сегодняшний штурм не удался. Нужна солидная подготовка, а это потребует времени.
— Плохо. А как погода?
— Синоптики ничего определенного не обещают. Возможно потепление и в связи с этим всякие неприятности.
— Я получил шифровку из Берлина. По сообщениям из Копенгагена, проливы прошла англо-французская эскадра. Курс: Ревель — Кронштадт. Я лично не верю в возможность прямой военной поддержки. На это сейчас англичане, ведя с нами переговоры в Лондоне, не пойдут, а французы одни не решатся. Но военная демонстрация, чтобы поднять дух мятежников, не исключается.
— Это очень плохо. Прошу завтра утром переслать нам текст шифровки. Отправим в Петроград Тухачевскому и примем все меры для ускорения нового штурма.
Шифровка из Берлина была передана Тухачевскому на следующий день. После неудачного штурма, когда стало ясно, что крепость нельзя взять с налета и потребуется время для подготовки серьезного штурма, получить подобное сообщение из Москвы было очень неприятно. Время торопило. Мартовское солнце при повышении температуры могло быстро растопить лед, и тогда…
Тухачевский старался не думать о том, что будет тогда. Но именно в эти дни командарм должен был проявить твердую волю, собрать в кулак достаточное количество надежных частей и ударить так, чтобы взять крепость. Второго неудачного штурма быть не должно, нужна только победа. Нельзя допустить, чтобы среди тающих льдин задымили трубы английских и французских крейсеров и эсминцев.
Предстояло ускорить подготовку нового штурма. Об этом командарм и завел разговор с Перемытовым.
— Александр Михайлович, как идет сосредоточение частей?
— С Западного фронта перебрасываются дивизионы тяжелой артиллерии и авиационный отряд. Эшелоны уже в пути. Через 3—4 дня, если не будет никаких задержек, они будут в Петрограде. Отдано распоряжение начать погрузку бригад 27-й дивизии.
— Сколько дней уйдет на перевозку пехоты?
— Не меньше шести дней при самых благоприятных обстоятельствах.
— Много, нужно сократить сроки.
— При современном состоянии железнодорожного транспорта это практически невозможно.
— Да поймите же, что мы не можем столько дней стоять под стенами крепости и ждать, не можем! Солнце и лед! Если лед начнет таять, то тогда конец! Крепость мы не возьмем.
Тухачевский замолчал, поняв, что слишком погорячился. Сделав несколько шагов по кабинету и успокоившись, он повернулся к Перемытову.
— Извините, пожалуйста, за резкость, но вот вам и еще одна важная причина. На этот раз внешняя.
И он протянул ему бланк с расшифрованной телеграммой, только что полученной из Москвы, о прохождении датских проливов англо-французской эскадрой. Перемытов взял бланк и, молча прочитав текст телеграммы, склонился над крупномасштабной картой Балтийского моря, лежавшей на столе. Потом выпрямился и посмотрел на немного смущенного своей резкостью Тухачевского.
— Если сведения абсолютно достоверны, то прежде чем идти в Кронштадт, корабли должны остановиться и заправиться топливом. В мелководный Рижский залив эскадра не сунется, там ей делать нечего. Значит, пойдет прямо в Ревель, и мы будем иметь несколько дней в запасе.
Все сообщения из Берлина хранятся в архиве. Вот выдержки только из двух документов.
«Из Берлина 8 марта 1921 г. Сов. секретно.
Москва, Чичерину.
Копия Ленину. Региступру.
По сообщению моего агента в Копенгагене, между 2 и 5 марта из Копенгагена вышло по направлению Ревель — Кронштадт около 14 военных судов союзников, в том числе 8 миноносцев…»
«Весьма секретно.
Зампредреввоенсовета т. Склянскому.
Копия: наштареввоенсовета т. Лебедеву.
Позволю себе обратить самое серьезное Ваше внимание на сообщение нашего берлинского представителя… Ввиду того что крайне вероятна попытка Антанты использовать Кронштадтский мятеж для нанесения нам нового удара, считаю безусловно необходимым отнестись самым серьезным образом к угрозе со стороны враждебной эскадры.
Эшелоны мчались на север. Кочегары и машинисты выжимали все возможное из старых, уже отслуживших свой век и кое-как подремонтированных паровозов. Из распахнутых дверей теплушек навстречу весеннему мартовскому солнцу под звуки гармоник неслась песня. К Петрограду перебрасывались, по требованию Тухачевского, части знаменитой 27-й стрелковой. Лучшая дивизия Западного фронта, наиболее боеспособная, прошедшая с боями от Урала до стен Варшавы, должна была стать основной ударной силой войск Южной группы армии.