— Мерлин, Гермиона, ты можешь сказать нормально или нет?!
О, Гермиона могла! Она определённо могла очень многое. Поэтому она глухо зарычала и, откинув одеяло, стремительно вскочила на ноги.
— Вот! Вот, чем я занималась! — рявкнула она, указывая пальцем на тёмный треугольник волос между ног. — Я щекотала бобрёнка, искала жемчужинку, полировала снитч, снимала напряжение, мастурбировала. Как ещё тебе объяснить?! Всё?! Понял?! Иди уже спать!
Направленный сильным пинком под зад, Гарри вылетел на свою половину и, очумело тряся головой, медленно опустился на кровать. Перед его глазами всё ещё стояла картинка полуобнажённой Гермионы. И эта картинка странным образом будоражила воображение и заставляла сердце биться чаще.
«Наверное, это какая-то магия», — решил Гарри, падая на подушку и укрываясь тонким одеялом.
Прошёл час, другой. Гермиона уже давно погасила свечку на своей половине, но сон к Гарри всё не шёл.
* * *
Гермиона смогла спокойно выдохнуть только после того, как Гарри скрылся на своей половине и, судя по звукам, лёг в постель.
Она с грустной усмешкой покачала головой и последовала его примеру. Гарри напомнил ей маленького мальчика, которому только что показали учебник ядерной физики — столько непонимания было в его глазах. Помимо непонимания в них были и вопросы. Сотни вопросов. Настолько много вопросов, что её это самым странным образом взбесило. Почему именно она должна объяснять ему столь простые вещи? Почему именно она должна учить его — как оказалось — вообще всему? Как он мог не понять, чем именно она занималась? И ведь он на самом деле ничего так и не понял. Как будто бы он сам никогда не…
Гермиона уткнулась лицом в подушку, но, вспомнив о бесцеремонном вторжении друга, решила не повторять былых ошибок. Поэтому она быстро натянула бельё и с головой укрылась одеялом.
«Так почему он ничего не понял?»
Ответ на этот вопрос пришёл столь внезапно и был столь невероятным, что Гермиона села и широко раскрытыми глазами уставилась в темноту.
О перепадах настроения и общей вспыльчивости Гарри она знала давно. Также она знала и о его внезапных приступах маниакальной одержимости какими-либо идеями. Так может, это была не просто одержимость, а… сублимация?
Предположение, что Гарри, возможно, никогда не занимался онанизмом, объясняло многое. Правда, оно же и порождало целую кучу других вопросов.
«Ладно, допустим, в Хогвартсе я и сама об этом почти не думала, — размышляла Гермиона, вновь укладываясь на кровать. — Хм… А почему, кстати?»
Недолгие размышления привели к выводу о том, что в защитные системы Хогвартса, скорее всего, вплетены ещё и какие-то подавляющие либидо чары, чтобы в период полового созревания детей Хогвартс не оказался переполнен беременными школьницами. И чары эти явно обладали ещё и ментальным воздействием. Потому как разговоров о сексе она не слышала даже от таких отъявленных сплетниц и разбитных хохотушек, как Лаванда и Парвати.
Но это в Хогвартсе. А летом? В конце концов, регулярная утренняя эрекция просто обязана была натолкнуть Поттера на вполне закономерные вопросы о своём развитии и вызвать столь же здоровое любопытство.
Сама же Гермиона именно на летних каникулах познавала свою сексуальность и изучала своё тело. И началось это после четвёртого курса. А если точнее — с того самого момента, когда Виктор Крам во время столь приятных и одновременно столь постыдных поцелуев схватил её за попу. Она тогда, конечно, была бесконечно оскорблена и унижена подобным обращением, и резко отбросила руки нахала, но всё же… Она всё же ощутила, как что-то волнующе сжимается внутри живота, принося легкие отголоски удовольствия. Той зимой Гермиона быстро забыла об этом, занятая сотней других проблем и вопросов, но вот летом…
Однажды вечером, в ванной комнате, Гермиона долго рассматривала в зеркале свое повзрослевшее тело. Спокойно приняв тот факт, что в ней нет ничего особенного, она положила ладонь на то место, где время от времени появлялись незнакомые, но определённо приятные ощущения, и едва не застонала от волны странного возбуждения, россыпью мурашек прокатившейся по всему телу.
В то же лето мама Гермионы познакомила её с теорией секса. Увидев у дочери интерес к этой теме, она принесла нужные книги и подробно рассказала обо всём необходимом. Гермиона в те дни довольно долго не могла прийти в себя от полученной информации. Все эти новые термины и способы получения удовольствия пугали её, но как только она в первый раз — уже целенаправленно — коснулась себя во вполне определённых местах, то страха больше не осталось — его просто смыло волной нового, ещё пока неизведанного удовольствия.
С тех пор такие разговоры между Гермионой и её мамой повторялись множество раз в тех или иных вариациях. Всё же Гермиона была любознательной девочкой и не стеснялась подходить с вопросами, да и её мама не скупилась на ответы и советы, весьма обеспокоенная проживанием дочери в закрытой школе, в которой учились не только девочки, но и мальчики.
Вспомнив о своих летних экспериментах, Гермиона запустила руку в трусики и разочарованно вздохнула: Гарри своим бесцеремонным вмешательством сбил весь настрой, а ведь в последнее время ей так редко удавалось расслабиться и сбросить напряжение. Всё дело было в этом чёртовом крестраже, который день и ночь давил на мозги и психику, вызывая негативные эмоции и начисто выгоняя позитивные. Рон, вот, не выдержал такого издевательства над собой и уже сдался. Долго ли протянут они с Гарри? Загадка…
Гермиона улыбнулась и позволила себе немного помечтать о том, как было бы здорово зарыть крестраж где-нибудь в чащобе, а самим смотаться на недельку-другую куда-нибудь далеко. Туда, где море, солнце и тепло. Выйти на пляж, взять бокал холодного апельсинового фрэша и, скинув тёплые одежды, погреться под ласковым солнышком, слушая ленивый шелест накатывающих на берег волн и поглядывая на…
В мыслях Гермионы вновь появился Гарри. Интересно, почему он — здоровый, семнадцатилетний парень — не знаком с понятием «мастурбация» и тем, как она выглядит? И ладно бы Гарри не был знаком только с женской мастурбацией, так ведь он, похоже, и о мужской ничего не знает, что было совсем уж странно. Ещё одна странность заключалась в его поведении. То, что Гарри сильно удивился, застав подругу без штанов — это было понятно и закономерно, но вот то, что он ни капельки не смутился и даже не покраснел, во все глаза разглядывая её обнажённые ноги, — это было уже гораздо интереснее. Гарри смотрел на неё честно и открыто, смотрел так, будто они уже знакомы столь близко, что стеснения между ними не могло быть в принципе. Либо он просто не понимал, что в таких случаях положено стесняться.
Гермиона улыбнулась, ещё раз прокручивая в голове этот странный и на редкость дурацкий эпизод, уделяя особое внимание тому, что в его глазах был не только страх за её здоровье, в них ещё и вполне определённо читалось… восхищение?
«Интересно, о чём он сейчас думает?»
Мысль о фантазиях Гарри с собой в главной роли, вызвала в Гермионе неожиданно сильный прилив возбуждения. Она облизнула враз пересохшие губы, самыми кончиками пальцев коснулась себя сквозь тонкую ткань трусиков, и тело покорно отозвалось на привычную ласку. Гермиона погладила себя чуть сильнее и только было потянулась другой рукой к груди, как вдруг…
— Спокойной ночи, Гермиона, — тихо пробормотал Гарри из своего закутка, очевидно, всё еще размышляя над произошедшим.
Гермиона резко выдохнула и раздраженно ударила ладошками по матрасу.
«Да даст он мне сегодня расслабиться или нет?!»
Она немного поворочалась, укладываясь поудобнее, и вдруг совершенно неожиданно даже для самой себя хихикнула: «К мадам Помфри собрался меня тащить, ну надо же! Ох, и посмотрела бы я на её лицо!»
* * *
Гарри широко зевнул и сонно захлопал глазами. Со стороны импровизированной кухни слышался плеск воды и звон посуды. Видимо, Гермиона снова встала раньше него и решила заняться готовкой.
Попытавшись было встать, Гарри вдруг почувствовал неладное, опустил глаза и тихо выругался. Опять. На его пижамных штанах в районе паха расплылось тёмное, влажное пятно. Гарри вздохнул, настороженно скосил взгляд в сторону кухни и, прихватив с собой джинсы, тихой сапой пробрался в душевую.
Такие неприятные казусы происходили с ним довольно регулярно, примерно раз в две недели. Сначала ему снилось что-то непонятное, но определённо приятное, а потом он просыпался с довольно странным на консистенцию и запах мокрым пятном на нижнем белье. Гарри никому об этом не рассказывал, прекрасно помня историю парнишки из Равенкло, которого на первом же курсе заклеймили весьма неприятным прозвищем из-за ночного недержания. И хотя мадам Помфри всего лишь одним зельем избавила того от позорного недуга, оскорбительная кличка закрепилась на парнишке на всю, наверное, жизнь.
Поэтому Гарри молчал и пытался самостоятельно найти информацию в книгах. Но в Хогвартсе такой литературы не нашлось, а в другие места его не пускали из-за соображений безопасности. Попросить помощи у друзей он так и не решился. Нет, Гарри не думал, что они расскажут об этом кому-то ещё, но Рон бы определённо его засмеял, а Гермиона… Гермиона наверняка отправила бы к мадам Помфри.
Стоя под тугими струями воды, Гарри размышлял о ночном происшествии. Ему на ум снова пришло это незнакомое слово — мастурбация. Чуть поразмыслив, он решил, что это что-то, связанное с тем местом, которое у Гермионы между ног, ведь именно там были её руки.
Странно, но когда Гарри вспоминал увиденное, ему почему-то сразу становилось труднее дышать, а сердце начинало заполошно биться, как при волнении или испуге. Это настораживало. С этими мыслями Гарри и принялся за очередной скудный завтрак.