7

Люди нравились мне меньше, чем книги, меньше пожелтелой бумаги, запаха пыли и пятен типографской краски на руках. Но с годами ко мне все чаще приходило осознание того, что мир, в котором я живу, — это не цветные картинки из сказок о кролике Питере, и не строчки, которые можно переписать. Я начал трескаться и выбираться из своей обертки, щурясь от непонятного света совсем новой для меня жизни: стоило приехать в «Хартвуд», как что-то пошло не так. И когда это началось — едва я перешел порог школы, познакомился с одноклассниками, защитил Лили или узнал Арлена?.. Но сейчас апогеем моего волнения стали слова Блейн. До этого я никогда не испытывал подобного чувства. Его рецепт был непрост: смятение, раздражение, удивление и щепотка какой-то неуемной тоски. Не хотелось признавать этого, но теперь я отчего-то не считал, что стоило обращаться к Дарси за помощью. На дно тянуло чувство неминуемой беды.

Внезапно меж ветвей мелькнуло ярко-оранжевое пестрое оперение, и на дубовый сук совсем недалеко от меня деловито уселся удод. Невольно я улыбнулся, сразу же позабыв о своих мыслях: настолько забавной казалась мне эта птица. Заметила ее и Лили, с интересом подняв голову. Она тоже улыбалась, но не из-за увиденной ею прелести.

— И как это случилось? — попытался по-доброму поинтересоваться я, но голос прозвучал жестче, чем я ожидал.

— Как? — с удивлением переспросила девушка, вырвавшись из наледи своих мыслей. — Дарси просто подошел после завтрака и спросил, не хочу ли я пойти с ним… Странно, он тоже старается приходить в столовую позже всех.

— Не любит внимания, — заметил я, пожав плечами.

— С чего ты взял? — опустила на меня взгляд Лили, и я понял, что сказал настоящую глупость, поэтому поспешил отговориться:

— Просто слышал, что он очень нравится многим девушкам. Они не оставляют его в покое. Думаю, это раздражает.

— Наверное, — прошептала моя собеседница и тут же помрачнела, упав с небес за холодную землю. Заметив это, я вновь проникся нежностью и сожалением к своей однокласснице: все это время мне было тяжело наблюдать ее огромные уставшие глаза, а сегодня, как показалось, в них будто взошло само солнце.

— Он не из тех, кто шутит, Лили, — попытался заверить Блейн я, и та тут же с надеждой кивнула. Казалось, ею легко манипулировать — настолько она зависела от чужих слов. Годы издевательств не прошли даром, девушка сломалась. Хотя я был уверен, что ее все еще можно починить, добавив лишь один необходимый механизм — уверенность. Но все равно меня продолжало тянуть и крутить неприятное чувство беды.

Ветер запутался в листве, и забавный удод вспорхнул с ветки, покидая сад. Я не знаю, куда он летел, но даже так мне хотелось последовать за ним. Не сказать, что я чувствовал себя в «Хартвуде», как в клетке, но и собой здесь я не был. Единственное, что спасало — это сад, книги и забота о Блейн. Девушка поднялась с травы и прислонилась спиною к дереву, спрятавшись от меня с другой стороны ствола. Вот кто, действительно, столько лет жалко бился о прутья, пытаясь выбраться из неволи, куда ее заточили родительские амбиции и собственный страх их не оправдать.

— Все будет хорошо, — мягко произнес я, прикрывая глаза.

— Хочется верить, — ответила Лили, и я ощутил ее улыбку даже сквозь расстояние.

После всех занятий я сразу поспешил к себе в комнату, чтобы не стать жертвой особенно бодрого сегодня Колина. Я не боялся ни его, ни близнецов, и даже ни холодного, упрекающего взгляда Леоны. Зато боялся самого себя, к тому же, словесные перепалки и вечное напряжение изрядно утомляли — отдуваться приходилось и за новоиспеченную подругу. Теперь, прижав свои изрисованные тетради к груди, я вышагивал по коридорам общежития, с любопытством кидая взгляды на распахнутые двери. Невольно в моей голове мелькнули мысли, от которых я сразу же поспешил отделаться: «Где живет Дарси? В какой из комнат? Далеко ли от моей?» Нет, верно говорят, что мысли материализуются: за спиною я почувствовал знакомые шаги, и мое плечо тут же придавила тяжелая рука:

— Отвяжись, Колин! — как можно строже заявил я, сбросив тяжелую ладонь со своего плеча. Но, обернувшись, я мысленно забрал свои слова обратно.

— Если бы меня так звали, то я давно бы удавился, — произнес, как оказалось, сам Арлен Дарси, поравнявшись со мной. — Кстати, я все-таки исполняю свои обещания.

— Я в курсе, — пришлось сопроводить свой ответ вздохом. — Но если ты не хочешь, то можешь отказаться. Еще не поздно.

— И тогда твоим желанием станет сбросить с лестницы уже меня?

— Нет. Просто мне кажется, что для Лили этот бал не обернется ничем хорошим.

— А для тебя? — вновь с уст Арлена сорвался неожиданный вопрос.

— Я никого не приглашал. Сделаю яблок в карамели, и на этом все.

— Никогда не ел их. Ненавижу сладкое. Но в этом году придется попробовать, — усмехнулся темноволосый, сбавляя шаг.

— Не вижу причины менять вкусы, — парировал я, вызвав у собеседника сардоническую улыбку. Тот остановился возле одной из дверей, на прощание вальяжно махнув мне рукой.

— Пока, — нахмурившись, полушепотом ответил я, при этом для себя запомнив номер — двести сорок шесть. Совсем недалеко от моей.

Еще несколько десятков шагов, и, плечом толкнув дверь, я ввалился к себе в комнату. Без всякой педантичности я швырнул свои тетради прямо на учебники Гаррета, и тут же устремился к кровати, словно самый последний астеник, рухнув на нее после долгих учебных часов. Не сказать, что программа здешняя давалась мне тяжело, но она явно отличалась от той, которой мы пользовались в обыкновенной школе. Я слышал, что частные учебные заведения всегда добавляют какую-то изюминку в обыкновенные методы преподавания, и здесь, наверное, это было полное равнодушие учителей к своим ученикам. За вполне демократичную цену было бы странно ожидать большего, но порою казалось, что наставники там, в Рочестере, были гораздо опытнее и живее. Особенно моя неприязнь касалась мисс Элизабет и старого мужчины, преподающего чуждую для меня арифметику. Первая не нравилась мне как раз таки по причине какого-то строгого равнодушия, а со стариком у меня были личные счеты — он не любил тех, кто не понимает арифметику так же сильно, как я не любил саму арифметику. Остальные преподаватели не оставили никакого отпечатка в моей душе. Единственный человек из персонала, к которому я был лоялен — Урсула. Но видел за все это время я ее так мало, что полностью судить о ней не мог. Как и обо всех в этом неприветливом месте.

Через несколько минут в комнату ввалился Гаррет, и в точности повторив мои жесты, поспешил рухнуть на кровать прямо в пиджаке. Я знал, что учеба дается ему со скрипом, не то что спорт, поэтому мысленно жалел юношу, представляя себя на его месте.

— Как дела? — протянул он, все еще лежа без движения.

— Нормально, — ответил я, прогудев в подушку. Но тут же оторвавшись от кровати, продолжил. — Не знаешь, кто живет в двести сорок шестой?

— Знаю, — пожал плечами Манн, лениво поднявшись с кровати. — Дарси. Мне кажется, или ты очень интересуешься им?

— Нет! — буквально вскрикнул я, замахав руками в растерянности. Мне было неловко, если Манн надумает себе чего-нибудь лишнего. Но я лгал нам обоим, Арлен был мне интересен. Мой сосед рассмеялся, запрокинув голову:

— Да ладно, расслабься. Я же шучу. А если серьезно, зачем он тебе?

— Да так… — слукавил я. — Мы с ним немного повздорили.

— Зря ты. Он за словом в карман не полезет. Такой уж. Хотя, я говорил, что почти не общался с ним. Да и зануда он, как мне кажется… А помимо этого, какие успехи? Нашел друзей, или все-таки решил ограничиться одними врагами?

— Ну, знаешь, — замялся я, стараясь увильнуть от темы, — все нормально. Общаюсь со всеми.

— А с Кейлин? — внезапно спросил Гаррет, и его голос, как мне показалось, повысился на тон, а лицо отчего-то порозовело.

— Кейлин… — сквозь сжатые зубы попытался припомнить я. На ум приходила только одна девушка с таким именем, полноватая и вечно смеющаяся одноклассница с густыми прямыми волосами и большим ртом. — Она немного… в теле?

— Да, — рассеянно закивал Манн. — Она. С ней ты общаешься?..

— С ней… — протянул я, не зная, как соврать ловчее. — Практически нет. А что?..

— Нет, ничего, — лицо соседа по комнате от розового сменило свой цвет практически к бордовому. Тут же он засуетился и начал ладонью разглаживать складки на пиджаке. Я равнодушно пожал плечами, не совсем поняв суть его вопроса, и схватил со своей тумбочки очередную книгу.

***

— Давайте, поторапливайтесь, кухня не терпит таких копуш, как вы, — повысила голос дородная повариха в презабавном мятом чепце. С раздражением я всадил в размякшую мякоть деревянную шпажку и облизал липкие пальцы. Лили мягко рассмеялась, заметив, какими шершавыми и неприглядными получались мои яблоки, совсем не как у нее. Блейн говорила, что делать эту сладость научила ее мать, и ежегодно в их доме в ночь Гая Фокса подавали до трех десятков кислых плодов, покрытых густой приторной карамелью. Мои же успехи оставляли желать лучшего — я не был терпелив, и любой вид кулинарии давался мне с трудом. В моей семье никогда не было традиций. Разве что, на мой день рождения родители покупали наш любимый торт и засовывали в него один и тот же набор свечей, каждый год прибавляя по одной. Со временем они стали такими маленькими, что к моему шестнадцатому празднику мы вовсе не смогли зажечь половину. В тот день, первый раз в моей жизни я задумался: «Почему родители так и не купили новые свечи?». И ответ на этот вопрос пришел ко мне только сейчас: «Они просто забывали об этом, как забывали в пылу ссоры, что их единственный сын страдает за двоих».

— Все в порядке? — спросила девушка, заметив мой нерадостный вид.

— Да, — рассеянно отозвался я и проткнул очередное яблоко. Лили удивляла меня своей наблюдательностью — порою ей не нужно было слов, чтобы понять кого-то: она умела читать людей по излому бровей, губам и глазам, как любой умел читать книгу по буквам.