Разговор шел теперь по-немецки. Были высказаны пожелания доброго утра, задавались вопросы о самочувствии.
— Разбинтуем! — сказал Розанов.
Борхард достал какие-то необычайные очки, похожие на пушечный лафет.
— По-моему, превосходно! — сказал Розанов. — Можно долечивать на дому. Как вы, профессор?
Борхард выдержал паузу.
— Можно! Но следить, следить…
— Будем следить!.. Минутку, Владимир Ильич. Так! А теперь забинтуйте, Екатерина Алексеевна.
Она начала сворачивать бинты, прислушиваясь к быстрому немецкому разговору, который вели Ленин и Борхард. Говорили они о врачебной комиссии. Ленин настойчиво выспрашивал, сколько человек осмотрено, какие у профессора впечатления, выводы. Заметно было, что и самому Борхарду необходимо высказаться.
— Я такого не встречал, нет, — говорил он, размахивая руками. — Эти ваши комиссары… Спорят до хрипоты с докторами, сами себе ставят диагнозы. Неслыханно! — он произносил эти слова с возмущенным видом, но в голосе его слышалось что-то другое. — Пятерым по крайней мере требуется вмешательство хирурга. Ходят с аппендицитами, контрактурами… с травматической аневризмой… Какая-то нечеловеческая выносливость!
Ленин помрачнел:
— Фамилии записаны? Мы их под конвоем отправим к хирургам! А вам, профессор, я очень признателен. — Он с трудом повернул шею к сестре. — Послушайте, сестрица, кажется, вы мне навертели бинтов в два раза больше, чем было! Надеюсь хотя бы, что это те же самые бинты, а не новые?
— Бинтов ровно столько же, Владимир Ильич, — улыбнулась сестра. — И они те же, что и были!
Она чувствовала, с каким нетерпением ожидает ее пациент, когда закончится вся эта процедура с бинтами.
— Теперь поведем ранку на тампоне, — сказал Розанов. — Будем приезжать к вам в гости для перевязки.
— Стало быть, все?
— Нет, Владимир Ильич, еще не все! При поступлении к нам вы скрыли некий факт, который не следовало бы держать при себе… По забывчивости или по умыслу — не знаю.
— Скрыл факт? Весьма интересно! Не объяснитесь ли?
— Позвольте ответить вопросом на вопрос? Какое число сегодня?
— Сегодня? — Ленин ответил не сразу. — Вот оно, сбился со счета от безделья!.. Сегодня, я полагаю, двадцать четвертое апреля!
— Совершенно верно! А в наших руках вы со вчерашнего дня, когда еще фактически не окончился день вашего рожденья! Однако вы умолчали об этом, и мы были лишены возможности поздравить вас!
— Ах, вот оно что! — широко улыбнулся Ленин. — А я уже не знал, что и подумать. Да, действительно, стукнуло пятьдесят два! Домашние, кое-кто из товарищей поздравили, а потом совершенно из головы вылетело… Но и у вас меня все же поздравили: вынули пулю! Как-никак, а одной пулей меньше!
— Кстати, Владимир Ильич, что прикажете делать с этой пулей?
— Ничего не собираюсь приказывать, — Ленин махнул рукой. — Делайте что хотите.
Когда профессору Борхарду перевели, о чем шел разговор, он подошел к Ленину и торжественно произнес:
— О, я вас поздравляю! Пятьдесят два — это хороший возраст, крепкий возраст… Человек много знает и много может, — он помолчал, потом сказал отчетливо: — Я считаю за большую честь, что лично познакомился с вами… И встретился с моими русскими коллегами. И немного повидал столицу вашей страны!
Ленин пристально посмотрел на него, широким жестом протянул руку, и все видели, что рукопожатие это не было холодным, официальным.
«Берлинер Тагеблатт» — май 1922 года.
«…Из поездки в Москву вернулся наш земляк, известный профессор-хирург Борхард. У него здоровый, загорелый вид, Он отвечает на вопросы журналистов коротко, отрывисто, иногда сердится. Требует, чтобы ему показывали, как записывают его слова.
— Господа! — говорит он. — Пожалуйста, не задавайте мне политических вопросов, я врач и политикой не занимаюсь… Ленин? Да, я его видел, разговаривал с ним. Могу вам сообщить из достоверного источника, что он занимает одну комнату, где стоит кровать, несколько стульев, кресло, диван, письменный стол. На столе телефон и две школьные ручки. Ими он пишет. Больше ничего сообщить не могу…
Я вижу, господа, вас страшно интересует страна, где я побывал. Мой совет: раньше чем писать о ней — садитесь и поезжайте туда. Вас пустят, ручаюсь. Больше того, вас хорошо примут. В заключение еще один совет: опасайтесь больших чемоданов. Вы же не повезете их пустыми — «природа не терпит пустоты». Однако, чем больше вы их набьете в дорогу, тем больше будете потом раскаиваться».
Москва, Кремль, 25/IV 1922 г. № 8388Председатель Совета
Народных Комиссаров.
Т. Семашко!
Прошу Вас распорядиться об отправке в К р ы м в одну из тамошних санаторий сестры Солдатенковской больницы Е к а т е р и н ы А л е к с е е в н ы Н е ч к и н о й для лечения и отдыха.
Не откажите сообщить мне копию Вашего распоряжения по этому делу, а если Вы встретите какие-либо препятствия к исполнению моей просьбы, то прошу черкнуть, в чем эти препятствия.