Славные дни Бугульмы
Только что у белых отбита Бугульма, небольшой уездный городишко, каких были сотни в царской России. Положение очень тревожное: серьезные перебои с хлебом, продовольствием, открытая спекуляция, саботаж против Советской власти.
И вот в один из этих напряженных дней в военную комендатуру явился человек среднего роста, ничей внешне не выделявшийся среди остальных. Впрочем, была одна особенность: добрые, мягкие, голубые глаза, открытый взгляд да сияющая улыбка, не сходившая с лица.
— Осмелюсь доложить, бывший рядовой одиннадцатой маршевой роты 91-го пехотного его величества императора Австрии полка, бывший военнопленный, а ныне рядовой славной Красной Армии Иосиф Швейк прибыл для прохождения службы в Бугульме!
Вы, конечно, дорогие читатели, немало удивлены? Как мог всемирно известный литературный герой попасть в Бугульму? Нет ли тут ошибки? А может быть, просто досужая выдумка?
Спешу уверить, тут нет ничего фантастического. Дело в том, что Ярослав Гашек собирался провести своего знаменитого героя через русский плен, службу в Красной Армии… Даже написать книгу под названием «Швейк в Бугульме». Словом, бравый солдат должен был пройти путь, по которому прошел сам автор в годы гражданской войны. И одним из первых пунктов была мало кому известная Бугульма.
Вот что писалось в одном дореволюционном энциклопедическом словаре: «Железные дороги совершенно обошли Бугульму и ее уезд… Две больницы, богадельня. 3-х классное городское училище, 2-х классное женское, Казанский женский монастырь, приходское училище и 1-е начальное училище. Земская библиотека. Базары по пятницам. Три водочных завода». В другом словаре об уезде отмечалось: «Грамотность сельского населения 17,6, городского 35,7 процентов».
Пестротой отличалось и население по своему составу. Всего-то в это время, включая и детей, здесь жило около 16 тысяч человек. И самая многочисленная категория — почти три тысячи человек — владельцы частной собственности. Тех, кто не имел никакой профессии, занимался поденным чернорабочим трудом, было немало — 1399 человек. И кроме того, более полутора тысяч служащих. Представители таких профессий, как кузнецы, слесари, плотники, столяры, исчислялись лишь одной-двумя сотнями, а маляры, сапожники, печники — десятками. Словом, городишко, в котором весьма трудно было поначалу найти крепкую опору народной власти.
Но сложная обстановка не обескуражила коммунистов. Временно исполняющий обязанности коменданта М. Федоров вступил в должность буквально на следующий день после освобождения — 14 октября 1918 года. И хоть никогда не приходилось ему выполнять подобную работу, он с энтузиазмом взялся за нее. А на следующий день, как свидетельствуют документы, в городе появился Гашек. И сразу же с присущей ему энергией окунулся в сумбурную и напряженную жизнь Бугульмы, особенно активно занимался в первые дни организацией сбора теплых вещей для Красной Армии. Ведь в тот год холода наступили быстро, неожиданно.
Чего только не сдавали жители города и окрестных деревень! Тут и полушубки, и меховые пальто, варежки, валенки, тулупы, чулки… И хоть не так уж много было собрано, а все же какой-то выход из положения.
В энергичных хлопотах пролетали дни за днями. Однажды, придя в комендатуру, узнал, что прибыл новый комендант, принимает дела, просит к себе.
Познакомились. 30-летний коммунист Иван Широков уже имел за плечами опыт подобной работы: был в комендатуре Петрограда товарищем председателя. А сам — хлебопашец.
— Женат, — добавил он, — детей пока нет.
Гашек рассказал о себе, о самарских делах, скитаниях по губернии…
26 октября по городу был расклеен листок, отпечатанный в местной типографии:
Сего числа прибыл и вступил в исполнение обязанностей коменданта города.
Основание. Мандат Военно-Революционного Совета 5 армии от 16 сего октября за № 1686.
Помощниками своими назначаю тов. Шпетульского, товар. Домницкого, Таранова и Гашека. Все бумаги действительны за подписью моей, и тов. помощников.
За короткий срок Ярослав проявил себя честным, принципиальным и деловым человеком, активным борцом за наведение большевистского порядка в городе.
Особенно остро стоял вопрос с продовольствием. Жулики и спекулянты пользовались тяжелым положением, взвинчивали цены на хлеб, другие продукты. Многие лавки так и оставались закрытыми на замок. Ко всему прочему, белые, отступая, разрушили все местные мельницы, даже приводные ремни с собой увезли. Город остался без муки.
По поручению коменданта Гашек организовал восстановительные работы на двух мельницах, хозяева которых сбежали. Вскоре население и воинские части стали регулярно получать хлеб, муку.
С каким-то особенным чувством ненависти относился он к тем, кто пьянствовал, увлекался азартными играми, занимался продажей спиртных напитков.
— Это преступление перед революцией, — не, раз с возмущением говорил он, когда узнавал о каком-нибудь подобном факте. — К таким людям не может быть снисхождения.
Кажется, что необычного в этих словах? Но если вспомнить, что до войны Гашек широко был известен у себя на родине как участник многочисленных кутежей литературно-артистической богемы, то столь резкая перемена во взглядах знаменательна. И бывший завсегдатай ресторанов и кабаков теперь становится одним из инициаторов столь сурового решения, о котором было оповещено местное население.
На многих заборах, лавках, столбах, тумбах появился небольшой листочек с текстом, отпечатанным на темной оберточной бумаге. Неказистый такой, невзрачный, но прозвучал он как гром среди ясного неба:
Бугульминская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности доводит до сведения граждан гор. Бугульмы и уезда, что все лица, замеченные в покупке самогонки и пьянстве, будут оштрафованы на 3000 рублей с заменой заключения в тюрьму на три года. А все замеченные в гонке самогонки и продаже ее будут расстреливаться на месте и конфисковаться все их имущество.
Разными способами боролся Гашек против тех, кто мешал нормальной жизни, наносил своими поступками вред Советской власти. С одними был решителен и беспощаден, с другими…
Бугульминский купец Телегин, пользуясь кризисным положением, три шкуры драл с покупателей. Придут, бывало, в лавку люди, смотрят на товары, выбирают, что подешевле. А купец стоит, ухмыляется да ворчит:
— Не до гляденья тут, коли не покупаете. Грязи сколько натаскаете.
— Почем постное конопляное масло? — спрашивает старушка.
— Сорок рублев фунт, — не моргнув глазом, отвечает Телегин.
— Побойся бога, Гурьяныч, креста на тебе нет, — шумели покупатели.
— Да разве не слыхали, в Москве нынче фунт сто рублев, а я… по дешевке. Берите по сорока, а то завтра пущу по сорок восемь.
— Это спекуляция, — бросил кто-то.
— Не мурлыкай, братец. Какая ж тут спекуляция? Морозы страшенные, война гражданская. Если захочу и пятьдесят два заплатишь. Наше дело купеческое, маленькое. Ты нам — деньги, мы тебе — товар.
Деваться было некуда. Покупали.
Когда же увидели, как комендатура борется за наведение порядка в торговле, преследует спекулянтов, пожаловались и на Телегина, его проделки. Ко всему прочему, рассказали, что торгует он ворованными товарами. И еще стало известно: содержит публичный дом.
Комендант Широков поручил разобраться с этим делом Гашеку, Дмитрию Таранову и некоторым другим работникам комендатуры.
— Да чего там разбираться, — сказал один из них. — Ясное дело: ворюга. Расстрелять — и баста.
— Торопиться нельзя, — ответил Гашек. — Надо проверить все факты. Советская власть — прежде всего законность, справедливость в отношении к любому человеку, кем бы он ни был. Прошу это иметь в виду, когда будем у купца.
Телегин встретил пришедших настороженно. Узкие глазки его смотрели зло, с презрением и ненавистью.
— Никаких сведений давать не буду. Не имеете права. У нас свободная торговля. Советская власть дала свободу всем. Товар мой: хочу продам, хочу сгною!
Однако суровый вид вооруженных красноармейцев умерил его пыл. Отвечать на вопросы все же пришлось. Обвинения, разумеется, категорически отвергал. Казалось, дело зайдет в тупик.
Еще в самом начале допроса Гашек обратил внимание на тихо стоявшего в стороне приказчика. Улучив момент, незаметно для хозяина, которого допрашивал Таранов, Ярослав подошел к приказчику.
— Добрый день, приятель, — тихо заговорил он. — Что в стороне стоишь? Струсил?
— Мне нечего бояться. Да к тому же и болен я, — нехотя ответил тот и отвернулся, не желая продолжать разговор.
— О, это причина серьезная, — сочувственно проговорил Гашек. — Правда, ее не всегда учитывают. Вот, кстати, одного преступника должны были повесить, а он, возьми да и отравись ливерной колбасой, которой его накормили перед смертью. Беднягу всего скрутило, на лбу пот холодный выступил…
Приказчик повернул к нему голову. А Гашек, словно не замечая этого, продолжал в том же духе:
— Конечно, врачи немедленно взялись за лечение. Разумеется, казнь отменили. Колбасника оштрафовали, а потом засадили в каталажку. Две недели медицина боролась за жизнь преступника. И наконец, молодой доктор с радостью сказал ему: вы спасены! А на следующий день преступника повесили по всем правилам, так как он был достаточно здоров для петли.
Гашек умолк, давая возможность приказчику осмыслить рассказанное.
— Не завидую тем, кто попадает за решетку, — начал снова Ярослав, будто раздумывая вслух. — Особенно, если предан хозяину, а тот его упекает при первой возможности. Был вот у меня приятель приказчик Мартин. Служил у графа Рамма. За поросенком ходил каким-то особенным. На выставку его готовили. Дни и ночи покоя не знал. А однажды пришли граф с графиней, когда их любимец пил какую-то особую воду. Измерили температуру, а в ней вместо восьми градусов — семь с половиной. Что тут началось! Скандал, крики. Приказчик признался, что забыл измерить температуру; сынишка, говорит, у меня очень болен, за ним хожу.