Всем, что имел патриарх Никон в своем характере и личности ценного, всем своим образованием, духовным воспитанием и навыками он был обязан, после дарований Божиих, русскому православному монашеству, многолетнюю школу которого он прошел сам.
Записки Павла Алеппского дают определенное представление о русском монашестве и подвижничестве.
На Украине, в Киеве антиохийских гостей поразил, конечно, прежде всего Киево-Печерский монастырь, известный всему миру своей историей, своими древними подвижниками и святынями в Ближних и Дальних пещерах, что Павел Алеппский описывает с большим духовным волнением. Несколько раз он замечает, что предстательство и молитвы древних угодников помогают ныне живущим. В особенное восхищение привели путешественников кельи киево-печерских монахов «с прекрасными стеклянными окнами, которые дают обильный свет со всех четырех сторон... Каждая келья содержит три комнаты... Кельи разрисованы и расписаны красками и украшены всякими картинами и превосходными изображениями, снабжены столами и длинными скамьями... очагами с красиво разрисованными изразцами. При них находятся прекрасные комнаты с уважаемыми и драгоценными книгами. Каждая келья изукрашена всякого рода убранством, красива, изящна, опрятна, так что веселит душу входящего в нее и прибавляет жизни своим обитателям. С наружной стороны у келий прекрасные палисадники с цветами... окруженные изящными решетками».
Монахов в этом монастыре было около пятисот, но большинство умерли от моровой язвы, и при посещении патриарха Макария их оставалось двести. «Они представляют твоим взорам, читатель, очень ласковыми, опрятными, с ясными лицами, одеты всегда в шерстяные мантии, кротки, тихи, крайне воздержаны и целомудренны. У каждого в руках четки. Что касается их пищи, то они едят только раз в сутки. Из кельи в церковь - вот в чем проходит вся их жизнь»402.
Павел Алеппский отмечает далее, что среди настоятелей киевских монастырей «есть люди ученые, законоведы, ораторы, знающие логику и философию и занимающиеся глубокими вопросами»403.
Очень приятное впечатление произвели на восточных гостей монахини киевского Вознесенского женского монастыря. Павел пишет, что большинство из них принадлежит к знатным польским родам. Их 50-60 человек. «Лица их как солнце. На них шерстяные черные мантии до земли. Мужчины совершенно не могут к ним входить». Они «пели и читали приятными напевами и нежными голосами, разрывающими сердце и исторгающими слезы. Это было пение трогательное и хватающее за душу, много лучше пения мужчин... Все они умеют читать, знакомы с философией, логикой и занимаются сочинениями». «У них много девиц... их воспитывают для монашества, ибо большая часть их сироты»404.
Павел Алеппский обратил внимание на высокую вообще образованность и грамотность украинцев. «Все они, за исключением немногих, даже большинство их жен и дочерей, умеют читать и писать и знают порядок церковных служб и церковные напевы; кроме того, священники обучают сирот и не оставляют их невеждами», - пишет алеппский путешественник405.
В распоряжении киевских ученых монахов был прекрасный печатный двор, «служащий для этой страны, - свидетельствует архидиакон Павел. - Из него выходят все их церковные книги удивительной печатью разного вида и цвета, а также рисунки на больших листах, примечательности стран, иконы святых, ученые исследования и пр.». «По обычаю патриархов», восточные гости отпечатали здесь множество разрешительных грамот с отпущением грехов трех видов: «в целый лист - для вельмож, средние - для народа и маленькие - для женщин»406.
Патриарх Никон и Алексей Михайлович, по свидетельству Павла Алеппского, очень любили украинское церковное пение, высоко ценили искусство украинских мастеров и ученость украинских монахов. Патриарх Никон построил свой Иверский Валдайский монастырь для украинских и белорусских монахов и заселил его ими. В московский Саввин девичий монастырь были поселены также около 300 украинских монахинь из взятого русскими города Вильны и разных областей Белоруссии, причем в этом монастыре они сохранили свой устав и свое управление407.
Грамотность и ученость украинских монахов явились одной из причин того, что, как известно, в середине XVII века и далее они стали пользоваться большим влиянием в церковных делах в Московском государстве.
Все эти сведения Павла Алеппского позволяют в известной мере представить, что именно несла с собою украинская традиция, активно вливавшаяся в течение русской духовной жизни.
В отличие от украинского, русское монашество обладало своими характерными особенностями. Посетив Варлаамов Хутынский монастырь, Павел в духовном восторге пишет, что большая часть его монахов «славится своей добродетелью и святостью: мы видели собственными глазами, что некоторые из них носят на теле по сорока лет железные пояса из цепей; свои рубахи и платья они не меняют, пока те совершенно не истлеют на них. О удивление! Мы обоняли от них запах, подобный мускусу. Как они счастливы, блаженны и благополучны! Бог да соделает нас соучастниками их! Благодарим Всевышнего, Который удостоил нас зреть в наши дни таких святых»408. Эта сосредоточенность на внутренней, «невидимой брани», духовных подвигах, помогающих единению с Богом, в духе древнего святоотеческого богословия и аскетики, и являлась отличительной чертой русского подвижничества. Павел Алеппский зорко подметил внешние проявления этой отличительной черты и не раз отметил ее. Это существо русского монашества, его основа.
Как-то патриарх Макарий спросил патриарха Никона о числе всех монастырей в Московском государстве. Он ответил: «Более трех тысяч, кроме тех, что в стране казаков, - и прибавил: - В нашей стране есть три очень богатых монастыря, великие царские крепости», первый и самый влиятельный - Троице-Сергиев, второй - Кирилло-Белозерский, третий - Соловецкий409. Если учесть, что в этих известнейших монастырях, как и в остальных русских обителях, дух монашеского благочестия был в основном тот же, что и в монастыре преподобного Варлаама Хутынского, то можно представить, какое огромное духовное влияние оказывали они на все русское православное общество.
В монастыри, особенно знаменитые, ездили для молитвы, исповеди и духовного совета цари, патриархи, князья и бояре, белое духовенство. В них с той же целью стекались со всех концов необъятной земли в великом множестве русские люди. Духовные уроки, советы, примеры и впечатления выносили они из монастырских стен. Мудрено ли после этого, что царь Алексей Михайлович предавался по целым ночам молитвенным подвигам и бдению410, знал службу церковную так, что показывал монахам, какие ирмосы и тропари и какого гласа следует петь411, а торжественные и праздничные обеды его, как правило, были отнюдь не пирами, но, скорее, монастырскими трапезами, где даже царю не подавались мясные блюда, если присутствовало духовенство, и всегда читались жития святых данного дня, по монастырскому обычаю?412
По словам Павла Алеппского, «московиты множеством своих молитв... превосходят, быть может, самих святых, и не только простолюдины, бедняки, крестьяне, женщины, девицы и малые дети, но и визири, государственные сановники и их жены»413.
Становится понятным также и то, почему простые люди, прожив нелегкую мирскую жизнь в старании следовать иноческому воздержанию и благочестию, на пороге смерти стремились принять монашество как высшую степень достоинства человека!
Павел Алеппский в крайнем удивлении пишет, что, бывало, в мирской обстановке им «казалось, что они в монастыре»414. И это совсем не случайно! Русская церковь того времени и была как бы одним огромным монастырем, привыкшим жить своим строгим, но общепризнанным уставом, соответствующим исконно православной святоотеческой традиции.
Вот почему многие с особой ревностью относились к общецерковному «уставу» жизни. Особенно ярко это проявлялось в отношении русских к иностранцам, поэтому слишком резко менять или исправлять что-либо в этом уставе было очень рискованно даже патриарху Никону.
С другой стороны, этим самосознанием русских вполне объясняется ревнивое и бдительное стремление оградить «свой монастырь» от чуждых по духу влияний и посягательств. Дело доходило до таких явлений, которые ныне могут показаться курьезом. Так, царь Михаил Феодорович с молитвой умывал руки с мылом после того как вынужден был возлагать руку в знак дружбы на головы послов из мусульманских стран, считая, что само прикосновение к иноверцу сопряжено с духовным осквернением415. А когда Алексею Михайловичу сказали, что патриарх Макарий может говорить, если царю угодно, через переводчика на турецком языке, то царь воскликнул: «Нет, нет! Боже сохрани, чтобы такой святой муж осквернил свои уста и язык этой нечистой речью!»416 Павел Алеппский пишет, что им рассказывали, как раньше даже греческих архиереев русские не допускали к служению в своих церквах, полагая, что они «осквернились от турок». Греческих купцов совсем не пускали в церкви, чтобы они «не осквернили их, будучи сами оскверненными». Если кто-либо из них решался остаться в России навсегда, его на сорок дней ставили вне церкви в положение оглашенного, потом помазывали миром, читали над ним молитвы и лишь тогда принимали в церковное общение. Впрочем, после приезда патриархов Константинопольского Иеремии, Иерусалимского Феофана и других русские «привыкли к иностранцам» и в отношении к православным гостям ослабили свои строгости, но в отношении к инославным «франкам», и тем более к иноверцам, крайние строгости сохранялись и во времена путешествия Павла Алеппского, «ибо в деле веры они держат себя весьма далеко от иностранцев, чему мы видели с их стороны удивительные примеры», - пишет Павел417.