Василий Зданюк ОСТАЮСЬ В СОЛДАТСКОМ СТРОЮ
В тот день старший лейтенант Михаил Быков дежурил по военкомату. Служба как служба, обычно: звонки, доклады, вопросы посетителей… На первых порах, бывало, голова кругом шла от этого потока больших и малых дел. А теперь привык. Отвечал на вопросы спокойно и уверенно, принимал обоснованные решения.
Высокого пожилого человека с палочкой Михаил приметил давно. В черном старомодном костюме, при полном параде: орден Отечественной войны, две Славы и несколько медалей на пиджаке — издали не разобрать каких. Ветеран был явно не в своей тарелке, выглядел взволнованным и растерянным. Нервно топтался в коридоре, время от времени вытирал платком потное лицо и поправлял галстук. Заглянул в один кабинет, в другой, потом остановился у стенда и долго рассматривал фотографии.
Быков выглянул в окошко, спросил:
— У вас какое-то дело?
Мужчина вздрогнул от вопроса, подошел к комнате дежурного, суетливо достал из кармана какую-то бумажку, протянул Быкову.
— Внук у меня… Единственный, — заговорил он быстро и сбивчиво. — На призывную комиссию вызывают…
— Так это ж хорошо, отец! Солдатом будет. Родину защищать — самое что ни на есть мужское дело. Не мне вам объяснять.
— Оно, конечно, верно… А если — в Афганистан? Вадька-то у меня единственный внук…
Улыбка вмиг слетела с добродушного лица Быкова. Вот оно что! За внука, значит, пришел хлопотать. Боится, чтобы в Афганистан не попал. Сам, пожалуй, всю войну отбухал, да еще на передовой — солдатскую Славу так просто не давали, а за этого Вадьку готов идти на какое угодно унижение, лишь бы местечко потеплее ему подыскать.
— Он у нас слабенький рос, — продолжал заискивающе мужчина. — Хворал в детстве. Пробовал после школы в институт — да не прошел по конкурсу…
— Обратитесь к военкому, — жестко прервал Михаил. — У него сегодня приемный день.
Разговаривать с посетителем Быкову больше не хотелось. Зазвенел телефон на дальнем столике, он поднялся и пошел к нему. Спиной Михаил, разумеется, не мог видеть, какими глазами провожал его пожилой мужчина. Если бы старший лейтенант в этот момент оглянулся, то заметил бы на лице ветерана удивление и растерянность. Взглядом он словно прикипел к левой негнущейся ноге Быкова, потом скользнул глазами по орденской планке на кителе, висевшем на спинке стула, заметил и желтую нашивку о тяжелом ранении — точь-в-точь как у него самого, — молча повернулся и тяжело зашагал к выходу. Михаил увидел только его согнутую спину, окликнул:
— Куда же вы? Кабинет военкома не там.
Мужчина еще раз повернулся, прищурясь, пристально посмотрел на Михаила, который так и не понял, что за муха его укусила. Ничего не ответив, махнул с досадой рукой и вышел на улицу. Старшему лейтенанту показалось, что глаза его влажно блестели.
Быков сел на свое место. Долго не удавалось успокоиться. Как могло произойти, что человек, не раз смотревший смерти в глаза, познавший на себе солдатский труд, опустился до роли жалкого просителя за внука, молодого и, наверное, здорового парня — иначе кто бы его вызвал на призывную комиссию? Сам ведь не прятался, не уповал на ходатаев, когда пришло время выполнять воинский долг. Защищал Родину достойно — ордена и медали лучше всяких слов говорят об этом. А вот внуку пошел «место под солнцем» требовать…
Ответить нелегко. Но ответ Быков знал. Не потому ли ветеран, сам с честью выполнив долг солдата, решился хлопотать за внука, что видел, как дети некоторых разворотливых родителей ловко избегали армейской службы? Кто в «фирменный» институт попадал с первого захода, кто из года в год получал отсрочку ввиду очень уж серьезных и неизлечимых болезней, которые тем не менее успешно выдерживали атаки алкоголя и никотина… Сейчас время другое. Неумолимо сокращается образовавшаяся солидная дистанция между словом и делом. Восстанавливаются утраченные идеалы. Но старое дает о себе знать, срабатывает инерция мышления, поступков…
Михаил вспомнил всю свою, пока недолгую армейскую службу. Высшее военное командное училище, куда поступил по примеру старшего брата Николая, продуваемый всеми ветрами первый гарнизон в каменистой пустыне. А затем — служба в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
В Афганистан Михаил попал только после третьего рапорта. Два предыдущих командир вернул с короткой и категоричной резолюцией: «Служите там, где нужнее». Только спустя год Быков попал в Афганистан. Принял взвод управления минометной батареи. Его «рабочим» местом теперь была чаще всего цепь мотострелков, прочесывающих ущелье или зеленую зону. Под пулеметными и автоматными очередями душманов он вызывал по рации батарею и корректировал огонь минометчиков. Должность в прямом смысле горячая.
В Афганистане время спрессовано до предела. Люди изменяются, мужают буквально на глазах. Два-три выхода в горы — и ты уже знаешь, как свистят пули над головой, умеешь вжаться в камни, переползти, как ящерица, с места на место, ответить на огонь бандитов своим метким огнем. Получил крещение огнем и лейтенант Быков. Научился мгновенно определять, откуда бьет пулемет или гранатомет, с ювелирной точностью вычислять координаты огневой точки и корректировать стрельбу батареи. В такие переплеты доводилось попадать, что теперь сам диву дается: как только умудрялся находить верное решение, то самое, единственное, от которого зависели не только твоя, но и жизни других.
Страшно ли было? Не без того. Михаил не видел таких людей, которым совсем неведомо это чувство. Когда рядом с тобой вжикают пули и свистят осколки гранат, неодолимая сила тянет вниз, заставляет вжаться в голые камни. Но другая сила — сила долга, товарищеской взаимовыручки — отрывает тебя от спасительной земли, бросает навстречу огню.
Однажды Быков вышел в горы вместе с мотострелковой ротой. Сопровождали афганскую колонну с зерном для дальних кишлаков. День прошел спокойно, душманы не побеспокоили ни разу. На ночь остановились у входа в мрачное глубокое ущелье. Рассредоточили технику, выставили охранение. Командовал мотострелками молодой, пока необстрелянный капитан. Поздно вечером он собрал офицеров на короткое совещание. Развернул карту. Но в темноте на ней ничего нельзя было разобрать.
— Включите фары! — приказал командир роты водителю бронетранспортера.
Стоявший рядом лейтенант Быков возразил: за такую, мол, иллюминацию душманы только спасибо скажут. Группа офицеров в ярко освещенном пятачке — прекрасная цель.
— У вас что, лейтенант, поджилки трясутся? — тоном, не терпящим возражений, перебил его ротный. — Оставьте свое мнение…
Он не договорил. Почти одновременно стеганули свинцовые очереди. Офицеры бросились к боевым машинам. К счастью, никого не зацепило. Из-под бронетранспортера Быков огляделся. Душманские крупнокалиберные пулеметы били с двух сторон. Удобное место выбрали, ничего не скажешь: под темнеющим на фоне ночного неба каменным козырьком и на склоне пологой высоты напротив входа в ущелье. Колонна оказалась в ловушке. Мотострелки отвечали из автоматов, но, похоже, их огонь не доставал душманских пулеметчиков. Запылал грузовик с зерном, где-то коротко вскрикнул раненый Быков, лежа под бронетранспортером, до крови искусал от досады губы. Как помочь ребятам, если минометы в походном положении, надежно укреплены сверху на боевой машине? Поискал глазами минометчиков. Все целы, ведут огонь из автоматов по душманам.
— Довгань!
Подполз сержант Довгань, командир одного из расчетов. Быков в двух словах объяснил свой план: попытаться стащить с бронетранспортера плиту, двуногу и ствол, установить миномет под прикрытием брони и подавить пулеметы душманов. Оба выползли из укрытия. Михаил запрыгнул на бронетранспортер, попробовал освободить плиту. Но не тут-то было. Опять резко хлестнула очередь, пули совсем рядом высекли искры из брони. Лейтенант снова приподнялся, ухватился за плиту. И опять трассирующая очередь по бронетранспортеру. Хорошо хоть ствол миномета успел ухватить, спрыгнул вместе с ним на землю. Переведя дух, коротко скомандовал:
— Довгань, приготовиться к стрельбе!
Сержант непонимающе уставился на командира взвода:
— Без плиты и двуноги?
— Давай мины! — прикрикнул на него Быков и с силой упер ствол в каменный выступ. Где-то он слышал или читал, что в минувшую войну минометчики, когда к этому вынуждала обстановка, обходились без плиты и двуноги. Современный миномет — не чета фронтовому. Но попробовать можно. Другого выхода у него попросту нет.
Пока Довгань стаскивал ящики с минами, лейтенант Быков готовился к необычной стрельбе. Убедился, что ствол миномета надежно упирается в землю. Подставил под него полусогнутую руку и слегка наклонил, на глаз прикинул расстояние до цели.
— Давай! — коротко приказал сержанту.
Довгань аккуратно опустил мину. Она с шипением вырвалась из ствола, понеслась в ночную темень. Взорвалась ниже пулеметного гнезда. Быков еще немного наклонил ствол, все также удерживая его на полусогнутой руке, снова скомандовал:
— Огонь!
Только шестым выстрелом минометчики накрыли душманов. Быков перенес огонь на другой пулемет, хлеставший по колонне из-под козырька в скале. Раскаленный ствол обжигал руку, но Михаил, не чувствуя боли, посылал по душманам одну мину за другой, пока пулемет не замолк насовсем.
Когда уцелевшие бандиты отошли в горы, Быкова нашел командир роты. Молча пожал руку, произнес негромко:
— Извини, лейтенант.
К слову сказать, из этого ночного боя капитан извлек хороший урок. Быкову потом еще не раз приходилось поддерживать его роту огнем, и он видел, что офицер бережет людей, прислушивается к советам, принимает верные решения.