— Мы сами, — сказал лейтенант, с трудом открывая затвор. Он навел осевшую набок пушку, глядя через ствол под нижний срез брюха «крестоносца».

Телефонист подал снаряд. Сериков с силой дослал его в казенник. Щелкнул затвор.

Танк не дошел до орудия сорок шагов…

И тогда с криками, ведя на ходу огонь, на огневые позиции артиллеристов устремились фашистские автоматчики. В тот же момент Сериков увидел Богданова. Командир полка вместе с артиллерийскими разведчиками кинулся, размахивая пистолетом, в контратаку.

А в это время надвигалась новая опасность. Две группы танков обошли позиции третьего дивизиона. Артиллеристы поняли эту опасность только тогда, когда они, рассыпавшись, шли на орудия с флангов.

— Танки справа! — закричал Пронин.

— Слева тоже!..

Командир дивизиона приказал повернуть девятую батарею навстречу левой группе, а седьмую и восьмую батареи — навстречу правой, более многочисленной.

Головной танк левой группы вдруг занесло в сторону, хотя ни одно орудие еще не успело выстрелить. Внезапно осел второй и запылал, как свечка.

— Наши! — заорал Пронин над ухом лейтенанта Березина. И они увидели тридцатьчетверки, обходившие Благоево. От радости перехватило дыхание. Это было так неожиданно, что казалось невероятным. В наступающих сумерках тридцатьчетверки принимали фантастические очертания. Над одним из наших танков взвилась ракета, и словно в ответ, прогремел дружный залп пушек первого дивизиона.

— Огонь! Огонь! — все еще подавал команды майор Богданов. В голосе его чувствовалось и прежнее спокойствие, и радость. Радость от того, что трудное решение оказалось оправданным: врага удалось сдержать, ему нанесен ощутимый удар.

И так было не раз, и не два. Не случайно Н. В. Богданов был в «особой цене» у врага. Антонеску, когда шли бои под Одессой, назначил за его голову 50 тысяч лей. А гитлеровцы за Богданова — защитника Севастополя — пообещали 50 тысяч марок наградных. «Зря стараются, — говорили однополчане Богданова. — Нашему командиру цены нет».