Следовательно, алтарь православного собора - это не образ (в иконографическом смысле), но все же определенное знамение святой земли - Палестины (в смысле литургическом). Здесь заметно явное неравновесие, неполнота: образом храма небесного алтарь может быть иконографически, а образом земной Палестины - нет. А между тем именно Палестина как «земля обетованная» - прообраз обетованной земли Царства Небесного, тем самым только и может быть образом этого Царства, его проекций на земле, преломленной в соответствии с устройством земной, вещественной области бытия. Об этом косвенно свидетельствует Откровение Иоанна Богослова, в котором Иерусалим Новый означает не город в узком человеческом значении, а именно все Царство Небесное как область нового бытия праведников (21; 24, 27). Поэтому, чтобы создать иконографический образ Царства Небесного, Нового Иерусалима, необходимо создать подобие всей святой земли Палестины в целом (а не одного какого-либо ее святого места), то есть как бы вынести из алтаря и развернуть на местности Голгофу, Гроб Господень, Вифлеем, Елеон и т. д. Тогда вместе с храмовым алтарем, без сомнения отображающим «престол Бога и Агнца» и служение окрест него, такое подобие «земли обетованной» может претендовать на определенную благодатную полноту таинственной связи с первообразом - Царством Небесным.
В силу глубоко понятого иконографического догмата, все небесное стремится к своему отображению в земном. На земле поэтому не может не быть места, которое, пусть в преломленном виде, не явилось бы образом Царства Небесного. В таком случае им, конечно, должна быть «обетованная земля» Палестины. Вот это и «увидел» Никон, обладавший поразительно развитым и тонким символическим мышлением (что будет показано несколько позже). Он понял, что отобразить Небесное Царство, сокровенно пребывающее и духовно созерцаемое в каждом храме, можно только воссозданием целостного комплекса палестинских святых мест. Вот оно, озарение великого ума!
Здесь не обошлось без особой Божией помощи. Дело в том, что местность, выбранная Никоном для осуществления своего замысла, поразительно подобна в важнейших точках палестинским местам! Похожи на свои палестинские первообразы горы Елеон и Фавор, хотя и копируют их в уменьшенном виде, похожи возвышенности, окружающие Новый Иерусалим. Но особенно поражает своей схожестью с Иорданом река Истра! Это почти точная копия Иордана и по ширине, и по виду своих берегов.
Действительно, при Никоне с понятием «Нового Иерусалима» связывается в русском обществе не только храм по подобию Иерусалимского и даже не только монастырь, но и вся округа, точнее, весь комплекс святых мест, одноименных палестинским. Так, в грамоте иерусалимскому патриарху Нектарию по поводу суда над Никоном антиохийский и александрийский патриархи пишут из Москвы: «... в такое прииде напыщение гордостный Никон, якоже сам ся хиротониса патриарха Нового Иерусалима, монастырь бо, его же созда, нарече Новым Иерусалимом со всеми окрест лежащими (выделено мной. - Авт.): именуя святый гроб, Голгофу, Вифлеем, Назарет, Иордан»208.
Никон решительно отрицал обвинение в том, что он именовался «патриархом Нового Иерусалима», но на суде его уличили, представив письмо, написанное им Иллариону, архиепископу Рязанскому, где он так и называл себя. Никон вынужден был признать: «Рука моя разве описалася»209. Однако нежелание Никона сознаться в том, что он склонен был так именоваться, вызывалось тем, что он не имел в виду возвеличить себя до звания патриарха Небесного «Нового Иерусалима». Когда на том же суде его спросили, зачем он в письме к патриарху Константинопольскому Дионисию называл Воскресенский монастырь «Новым Иерусалимом», Никон ответил, что «намерение» его «к горнему Иерусалиму и называл себя того Иерусалима священником»210.
Следовательно, в его сознании «подмосковный Иерусалим» прямо связывался с понятием о горнем (Небесном) Новом Иерусалиме, в котором Никон, конечно, не мнил себя патриархом, но лишь одним из «священников» (Откр. 5, 9-10). Когда же он называл себя все-таки «патриархом Нового Иерусалима», то имел в виду только свою земную обитель и ее округу с таким названием. На суде он старался разрешить недоразумение, вызываемое различными значениями названия, так как знал, что в общественном сознании его Новый Иерусалим иногда воспринимался как намек на Иерусалим Небесный. Правда, такое восприятие было свойственно, по-видимому, только врагам Никона из числа старообрядцев, в сознании которых название «Новый Иерусалим» поразительным образом ассоциировалось не с вожделенным и радостным наступлением Царства Небесного, а только с мрачным периодом воцарения антихриста и «концом света».
Об этом с предельной ясностью было сказано в определениях русского архиерейского Собора 1665 года, который постановил: «Яко людии народа российского зело блазнятся, сущи невежди, о имени монастыря Нового Иерусалима, паче же в последния дни сия, в няже концы век достигоша, и в той их блазни велие есть хульное слово на святейшего Никона патриарха и того ради... не подобает писати, ниже именовати монастырь он св. Воскресения Христова Новым Иерусалимом». Собор определил «писати его сице: «Монастырь Воскресения Христова, по образу церкви Иерусалимския, или монастырь Новый Воскресения Христова»211. Как видно, все величие замысла Никона о Новом Иерусалиме под Москвой как образе грядущего Небесного Царствия и глубина значимости такого образа для России и Русской церкви современным Никону обществом поняты не были. Открытие этой стороны замысла патриарха началось гораздо позднее. У современных историков не вызывает сомнения, что Никон создавал образ Небесного Нового Иерусалима. М. А. Ильин пишет об этом так: «Здесь (в Воскресенском монастыре. - Авт.) еще лишний раз мы сталкиваемся с тем конкретным, можно сказать, материальным воплощением умозрительных представлений, столь свойственным русским людям XVII века»212.
Обвинения Никону в «гордостном» названии монастыря Новым Иерусалимом (несмотря на то что это название было официально утверждено словами царя) начались уже с 1662 г. В обстановке таких обвинений Никон, конечно, вынужден был тщательно скрывать значение «подмосковной Палестины» как образа обетованной земли Небесного Царства. Но для «имеющих ум, чтобы разуметь», патриарх прибег к очень интересному и точному намеку. Под сводами по кругу ротонды над Гробом Господним по велению Никона была сделана поливными изразцами надпись, в которой говорилось: «Сказание о церковных таинствах яко храм или церковь мир есть. Сие святое место Божие селение и соборный дом молитвы, собрание людское. Святилище же тайны то есть алтарь, в нем же служба совершается; трапеза же есть Иерусалим, в нем же Господь водворися и седе, яко на престоле, и заклан бысть нас ради. Предложение же Вифлеем есть, в нем же родился Господь». Далее надпись разъясняла символические значения просфоры, проскомидии, богослужебных предметов и заканчивалась так: «... обаче ити (идти. - Авт.) по опасному видению промысла - божественное наслаждение, торжество достойных знаменует. Изобразися же сие таинство в лето 7175 (1666 год) году, сентября в 1 день» (выделено мной. Авт.)213.
Следовательно, всякий «достойный», желающий «идти по опасному видению» священных образов, придя в «подмосковную Палестину» и, прочитав означенную надпись, должен был убедиться в том, что святые места, связанные с жизнью и подвигом Иисуса Христа, давно знаменуются в общепризнанной символике церковных предметов и священнодействий, «подмосковная Палестина», таким образом, является вполне закономерным развитием этой символики. Здесь святые места, сокровенно обозначаемые церковными предметами, как бы «вынесены» из алтаря и расположены на местности явно, в виде, приближенном к их историческим прототипам. Но алтарь — это образ храма Небесного в Небесном «Новом Иерусалиме», где «Агнца как бы закланного» Иоанн Богослов видит «на престоле» (Откр. 5, 6). Значит, весь комплекс святых мест Никоновского Нового Иерусалима, «вынесенных» из алтаря, не может быть ни чем, иным, как образом Небесного Царствия.
Особенно ясные свидетельства об этом содержатся в надписях на колоколах, отлитых в Воскресенском монастыре при Никоне. Судя по стилю, текст этих надписей, как и изразцовой надписи, принадлежит самому Патриарху. Большой интерес представляет Всехсвятскпй колокол. Он весил 200 пудов, на нем были помещены «дванадесятые минеи» на весь год в лицах. В верхних поясах колокола разъяснялась Богоустановленность звуковых символов ссылками на ветхозаветные «трубы» и «кимвалы», которые в Новозаветной Церкви трансформированы в колокола. В нижних же поясах было написано следующее:
«Наша брань не к плоти и крови, но к началом и властем и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным, и елицы победиша, о таковых сбыться другое Писание: «Святии вси победиша царствия, содеяша правду, получиша обетования», и паки: «Побеждающего сотворю столпа Церкви Бога Моего»; и по мало рече: «Побеждающему дам сести со Мною на престоле Моем, якоже и Аз победих и седох со Отцем Моим на престоле Его»; и паки: «Побеждаяй наследит вся, и буду ему Бог и той будет Мне в сына»; и паки: «Побеждающему дам ести от древа животнаго, еже есть посреде рая Божия»; о них же есть инде речеся: «Сии суть приидоша от великия скорби, и испраша ризы своя в крови агньчи, сего ради суть пред престолом Божиим и служат ему день и нощь, в церкви Его поюще песнь нову, глаголюще: «Достоин еси прияти книгу и отверсти печати сия, яко заклан бысть, и искупи нас Богови кровию Своею, от всякаго колена и языка, и людей, и племен, сотворил ecи нас Богови нашему цари и иереи, и воцарихомся на земли, с ними Бог их, отимет всяку слезу от очию их, и смерти не будет ктому, ни, плача, ни вопля, ни болезни не будет ктому, яко первая мимоидоша; блажени творящий заповеди Его, да будет область им древо животное, и вратами внидут во град, с ними же сподоби, Боже, нас причастником быти; строптивым же и неверным, и скверным убийцам, и блуд творящим, и идоложрецам, и всем лживым, часть их в озере горящем огнем и жупелом. Слит сей кимвал во славу Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, в монастыре святаго Воскресения, рекомом Нового Иерусалима, тщанием и труды смиреннаго Никона, Божней милостию Патриарха, с прочими трудившимися, при архимандрите Герасиме, лета 7173 году, ноемврия, в 3 день, а от Воплощения Бога Слова 1664, индикта 20; вылил колокол того же монастыря монах Сергии, а святцы набирал того же монастыря трудник Петр Заборский»214