Глава 6

Первое, что увидел Ремо Уильямс, было ухмыляющееся лицо монаха, которое смотрело на него. Над лицом горел яркий белый свет. Ремо заморгал. Лицо осталось на месте и по-прежнему ухмылялось..

— Похоже, наш малыш проснулся, — сказало лицо монаха.

Ремо застонал. Его тело онемело, словно он проспал тысячу лет. Его запястья и лодыжки пылали от боли там, где электрические зажимы обожгли плоть. Во рту пересохло, язык стал словно губка. Тошнота поднималась из живота и окутывала мозг. Ему казалось, что его голова была прибита к столу, и он только что вырвал часть черепа. Он медленно повернул голову в первоначальное положение. Что-то кричало в его мозгу. Виски готовы были взорваться.

Бум. Бум. Бум. Он закрыл глаза и застонал. Он дышал. Он был жив.

— Мы дадим ему успокаивающее, чтобы ослабить эффект, — раздался голос. — Он будет как новенький через несколько дней.

— А если без успокаивающего? — спросил монах.

— Через пять-шесть часов. Но тогда у него будет агония. С успокаивающим он сможет…

— Никакого успокаивающего.

Сильная боль терзала его голову, словно острыми когтями. Гремели барабаны. Бум. Бум. Бум. Казалось, это продолжалось годы. Но сиделка сказала ему, что прошло всего шесть часов, как он пришел в сознание. Его дыхание было спокойным. В руках и ногах он чувствовал тепло. Боль в висках, запястьях и лодыжках стала тупой. Он лежал на мягкой кровати в белой комнате. Полуденное солнце светило через большое окно справа. Снаружи легкий бриз качал деревья с желто-красной осенней листвой. Ремо был голоден. Он был жив, и он был голоден.

Он потер свои запястья, повернулся к неподвижной сиделке, сидящей на стуле в ногах кровати, и сказал:

— Я могу поесть?

— Только через сорок пять минут.

Сиделке было около сорока с небольшим лет. Ее лицо было грубым, словно вырезанным из камня. На ее почти мужских руках не было обручального кольца. Ее ноги, согнутые в коленях, могли принадлежать шестидесятилетней.

Ремо застегнул свою белую пижаму и сел на кровати. Он пошевелил плечами. Это была обычная больничная палата с кроватью, сиделкой, тумбочкой и окном. Только на сиделке не было шапочки с названием госпиталя, а второе стекло в окне было испещрено стальными прожилками. Он протянул правую руку за спину и задрал пижаму через голову. На ней не было никаких надписей. Он снова лег в постель и стал ждать еды. Он закрыл глаза. Как хорошо быть живым. Быть живым, слышать, дышать, чувствовать, видеть. В жизни была только одна цель: жить.

Его разбудил шум голосов. В палате находились монах с крюком вместо руки, сиделка и два доктора.

— Я снимаю с себя ответственность за здоровье этого человека, если он не будет питаться в течение двух дней умеренной пищей, — сказал один из докторов. Другой врач и сиделка кивнули в знак согласия с коллегой.

На монахе уже не было сутаны. На нем был свитер персикового цвета и коричневые брюки. Он положил свой крюк на металлическую спинку кровати.

— А я и не прошу вас отвечать за него. Я отвечаю. Он будет есть все, что ест нормальный человек.

— В таком случае я отправляюсь к начальнику, доктору Смиту, — сказал первый врач.

— Я пойду с ним, — сказал второй.

Монах сказал:

— Хорошо, идите. Прямо сейчас. — Он показал им на дверь. — Передайте Смиту мой привет.

Когда они ушли, он запер дверь. Потом подкатил сервировочный столик к кровати. Он сел на стул сиделки и снял крышку с одной из серебряных посудин на подносе. В ней были устрицы с маслом и красным перцем.

— Меня зовут Кони Мак Клири, — представился он, положив устриц на тарелку и и протянув их Ремо.

Ремо сел на кровати и взял тарелку. Он подцепил большой кусок белого мяса и проглотил его не разжевывая. Он запил мясо глотком золотистого пива из стакана, тут же протянутого ему. Потом снова начал поглощать устриц.

— Вероятно, вы удивлены тем, что находитесь здесь? — услышал Ремо голос Мак Клири.

Ремо подцепил очередной кусок мяса вилкой и отправил его в рот. Пылающий от перца рот он заливал золотистым тягучим пивом. Он кивнул Мак Клири, потом поднял вилку и отправил мясо моллюска в рот.

Мак Клири начал говорить. Он говорил, пока Ремо ел устриц и пил пиво, он продолжал говорить, когда поднос опустел, а солнце в окне опустилось за горизонт и пришлось включить свет.

Он рассказывал о Вьетнаме, где молодой морской пехотинец ворвался в штаб вьетконговцев и убил пятерых. Он говорил о жизни и смерти. Он говорил о какой-то «Кью».

— Я не могу сказать тебе, кто этим руководит, — сказал Мак Клири.

Ремо сделал глоток бренди. Он предпочитал менее крепкое спиртное.

— Но я твой босс. Ты не сможешь по-настоящему любить, но в твоем распоряжении будет много женщин. Деньги? Нет вопросов. Только одна опасность: если ты проговоришься, ты не сможешь выйти из игры. Но если ты будешь следить за своим языком, неприятностей не будет. Ты будешь жить в достатке до конца своей жизни.

Мак Клири подался вперед.

— Ты получишь даже пенсию, — сказал он, глядя на Ремо, который изучал поднос в поисках еще какой-нибудь еды.

— Кофе? — спросил Ремо.

— Мак Клири открыл высокий термос с горячим кофе.

— Но я должен предупредить тебя, что это грязная и вонючая работа, — сказал Мак Клири, наливая кофе в чашку. — Настоящая опасность в том, что эта работа будет уничтожать тебя изнутри. Если у тебя будет бессонная ночь, твой мозг будет разрываться от мыслей. О’кей… байки про пенсию это все чепуха. Никому из нас не надо беспокоиться о старости, потому что нам не суждено до нее дожить.

Он посмотрел в серые холодные глаза Ремо и сказал:

— Я обещаю тебе ужас за завтраком, озноб в обед, напряжение за ужином и ухудшение перед сном. Каждые две минуты тебе придется оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что никто не стоит за спиной. У тебя не будет и пяти минут, чтобы ты не думал о том, как убить кого-то, или как не быть убитым самому.

Но я тебе обещаю… — Мак Клири понизил голос. Он встал и потер свой крюк. — Я обещаю, что однажды Америке не понадобится «Кью», благодаря тому, что мы сделаем. Может, настанет день, когда дети смогут появляться на любой улице в любое время, не боясь подонков. Однажды Нью-Йорк не будет переполнен четырнадцатилетними хулиганами, мечтающими об игле, и несовершеннолетними девчонками, которых гоняют, как скот, из одного публичного дома в другой.

И может быть, честные судьи будут вести уголовные дела, не беря взяток от мошенников и аферистов. Мы будем бороться с тем, с чем не хотят бороться американцы, которые, может быть, даже не хотят выиграть в этой войне.

Мак Клири отвернулся от Ремо и подошел к окну.

— Если ты проживешь шесть месяцев, это будет удивительно. Если ты будешь жить через год, это будет фантастика. Это все, что я могу тебе предложить.

Ремо налил в кофе молоко, сделав его светлым.

— Да, конечно, конечно, — сказал Ремо, глотая кофе. — Ты можешь рассчитывать на меня.

Кажется, этот ответ удовлетворил Мак Клири.

— Это вы подставили меня? — спросил Ремо.

— Да, — ответил Мак Клири без эмоций.

— Ты убил этого парня?

— Да.

— Хорошая работа, — сказал Ремо. А потом он спокойно спросил Мак Клири, как ему понравится электрический стул, на который он может отправиться однажды, лишившись всех друзей.