— Замечательно. Такое чувство, будто неплохо выспался. Только вот ничего не могу вспомнить и кушать хочется сильно, и пить.

— Странно, — задумчиво протянул доктор. — У тебя ничего не болит?

— Ничего, сэр. Разве что немного некомфортно от тех штук, от которых избавился, а так, в целом, чувствую себя замечательно.

— Как ты вообще умудрился вытащить катетер? — с удивлением спросил доктор.

— Сэр, эта штука была такая неприятная, а я сильно хотел от неё избавиться и делал всё аккуратно. Я же не враг своему здоровью.

— Как тебя зовут? — спросил доктор.

— Джон Стэнфорд, сэр.

— Хорошо, Джон. Где ты живёшь? — продолжил задавать вопросы врач.

— Эм… Простите, но я не помню.

— Хм… — протянул доктор. — Как зовут твою мать?

— Не помню, сэр, — стараясь выглядеть расстроенным, грустным тоном я ответил врачу. — Я помню только, как она выглядит. Мама блондинка примерно моего роста, но не помню, как её зовут.

— Ничего парень, не расстраивайся, есть большие шансы, что ты всё вспомнишь, — приободрил меня доктор.

Дальше посыпался ворох вопросов, началось обследование и сдача анализов. Пришлось доктора и медсестру приложить конфундусами. Пока чары действовали, подсунул медсестре кровь Джона и убедил, будто она только что взяла её у меня.

Доктор спрашивал меня, что произошло перед тем, как я оказался в больнице, но на все подобные вопросы получал ответ: "Не помню, сэр".

Как только покину больницу, сделаю волшебную палочку, с ней чары держаться гораздо дольше и Конфундус выходит мощнее.

Следующим утром мне выдали больничную пижаму и перевели в другую палату. Покормили почти нормальной едой. Чтобы стать нормальной, она должна перестать быть столь жидкой и её должно быть раза в три больше, но врачи посчитали, что после нескольких суток внутривенного питания вредно сразу давать нормальную пищу. В любом случае, такая еда лучше азкабанской овсянки. Ко мне заходили другие врачи. Психолог и невролог проводили опросы, тесты, общались. В итоге поставили диагноз «Частичная ретроградная амнезия».

Свои вещи пришлось переносить в другую палату, предварительно наложив чары отвода глаз на те предметы, на которых не их было, а на прочих обновил заклятье.

После обеда приехала мать Джона и в компании доктора с недоверчивым видом влетела в палату. В этот момент я сидел на кровати и тренировал навык медитации преобразования материи в ману. При виде здорового сына, дама переменилась в лице. Она засияла от неописуемого восторга и стала фонтанировать радостными эмоциями. Женщина кинулась меня обнимать.

— Джон, сыночек! — счастливо воскликнула она. — Наконец, ты поправился!

— Здравствуй, мама, — ломающимся подростковым голосом произнёс я.

— Что с тобой случилось? — мама Джона ухватила меня за плечи и стала внимательно осматривать. — Ты как себя чувствуешь?

— Замечательно, — перейдя на шутливый тон, я добавил: — Ещё лучше будет, если ты прекратишь попытки меня задушить.

— Что с твоими волосами? — спросила мать Джона. — И что с голосом? Он сильно изменился!

— Не знаю, — мне стоило огромных усилий сохранить на лице невозмутимое выражение лица и спокойно пожать плечами. — Если бы я помнил, какой у меня был голос, возможно, сумел бы ответить.

— Не беспокойтесь, мадам Стэнфорд, — успокоил мать пациента доктор. — Это всего лишь подростковая перестройка организма, голос ломается. Такое часто случается с подростками в период гормональной перестройки и всегда происходит довольно неожиданно. А мальчика побрили для проведения процедур.

Врач решил выгородить медсестру, которая, скорее всего, повинилась ему в «своей ошибке».

— И не стоит так наседать на ребёнка, — продолжил медик, — я же вас предупреждал, что у него частичная амнезия.

— Сынок, ты помнишь меня? — спросила мадам Стэнфорд.

— Эм… — протянул я. — Исключительно визуально. Я знаю, что ты моя мама, но не помню ни как тебя зовут, ни сколько тебе лет, ни где мы живём. Я вообще много чего не помню.

— Ничего, ты всё вспомнишь! — с надеждой произнесла мадам Стэнфорд. Нежно погладив меня по голове, она расплакалась. — Скажите, доктор, что с моим Джоном? Когда его выпишут?

— За исключением амнезии, ваш сын полностью здоров, — не замедлил с ответом врач. — Джона можно выписать хоть сегодня, но мы хотели бы понаблюдать его и оставить ещё на сутки.

— Мам, — жалобно протянул я. — Я не хочу оставаться в больнице. Можно, мы поедем домой?

— Доктор, — мадам Стэнфорд обратился умоляющий взор на врача, — если мой мальчик здоров, могу ли я забрать его домой уже сегодня?

— Если напишите отказ от дальнейшей госпитализации, то можете, — невозмутимо ответил врач. — Вообще, случаи частичной амнезии в последнее время встречаются довольно часто. Не хочу вас расстраивать, но пока очень редки случаи, когда пациенты что-либо вспомнили из утерянных воспоминаний. Так что лучше не рассчитывайте на то, что память Джона вернётся. Лучше обучайте сына тому, что он забыл, заново расскажите о семье и…

Дальше доктор с мадам Стэнфорд вышли в коридор, из-за чего я больше ничего не мог расслышать.

Пока никого не было, отработанным методом уничтожил одежду, полученную на ферме. Она без проблем обратилась в ману. На рюкзак наложил заклинание отвода глаз и начертил своей кровью рунный накопительный круг, который будет подпитывать заклинание. Почти вся выделенная дематериализацией мана впиталась рунным кругом. Теперь даже магам будет очень сложно увидеть мой рюкзак. Я вижу его только потому, что использовал для нанесения рун свою кровь.

Меня всё же оставили в больнице ещё на ночь, а с утра приехала мадам Стэнфорд с моими вещами, точнее, с вещами Джона. Я старался приучить себя к мысли, что теперь являюсь Джоном Стэнфордом, его вещи — мои, его мать и родственники теперь тоже мои. Был Русским Иваном, стал Английским Иваном, то есть Джоном, так что по сути ничего не изменилось. Но на деле это оказалось нереально сложно.

Тяжело вспоминать о родителях. Неудержимо тянуло уехать назад в Волгоград, но я прекрасно понимал, что тем самым подставлюсь и, возможно, подставлю маму с папой. Поэтому, проплакавшись, сжал зубы и постарался убедить себя, что поступаю правильно. Хотелось хотя бы подать весточку родным о том, что жив и здоров, но воспоминания об азкабанском уюте как-то на раз прочищали голову от глупых мыслей и заставляли мыслить рационально. Пройти через ад, провернуть невероятные схемы и всё ради того, чтобы в итоге завалиться на мелочи? Ну уж нет! Родители, они люди взрослые. Да, будут переживать о потере сына, но в итоге смирятся, время лечит. Думаю, если бы мама с папой знали, что весточка им о моём здоровье будет стоить мне этого самого здоровья и жизни, то сами бы сказали никогда и ни за что не вступать с ними в контакт.

Сегодня, пятнадцатого октября 1996 года, в полдень, меня выписали. Мы с мадам Стэнфорд на метро поехали домой. После непродолжительной поездки приехали в район Лондона под названием Северный Финчли. Это, скажем так, не самый респектабельный район, серединка на половинку. Есть улицы, застроенные коттеджами, имеются многоквартирные дома, а есть и вовсе старое жильё и заводы ещё прошлых веков постройки. В некоторых местах лучше не гулять ночью, если ты не местный. В районе, застроенном коттеджами, обычно тихо, поскольку там проживает средний класс. Всё это я выяснил путем множества наводящих вопросов. Конечно, моя «новая мама» отвечала не так прямо, но я, выросший на улицах родного Волгограда, полагаю, что сделал верные выводы. Местность успел оценить визуально, пока шли от метро до дома.

Выяснилось, что женщину, невольно ставшую мне второй матерью, зовут Мэри Жаклин Стэнфорд. Её мама была родом из Франции, поэтому, в отличии от большинства Англичан, она довольно симпатичная. Последнее — исключительно мои выводы. Мужа у Мэри нет, поскольку они развелись с мистером Стэнфордом, когда Джон был ещё маленьким. В итоге после развода, раздела имущества и продажи коттеджа, в котором они с мужем жили, Мэри купила скромную квартиру. Мистер Стэнфорд вообще нас не навещает, живёт где-то в Кардиффе, но исправно платит алименты. Мэри работает поваром в ресторане, поэтому с едой у нас проблем нет, но из-за её графика работы, два дня с десяти утра до полуночи, и два дня выходных, она редко видит сына, лишь во время выходных. Последние дни ей приходилось отпрашиваться с работы, чтобы навестить меня, поэтому следующую неделю мадам Стэнфорд будет отрабатывать отгулы.

Главное, что меня беспокоило — это не быть раскрытым. Мэри очень хотела, чтобы сын был жив и здоров, поэтому закрыла глаза на многие несоответствия в поведении, списав всё на амнезию. Спасибо доктору за разумные объяснения по поводу голоса, прически и амнезии, иначе мне пришлось бы воспользоваться Конфундусом, а это заклинание явно не панацея и имеет ограниченный срок воздействия. Да и кому в здравом уме может прийти в голову, что его взрослого ребенка в больнице могли подменить на двойника? Человек — такое существо, что скорее придумает себе и окружающим сотни оправданий, чем поверит в подобное.

Мы подошли к кирпичному пятиэтажному многоквартирному дому серого цвета. Возможно, кирпич, из которого был построен дом, когда-то был светло-жёлтым, поскольку в некоторых местах под многолетней пылью можно было различить кирпичи желтых оттенков, но в целом создавалось впечатление о доме, как о сером. Наша квартира оказалась в первом подъезде на третьем этаже. Подъезд, как ни странно, оказался чистым и ухоженным. Дом напоминал хрущевку как внешне, так и размерами квартир. Никаких лифтов, исключительно лестница.

У нас оказалась небольшая двухкомнатная квартира, правда, в отличие от хрущевки, комнаты были раздельными. Кухня миниатюрная, примерно шесть-семь квадратных метров, комнаты маленькие, примерно по десять квадратных метров. Моя спальня могла похвастать небольшой застекленной лоджией с видом на ровный ряд коттеджей, перед которыми были ярко-зелёные газоны и ровно подстриженные зелёные кусты, и это в середине октября! Британцы деревьям что, листья на клей "Момент" приклеивают и красят? В общем, моя спальня больше, чем азкабанские апартаменты, и, несомненно, комфортнее, что весьма радовало. Но что убило, так это отсутствие батарей отопления.